- А я говорила, - ворчала Вера Ильинична, неторопливо передвигаясь по комнате со шваброй и намывая полы, - я говорила, надо было сразу уходить из этой милиции. Все нормальные люди, как только безобразия в стране начались, оттуда побежали. И что, сдохли под забором? Нет, все устроились, все при деле. Кто в консультанты юридические подался, кто в службу безопасности в какую-нибудь фирму. Сидят в кабинетиках, бумажки перебирают, кофеек попивают, планы строят, и приличную зарплату за это получают. Поди плохо? Но нет же, кто же будет мать слушаться? Уж точно не наш Юра! Он же идейный, он за честь погонов радел, погонов… - женщина с трудом наклонилась, чтобы достать шваброй угол под креслом. – Погонов… загонов… Конечно! Кто же без нашего Юрочки преступников ловить будет? Некому же больше… И что? Развалилась без тебя твоя милиция? Ловят и сейчас, справляются как-то…
Юра лежал на кровати и безучастно смотрел в потолок. К ворчанию матери он не прислушивался – оно давно стало для него повседневным звуковым фоном, как шум машин на улице или щебет птиц за окном. Нет, первое время после всего произошедшего слова Веры Ильиничны задевали его до глубины души. Он пытался возражать, отчаянно спорил с матерью.
- И что ты так привязался к этой милиции? – спрашивала она.
- Я любил эту работу! – говорил он с жаром. – Я с детства мечтал быть милиционером!
- Ой… а я с детства мечтала стать балериной. Но хорошо, что вовремя передумала. Хороша бы я была сейчас, на пуантах, да со шваброй! – усмехалась Вера Ильинична.
- Я не для того столько лет учился, нарабатывал опыт, чтобы отправить это все псу под хвост! – горячился Юрий.
- Так с твоим опытом как раз можно было легко вписаться в любую коммерческую фирму, - возражала пожилая женщина. – И должность была бы, и деньги.
- Ты же всегда меня поддерживала, ты говорила, что гордишься мной! А что теперь? – пытался давить на эмоции сын.
- А еще я всегда говорила, что ты упрямый остолоп, - откликалась Вера Ильинична. – И теперь повторю. Ты, молодец, конечно, и многого добился, но ситуация изменилась. Надо быть гибче. Надо приспосабливаться к ней…
- Ты хотела, чтобы я пошел работать в криминальный бизнес? Чтобы сотрудничал с людьми, против которых боролся все время? Ты ждала, чтобы я поступился своими принципами? – Юрия с трудом сдерживал крик.
- Посмотрите-ка, у него есть принципы, - заводилась мать. – А то, что кроме принципов, у тебя есть семья, ты помнишь? Ее-то принципами не прокормишь, и за квартиру принципами не заплатишь, и жену в принципы, как в шубку не нарядишь. Высокие идеалы могут позволить себе только одиночки. А семейный человек должен в первую очередь помнить об ответственности за своих близких! А ты слишком заигрался в эту криминальную романтику…
- Заигрался? Ты воспринимаешь мою работу как игру, мама? Да если бы не милиция…
- Да что она тебе дала, эта милиция, что ты ее так защищаешь? – кипятилась Вера Ильинична.
- Да хотя бы отдельную квартиру подальше от тебя! – не выдерживал Юрий.
- Ой, надо же… - притворно хваталась за сердце женщина. – И кому от этого лучше, что ты подальше от меня? – продолжала она спокойным тоном. – Вот мне теперь приходится мотаться к тебе каждый день через весь город, хозяйничать тут у вас, пока Галина на работе, за Витенькой следить. Без меня бы ты уже утонул в собственном дерьме, а сын твой питался бы одной яичницей! А кто меня спросил, легко мне эти поездки даются?
- Так и не езди! Без тебя справимся! – восклицал сын.
- Справится он… ты уже много насправлялся-то, я смотрю, - отмахивалась мать. – Тебе меня противно видеть, вот ты меня и гонишь. А о жене ты подумал? А о сыне?
На этом месте их перепалки обычно становились совершенно неконструктивными. Мать и сын просто скатывались к крикам и взаимным оскорблениям. Когда возвращалась с работы Галина, ей первым делом приходилось мирить мужа со свекровью, успокаивать обоих и брать с них твердое обещание никогда больше не ссориться. Гале удавалось кое-как восстановить мир, но при этом и она, и Юра с Верой Ильиничной знали, что на следующий день все пойдет по тому же сценарию.
В конце концов, однажды вечером, проводив свекровь, Галя села рядом с мужем и мягко проговорила:
- Юра, я устала мирить вас с мамой. Я устала каждый день возвращаться с работы в скандал.
- Но она меня натурально провоцирует, Галь! – воскликнул Юрий. – Ты же знаешь, как она умеет выедать мозг...
- Знаю, - перебила его жалобы жена. – И ты это прекрасно знаешь, еще лучше меня. Ты всю жизнь с ней живешь, разве она когда-нибудь вела себя по-другому? Нет. Разве ее упреки и рассуждения про уход из милиции для тебя внове? Тоже нет. Она про это говорит с самого 91-го года, одними и теми же словами. Даже я это все уже выучила.
- Но сейчас она могла бы…
- Не могла бы, - снова мягко перебила Галина. – В том и дело, что не могла бы. Юра, мы сейчас все в трудной ситуации, вся наша семья. И каждый из нас переживает ее по-своему. Вере Ильиничне проще справляться с происходящим, когда она ведет себя как обычно, словно ничего не произошло. Подумай, ведь для нее это все, - Галя обвела рукой комнату, словно хотела проиллюстрировать, что именно «все», - намного тяжелее, чем для нас с тобой, хотя бы в силу возраста. У нее уже не так много энергии и здоровья, она недавно похоронила твоего отца, и это сильно ее подкосило, я же вижу. Она сейчас держится буквально из последних сил, и вот это мозгоклюйство, как ты выражаешься, это один из ее способов самоподдержки. Пожалуйста, пожалей ее, пойми. Ведь ты мужчина, ты более морально устойчив, ты сильнее, и значит, должен быть снисходительным. Если вы продолжите скандалить, я просто не выдержу.
На глаза Галины навернулись слезы, и Юра внезапно, впервые за полгода, прошедшие с того момента, как жизнь их круто поменялась, всерьез испугался. Галка, его Галка – плачет? Неужели это он довел ее до такого состояния? К страху примешался острый, пронзающий от макушки до пяток, стыд. Мужчина взял руку жены, сжал ее пальцы, поднес к губам и осторожно поцеловал.
- Галя… - пробормотал он. – Прости меня, пожалуйста. Я не думал, что для тебя это все так… Я постараюсь вести себя иначе, очень постараюсь.