— Отдать швартовы. Центральный, обе турбины назад тридцать. Боцман, руль право на борт, — скомандовал повелитель субмарины Суднишников, встав ногами на откидной командирский стульчик на ходовом мостике, он внимательно наблюдал за перемещением носа и кормы монстра-ракетоносца, принадлежащего ему всей механической душой и железным телом.
В наступивших синих навигационных сумерках его фигура в свете прожектора буксира одиноко возвышалась в полный рост над ограждением рубки, напоминая величественную каменную статую Командора. Он властительно отдавал команды на изменение то скорости, то направления оборотов гребных винтов, то положения руля, стараясь развернуть стотридцатиметрового стального голема на пятачке укромной бухты Ягельной так, чтобы направить его южнее одноимённого острова и дальше, повернув на север, протиснуться в Сайда-Губу, при этом ориентируясь по одному ему известным наземным ориентирам. Швартовка — это искусство, основанное на внутреннем чутье коммодора как моряка и тонком знании повадок подвластной ему субмарины.
Пирс по левому борту начал медленно отдаляться, уменьшаясь в размерах; слабо различимые в ночи очертания берегов поплыли, словно тени внутри старинного ящика с глазком для просмотра движущихся картинок. Подводная ладья практически бесшумно заскользила по глади бухты — прочный корпус надёжно поглощал адские децибелы всевозможных шумов безбожных механизмов, поставленных людьми в морской форме себе на службу, — в ночи тарахтел лишь дизель буксира, уважительно держащийся на близком расстоянии в готовности в любой момент поцеловать провожаемый им корабль в борт, помогая развернуть корму без хода.
Пять перемен галсов — от полного бакштага до крутого бейдевинда, — и подводный чёлн, правимый отважными морепроходцами, понёсся сквозь ночную тьму на всех парах по водам Кольского залива, следуя в фордевинд полным ветром, направляя форштевень прямо в точку пересечения воображаемого перпендикуляра, проведённого до видимого горизонта от α (альфа) — Полярной звезды Малой Медведицы, находимой в точке пересечения прямой, продолженной от β (бета) — Мерак к α (альфа) — Дубхе «стенки» Большого Ковша и δ (дельта) — Мегрец Большой Медведицы и β (бета) — Каф Кассиопеи, обнаруживаемой самой правой в W-астеризме.
В это время в седьмом отсеке скрытно от глаз людей ежесекундно зарождалась новая механическая жизнь — расщепляемые на две части ядра атомов урана в реакторах правого и левого бортов передавали свою мощь и силу подводному ракетоносцу, — на одном куске урана размером с кулак младенца подлодка может семь раз обогнуть Землю. В реакторах запущена непрерывная сверхъестественная цепочка превращений и обмена энергиями: дьявольский уран нагревал воду под огромным давлением первого контура, которая отдавала своё тепло парогенератору, где вода второго контура моментально превращалась в пар чудовищной силы, а тот с бешеной скоростью вращал лопасти турбины, редуктор переводил вращение турбины в медленное вращение вала электродвигателя, который при помощи механизма сцепления соединялся с двумя огромными стальными гребными валами правого и левого бортов, а заодно вырабатывал электроэнергию, которой запитывались все приборы и механизмы; корабельные винты на конце гребных валов, по сути являясь гидрореактивными движителями, — они создавали силу тяги за счёт реакции масс воды, обеспечивая движение атомохода.
В свете луны над ходовой рубкой рос железный лес подъёмно-мачтовых устройств (ПМУ): перископ, астрокорректор, радиолокатор, радиосекстан, радиопеленгатор, заменяя подводному существу глаза и уши.
Моревод Игорь Рагулин загерметизировался в старую, протёртую канадку. С накинутым на голову капюшоном, в ватных штанах подводного тракториста, валенках и варежках с двумя пальцами, он обнимал пеленгатор, стреляя пеленги по кругу, и передавал их тут же Басе, который, сидя в штурманской рубке, наносил с помощью параллельной линейки и транспортира штрихи на карту, рисуя карандашом заветный треугольник и определяя в центре место, а потом аккуратным почерком отчётливо делал записи в навигационный журнал, где стирать резинкой строго запрещалось. Процедура немилосердно повторялась каждые две-три минуты — у новичка на это уйдёт не меньше пяти, —в добавок он успевал контролировать работу навигационного комплекса.
— Игорь, через сколько поворот? — вопрошает кормчий с мостика.
— Через одну минуту поворот влево на курс ноль градусов, — моментально летит доклад в ответ.
— Есть, — и, обращаясь к командиру: — Товарищ командир, через одну минуту поворот влево на курс ноль градусов, — и опять в штурманскую: — Принимай место.
— Готов!
Час ночи, начало сентября 1989 года. Температура воздуха около нуля. «К-140» направляется в Мотовский залив для проведения плановых замеров на мерной миле. Волнение один-два балла. У командира БЧ-1 три проблемы: плохая видимость, недосып после второй подряд бессонной ночи и пронизывающий холодный ветер, леденящий кровь в жилах, а вблизи берега не расслабишься. В заботах о точности места он просто не замечал, как медленно коченело его тело. Через четыре часа хода забрезжил багряно-красный рассвет. На входе в Мотовский залив легли в дрейф. Предрешённое место неотменимо должно быть занято в предрешённое время.
Коммодор разрешил штурманам смениться. Рагулин с окаменевшими членами еле спустился по трапу.
— Вот дьявол, руки не слушаются. Игорь, не могу раздеться, — штурман был раздосадован собственным бессилием.
Бася подлетел и заботливо помог коллеге разоблачиться, потому как тот не в состоянии был даже пошевелиться. К этому времени вскипел чайник.
Настала очередь Басе идти на ходовой мостик. Концентрация адреналина в крови, бешено подскочившая во время прохождения узкости, начала приходить в норму. Одновременно организм вспомнил, что это уже вторая ночь без сна. Во время предыдущей они запускали навигационный комплекс и спешно доделывали недостающие регламенты прочих систем. Бася надеялся, что на мостике свежий морской воздух его взбодрит.
— Игорь, не волнуйся, ты туда на час, максимум на два, не больше, дадут добро на вход, я тебя сменю. Мне хоть немного надо отогреться, — к слову, Рагулин хоть и фрунзач, но подводником был нормальным — без ядовитого снобизма и бесполезной спеси.
Максимально утеплившись, Бася полез наверх. В такой начинке он едва мог пролезть сквозь верхний рубочный люк, тяжело переставляя валенки вверх по трапу.
— Прошу разрешения на мостик.
— Поднимайся, штурман, — старпом стоял в расстёгнутой канадке, казалось, холод тому был нипочём.
Став у пеленгатора, Бася замер, поражаясь красоте развернувшейся перед ним картины. Справа лежал легендарный полуостров Рыбачий, прямо по носу в конце Мотовского залива — полуостров Средний, а слева на траверзе материк с потайным проходом — губой под названием Западная Лица.
Самый северный край суши — родная земля древнего племени гиперборейцев. Пустынное, каменистое, покрытое мхом плато, многовековые скалы на тектоническом разломе, реликтовые озёра, речушки, водопады, причудливые отвесные берега, топорщащиеся над бескрайним морем, вечная мерзлота, шум прибоя, солёный ветер — минимализм природы, великолепие простоты зримых образов и полная свобода.
Увидев в глазах Баси восторг, старпом спросил его:
— Ну что, штурман, природой любуешься?
Бася обернулся и увидал, что холодный взгляд старпома был не таким уж недобрым.
— Конечно, красота ведь какая!
— Согласен. А ты про Долину смерти слышал что-нибудь?
— Конечно слышал, — и Бася показал рукой в сторону Западной Лицы, — ещё после первого курса мы практику проходили в морской пехоте, тогда и узнал об этом месте, здесь шли бои во время Великой отечественной войны.
— Правильно, но на самом деле вся эта земля — долина смерти, — старпом показал рукой по направлению полуострова Среднего, — вон, видишь невысокие горы, знаешь, что это за место?
Бася посмотрел вглубь Мотовского залива, где полуостров Рыбачий соединялся с материком:
— Нет, не знаю. Бухту Кутовую знаю.
— Этот горный перевал — Муста-Тунтури. Именно этот участок не имеет равных по количеству погибших на один квадратный метр в той войне. Вот представь, посредине этого перешейка до 1941 года проходила государственная граница с Финляндией, и это единственное место, где немцы не сумели её перейти, так и не смогли захватить Рыбачий, а по материку продвинулись лишь на сорок километров до Западной Лицы, на этом участке воевали элитные 2-я и 3-я егерские горно-штурмовые дивизии, пытаясь прорваться к Мурманску. Здесь до октября 1944 года шли активные позиционные бои — 1 100 дней. Бухты Кутовая, Титовка, Малая Волоковая — вот где погибли тысячи морских пехотинцев. Слышал когда-нибудь про беспокоящие морские десанты?
Для Баси, как и для всех подводников, преемственность воинской славы предыдущих поколений служила мощным мотиватором службы. Взор его завис неподвижно, и он представил молоденького краснофлотца, замерзающего с ружьём зимой в холодном окопе под непрерывным огнём на расстоянии ста — двухсот метров от немцев, укрывавшихся в глубинах многочисленных пещер сопок. Люди как одурманенные кровью звери. На поле битвы незримые падшие ангелы срывали звёзды со своего чела и, перемешавшись среди людей, вели битву, питаясь энергией смерти, — над замёрзшей землёй холодные искорки, огоньки зла, светящиеся во тьме. На фоне подвига дедов «тяготы» собственной морской службы Басе уже не казались непреодолимыми.
Бася «завис». В тот момент ему думалось о бессмертности красоты Заполярья — сущей от века и до века. Крайности сходятся. Смерть — высшая форма жизни. Мёртвый, безжизненный Рыбачий собрал скорбную жатву смертей — напитал свою почву органикой падших человеческих тел, которые в вечной мерзлоте обрели покой. Инстинкт убивать правит миром. Краем глаза зацепился за горб субмарины, в котором затаилась смерть миллионам — одним залпом целый континент может быть превращён в долину смерти. Придёт приказ — рука не дрогнет. В природе повсюду мирно сосуществуют красота и жестокость — жестокая красота природы или, может, просто безразличная к смерти, ведь смерть — начало другой формы жизни. Некоторые верят, будто бы после смерти продолжается существование. Метемпсихоз. Перевоплощение душ. Будто душа человека, когда он умрёт, будет снова жить в другом теле. Морякам уготована морская смерть — мягчайшая из всех, ведомых человеку, для них загодя с любого борта спущен верёвочный трап, ведущий домой к неисповедимому — неизречённому и непостижимому отцу Океану.
Бася встряхнулся, отрекая видения и мысли о вечном. К дьяволу смерть и покой! Да здравствует жизнь! Ещё столько нужно сделать, посмотреть, услышать, почувствовать. Что может быть лучше, чем ощущать тепло живых существ рядом — тем более братьев-подводников…