Она молчала. Долго, после чего улыбнулась как идиотка и посмотрела на меня.
– Я не знаю.
Она сказала по-немецки, позабыв, что мы не одни. Глупая девчонка. Она обо всём позабыла. Соседи тут же глянули в нашу сторону.
– Осталось не так много времени. Ты опоздаешь на репетицию.
Я говорил на русском, чтобы она пришла в себя.
– Ах, да. А я вот, – Наташа протянула мне кулёчек вкусностей, который всё это время держала то в руках, то, когда села, – позабытым на коленях. – Принесла покушать.
Она плохо помнила мои привычки. В кулёчке оказались консервы, апельсины и куча упаковок сушёных бананов, которые я терпеть не мог, а она по ним с ума сходила. Их было не так уж легко достать в Ленинграде, но я умудрялся, хотя сам относился к ним с презрением, ведь в одном таком сушёном хвостике сидела тьма углеводов, так что вреда от сих экзотических сухофруктов было больше, чем пользы. А Наташа за раз съедала десять штук.
– Мне это не осилить, – я подумал, что она будет рада взять все бананы.
– Я была так счастлива, когда по пути к тебе нашла их – в каком-то маленьком магазинчике на такой же маленькой Вельмиштрассе. Ты ведь ни разу в жизни их не ел, верно? – она улыбнулась.
Значит, не она плохо меня знала, а я и на полшага не приблизился к тому, чтобы понять её. Нет, Бестию не разгадать, не покорить, к ней – не привыкнуть. А ведь это так неудобно, если нельзя привыкнуть. Человечеству во всём подавай комфорт.
Я поднялся, чтобы проводить её.
– Ауфвидэрзэен, мадам! – крикнул нам в спину молодой сосед.
– Bis bald, мадам! – проскрипел пожилой.
Она удивлённо огляделась: ой, тут люди! Ну что за Наташа-память растеряша. Вот так вот мы и жили все эти годы. Но, знаете, вот сейчас, в этот самый момент, признанный умирающим в родном Берлине, я понял, что с ней там, в чужом городе, прошли лучшие годы моей жизни. С ней я был дома. С ней не хотел любить других. И какая разница, что в её сердце – не я, если она с самой первой встречи – двадцать три года назад – давала мне столько радости жить, как никто и никогда до неё?
Когда я узнал про мою опухоль, то волновался только о том, на кого оставить эту растеряшу. В отношении мелкого я питал мало иллюзий, которые, как видите, подтвердились: летом он переведётся в МГИМО, и звонить матери из Москвы будет в лучшем случае раз в неделю, а то и реже. Я неоднократно предпринимал попытки воспитать в Эрвине адекватное отношение к матери, но он всегда возражал, что ведь он и так её любит, и она знает это. Вот вам и весь ответ.
Итак, мелкий за Наташей не уследит. Что ж, я продолжил поиски, и через Баязет очень аккуратно разузнал, есть ли у девчонки какие-то симпатии в театре. С её внешностью и в такой неоднозначной творческой среде должно было где-то выстрелить. Но Баязет ни с кем её не подозревала, и на все ухаживания Наташа реагировала с удивлением, чего поклонники никак не могли ожидать. Они не знали, как к ней подступиться, а потому – быстро или не очень – все как один сдавались.
Если бы нашёлся кто-то по сердцу ей в театре, я бы придумал, как их свести. Но и с театром оказалось глухо. О ней могла бы заботиться Баязет, но у той назревало то ли шестое, то ли девятое бракосочетание. Ориентиры нашей Марьи Семёновны то и дело смещались, а потому она тоже была ненадёжным вариантом.
Оставался ненавистный капитан Бройт, как ни крути. Между прочим, самый шаткий из всех вариантов. Раз в десятилетие, может, эти двое и могли бы приехать друг к другу под прикрытием турпоездки, но такое несусветное растяжение во времени обрубало всё желание мыслить дальше в отношении этих идиотов. И если я смог остаться на чужбине, ни один из этих двоих так не поступит. Это второй безоговорочный пункт.
Третье: я не из той породы людей, которые могут любить на расстоянии, и не верю подобную ересь. Мы меняемся ежедневно, а тут люди не виделись два десятка лет! Если бы кто-то из них превратился в уродливую толстозадую жабу, разве чувства тут же бы не самоубились? Но я помнил внешность Герхардта, когда он заявился в мою квартиру пять лет назад, и, теперь, конечно, понимал, что раз эти двое, раздери их медведь, остались прежними, то только встреча может всё решить.
Правда, как этот остолоп сможет позаботиться о ней на расстоянии, даже если что-то и выгорит? Вот уж я всю голову сломал. Кроме жалких телефонных звонков раз в месяц я ничего не придумал.
Я же не знал, что с этими звонками Эрвин-младший покончил. Вам интересно – на сколько? На тридцать лет, мои дорогие люди. На тридцать поразительно плодотворных для карьеры и столь же поразительно несчастливых, одиноких и пустых лет вечно красивого мальчика. Этот рок преследовал младшего с тех самых пор, когда он перекрыл воздух отцу-фашисту. И дело не только в отце, но эта заключительная беседа с ним в парке открыла череду таких событий в жизни мелкого, которым позавидовал бы сам Дориан Грей.
Я даже не подозревал – насколько непоправимых событий.
Друзья, если вам нравится мой роман, ставьте лайк и подписывайтесь на канал!
Продолжение читайте здесь: https://dzen.ru/a/ZaxRo0Wj0iMWdUHz?share_to=link
А здесь - начало этой истории: https://dzen.ru/a/ZH-J488nY3oN7g4s?share_to=link