Из воспоминаний Ивана Устиновича Палимпсестова
Однажды в Петербурге, под аркой главного штаба, с одним ехавшим впереди экипажем, что-то случилось, так что должны были остановиться и все следовавшие за ним. Позади всех остановившихся экипажей были дрожки, на которых сидел священник.
Подъезжает на резвом коне молодой корнет или юнкер и кричит:
- Батюшка, погоняй!
Священник отвечает:
- Мне самому нужно спешить, но не могу; впереди нас что-то случилось, а в сторону своротить некуда.
Молодой человек повторяет приказание: "Погоняй!" с прибавлением разных красных слов; но дрожки со священником, по той же причине, вперёд не двигаются. Но вот проредели экипажи едущих насупротив; разгорячившийся молодой человек объезжает дрожки и ударяет священника хлыстом.
Наконец, экипажи тронулись; поехал и священник. Его призывали напутствовать умирающего. Исполнив свою обязанность, он едет во дворец, и просит доложить о себе Государю. Священник является пред великим самодержцем Русской земли и говорит: "Ваше Императорское Величество! На груди моей ковчег со Святыми Дарами; я ехал напутствовать умирающего, и меня под аркою главного штаба какой-то молодой человек, выбранивши, ударил хлыстом безо всякой вины с моей стороны".
Священник рассказал, как было дело.
- Ты не знаешь, кто этот молодой человек?
- Знаю, Государь, это сын графа К. (здесь Е. Ф. Канкрин, занимавшего в то время одно из высших государственных мест (министр финансов).
- Ну, иди с Богом. Я накажу этого повесу.
Призывает Государь отца виновника, рассказывает ему историю и спрашивает:
- И что бы ты сделал с таким негодяем?
- В Сибирь, батюшка; нам таких не нужно; в Сибирь!
- По ведь это твой сын.
- Мне, батюшка, таких детей не нужно; в Сибирь и в Сибирь!
- Я такого же мнения, - сказал Государь; - такие люди действительно нам не годятся, но не слишком ли строго мы накажем молодого человека? Подумай!
- Я уже подумал, батюшка Государь: в Сибирь!
Приходит отец домой и объявляет сыну, что он по высочайшей и по его отцовской воле ссылается за такой-то проступок в Сибирь. Узнав об этом, оскорбленный служитель алтаря Господня вторично идет к Государю и просит о милости. Государь отвечает, что нельзя оставить безнаказанным такой проступок.
- Мы и взрослые не без проступков, - говорит священник; - но молодость, Государь, легче поддается желаниям злой воли.
- Так, по-твоему, - спрашивает Государь, - простить?
- Нет, - отвечает священник, - не простить, но не губить молодого человека. Для этого есть так называемые отеческие наказания.
- Понимаю! Приди сюда в такой-то день и час.
Является священник в назначенное время; являются туда и отец-сановник с провинившимся сыном.
- Вот, - говорит Государь, обращаясь к отцу виновного, - батюшка просит не наказывать так строго твоего сына, а ограничиться одним отеческим наказанием.
- Я и на это согласен, батюшка-Царь.
И с общего согласия трех отцов: отца отечества, отца родного и отца духовного, молодой человек высечен розгами.
- Как высечен? Ради формы только, или..? На этот вопрос мой собеседник (родной брат потерпевшего наказание в Зимнем дворце, человек вполне правдивый) не мог мне отвечать, а только сказал: - Император Николай Павлович шутить в важных делах не любил; он был в высшей степени великодушен, умел прощать; но если кого наказывал, то не для формы.
Такие-то, - воскликнет иной читатель, - были варварские времена! Может ли подобное наказание назваться "отеческим"? Пусть бы этот молодой человек судился теперь, и, наверное, необдуманный поступок его не был бы поставлен ему в вину.
Имея на плечах седую голову, не возражаю (да оно и неуместно здесь) такому мнению, а скажу только, что не раз приходилось мне видеть горькие слезы отцов и матерей, дети которых были исключены из учебного заведения за какой-нибудь проступок и слышать, среди этих слез, слова: "Лучше бы хорошенько высечь, чем губить неразумную молодость на всю жизнь"!
Поправка неизвестного правдивого человека
В "Русском Архиве" 1888 года был помещен анекдот "О скором суде при императоре Николае Павловиче". Анекдот этот оказывается вымыслом, как видно из нижеследующего, написанного для нас одним многоуважаемым, вполне правдивым человеком (П. Б., здесь П. И. Бартенев, издатель "Русского Архива").
1. Арка главного штаба находится у выхода Большой Морской (в то время Малой Миллионной) на Дворцовую площадь. Если на этом месте и случилось бы что-нибудь с впереди ехавшим экипажем, то это нисколько не могло задержать прочих, при большой ширине улицы и площади.
И теперь, когда езда чуть ли не удвоилась, на этом месте довольно пусто; а тем более при Николае I. Сочинитель рассказа, слыхав об арке главного штаба и, может быть, не бывав и Петербурге, представил себе узкие ворота и, как для его рассказа нужна была остановка экипажей, то он и выбрал эту арку местом действий.
2. Корнеты носят шпоры и с хлыстами не ездят, а юнкера еще меньше; особенно во времена Николая I, когда форма строго соблюдалась. Кроме сего, юнкера не позволяли себе ездить верхом по улицам. Но сочинителю нужен был хлыст, и он не задумался дать этот хлыст и руки корнету или юнкеру.
3. Священник, являющийся во дворец и приказывающий доложить о себе Государю, - очень хорош! У подъезда дворца стоит жандарм, а в передней - швейцар. Они объяснили бы неопытному священнику, что докладывать Государю о себе нельзя; но что просьбы принимаются на противоположном конце дворца, дежурным флигель-адъютантом, который, на следующий день, при смене, подает Государю список принятых им накануне заявлений и просьб.
4. Священник узнал графа К. Корнет граф К. не мог быть таким известным в Петербурге лицом, чтобы всякий на улице мог его знать. Если же священник с ним был лично знаком, то, вероятно, и гр. К. его бы узнал и не ударил бы.
5. Родители мои были хорошо знакомы со старым графом К. (здесь намёк на графа Е. Ф. Канкрина) и его женою. Я же лично знал старшего сына (флигель-адъютанта Валерьяна Канкрина), встречался с Александром (офицером Преображенского полка) и был приятелем Виктора (офицера Конной Гвардии).
При таких отношениях двух семейств, происшествие, подобное описанному, не могло бы оставаться тайной. Между тем, могу вас уверить, что я в первый раз слышу об этой небылице. Сыновья графа К. были отлично воспитанные молодые люди, которые никогда не позволили бы себе ударить, кого бы ни было, а в особенности священника, да еще на улице!
6. Кто слышал разговор Николая I с гр. К.? Подобные разговоры могут выдумывать авторы исторических повестей, но рассказывающий действительное происшествие не имеет на это права.
7. Хотя граф К. и имел привычку говорить слово "батюшка" и произносить "батушка"; но он был высоко-образованный человек и не стал бы говорить с Государем без соблюдения самой простой вежливости. Он мог говорить "батушка", в кругу близко знакомых; но, обращаясь к Государю, он очевидно сказал бы не "батушка", а Ваше Величество.
При этом, как маловероятно в ответ: "Нам таких детей не нужно, в Сибирь и в Сибирь". Так отвечать мог какой-нибудь идиот, а не человек, проведший жизнь в ведении государственных дел.
8. Как узнал священник о решении Государя выслать сына графа К. в Сибирь и как это он вторично едет к Государю, точно к своему приятелю? Что за басня!
9. Наконец, кто производил наказание? - Камер-лакей? И Государь сделал бы их сообщниками этого дела: оскорбления чести гвардейского офицера! Или же, не сам ли Государь, в присутствии священника и маститого министра финансов? И это приписывается Николаю I, который сам был рыцарь и не терпел низости в других! Этого высеченного офицера Государь избрал бы в свои флигель-адъютанты, или терпел бы в Преображенском или Конном полку, которых он состоял шефом?
Это даже и не требует опровержения.
Весь этот рассказ - выдумка, и, если действительно автор статьи слышал его от лица, выдающего себя за одного из гр. К. то он был жертвой мистификации шутника, употребившего во зло его легковерие.