Ни одна из императорских резиденций Петербурга не окружена таким количеством легенд, таким ореолом мистики, как Михайловский замок. В нем все необычно: само название, не связанное с именем владельца, история замысла и строительства, архитектура и символизм интерьеров. А еще Михайловский замок – аллегория неотвратимости рока. Павел I возвел эту неприступную крепость на фундаменте собственных страхов, боязни измены и покушений, и, по злой иронии судьбы, именно здесь он и был убит заговорщиками.
Текст: Марина Ярдаева, фото: Александр Бурый
О собственном дворце, не перестроенном из других, не похожем ни на какие другие, великий князь Павел Петрович впервые задумался в начале 1780-х годов. Вдохновением тому послужило продолжительное заграничное путешествие, которое он предпринял вместе со своей супругой Марией Федоровной. Павел был прекрасно образован, неплохо знаком с культурным и историческим европейским наследием и бредил идеалами средневекового рыцарства. Так что будущий император, конечно, всматривался, вдумывался, вникал во все им виденное в Европе. Архитектура Ренессанса, воплощенная в облике дворца принцев Конде в Шантийи, классические мотивы парижской Триумфальной арки Сен-Дени, маньеризм виллы Фарнезе в окрестностях Рима, строгая геометрия раннехристианских баптистериев – что только не соединилось в смелых фантазиях Павла. Впрочем, будущий монарх не ограничивался, разумеется, одними только фантазиями. И во время своего гранд-тура, и после, уже в России, он консультировался с талантливейшими архитекторами своего времени, изучал архитектурные альбомы и чертежи. Работа над проектом замка длилась двенадцать лет.
За эти годы замысел постоянно менялся, было разработано 13 проектов, причем большинство – лично Павлом. Пока замок жил на бумаге, он с легкостью переносился даже с одной земли на другую. Известно, что изначально Павел Петрович собирался воздвигнуть новый дворец в любимой Гатчине, но в ноябре 1796 года обстоятельства жизни сына Екатерины II круто изменились: он наконец взошел на российский престол. И так как в новом замке он планировал жить постоянно, то удобнее было построить его в центре Петербурга.
А еще в дело вмешалась мистика. Существует легенда, что место нового дворца было выбрано благодаря караульному, охранявшему Елизаветинский летний дворец на Фонтанке. Во время службы караульному будто бы привиделся светлоликий юноша, повелевший разобрать деревянное строение «веселой императрицы» и заложить на его месте церковь в честь архистратига Михаила. Церковь была построена в замке, который был назван Михайловским – в честь небесного покровителя дома Романовых. Есть мнение, что легенда была придумана самим Павлом или его приближенными, чтобы оправдать дорогостоящую затею. Что ж, это вполне в духе не лишенного романтики императора. К тому же так им соблюдалась очень важная для него личная преемственность: в доме царственной бабки он появился на свет.
УСКОРЯЮЩЕЕСЯ ВРЕМЯ
Зимой 1797 года был заложен первый камень дворца. И дальше стройка протекала довольно бурно. Потратив более двенадцати лет на проектирование, Павел I хотел как можно скорее увидеть результат. Он распорядился, чтобы работы не прекращались даже ночью. Более того, чтобы дело спорилось, в городе были остановлены многие другие стройки – и люди, и строительные материалы с других объектов срочно перевозились на Фонтанку. Из возводимого Исаакиевского собора сюда везли мрамор, из Таврического дворца – наборный паркет, а из Царского Села доставляли декоративный камень, колонны, фризы и скульптуры. На стройку нового замка подрядили более 6 тысяч человек. Реализацией проекта руководила целая группа архитекторов: сначала Василий Баженов, потом Винченцо Бренна, Федор Свиньин и Карл Росси, еще позже Чарльз Камерон, Джакомо Кваренги и Франсуа Виолье и с ними Егор Соколов, Иоганн Гирш и Григорий Пильников. Но даже такими силами строительство продлилось четыре года.
Спешка не позволила Павлу следовать изначальному принципу – использовать в строительстве замка и оформлении его интерьеров материалы и художественные произведения, созданные в России. Да и сама Россия была к этому, к сожалению, не готова. В итоге хотя часть произведений искусства и создавалась для замка русскими мастерами, многое (бронзовые часы, бра, вазы, скульптуры) было привезено из Европы. Да, стены парадных лестниц облицовывались сибирским мрамором, но бархат для обивки гостиных заказывался на ткацких мануфактурах Парижа. Однако в будущем амбициозный император ситуацию намеревался все же переломить – вывести на новый уровень российскую науку и искусства, развить промышленность. В этих своих устремлениях он, конечно, наследовал Петру I. Неслучайно именно славному прадеду Павел I установил памятник возле замка.
История памятника, впрочем, берет свое начало вовсе не со времен воцарения Павла. Замысел бронзовой скульптуры родился еще при жизни Петра Великого. Воплотить его в реальность должен был Бартоломео Карло Растрелли. Но работа затянулась и оборвалась со смертью императора. А в эпоху «дворцовых переворотов» никто и не думал заканчивать начатое. Позже к идее увековечивания памяти первого императора вернулась его дочь Елизавета. Она поручила сыну Растрелли, Бартоломео Франческо, довести памятник до ума. Однако императрица скончалась в 1761 году, а скульптор – в 1771-м, так что работа снова не была доведена до конца. Екатерина II, вступившая на престол после недолгого правления Петра III, отвергла скульптуру и распорядилась создать новую, позже вошедшую в историю города под всем известным названием «Медный всадник». Но вот наконец престол занял Павел I. Он-то и вспомнил о первом многострадальном памятнике Петру, запечатленному в образе римского кесаря. Он-то и вернул его к жизни, объявляя двору и обществу о своей преемственности заветам прадеда-реформатора. Петр I в лавровом венке занял свое место у фасада Михайловского замка в марте 1800 года.
А в феврале 1801-го, в День архангела Михаила, во дворец торжественно въехал сам Павел. Процессию сопровождала музыка и пальба из пушек, а в замке царскую фамилию встречали почетные гости: высшие военачальники, иностранные послы и министры. А еще новоселов ждал запах не высохшей краски, известки, строительная пыль и копоть от работающих печей – кочегары старались как можно быстрее протопить холодный замок. Легко догадаться, что в такой обстановке гости не могли толком оценить великолепие интерьеров дворца. Ни прелести Галереи арабесок, созданной в подражание Лоджиям Рафаэля в Ватикане, ни богатого убранства Воскресенского зала, являющего исторические полотна, ни изящества плафонов Джузеппе Валериани, украшающих Большой Тронный зал. Кстати, картины на потолках, созданные еще в елизаветинское время, были по капризу хозяина замка «усовершенствованы» – в сюжеты вплелись символика Мальтийского ордена и вензеля Павла I.
Все было прекрасно в новом доме нового императора, все должно было радовать его глаз, однако мнительный монарх не мог избавиться от дурных предчувствий. Впрочем, эта напасть сопровождала его давно. Если верить мемуарам баронессы Генриетты Луизы фон Оберкирх – подруги Марии Федоровны, путешествовавшей с великокняжеской четой по Европе, – в 1782 году в Брюсселе во время одного из ужинов Павел рассказал удивительную историю. Как-то, когда он ночью прогуливался по Петербургу, ему явился призрак Петра I и предсказал будущее: «Павел! Бедный Павел! Бедный князь! Я тот, кто принимает участие в твоей судьбе и кто хочет, чтобы ты особенно не привязывался к этому миру, потому что ты долго не останешься в нем». Другая легенда повествует о том, будто Блаженная Ксения Петербургская предрекла императору столько лет жизни, сколько букв в библейском изречении над главным фасадом его нового замка. Каменная лента гласила: «Дому твоему подобает святыня Господня во долготу дней». В орфографии того времени насчитывалось 47 символов. Императору было 46. Впрочем, большинство исследователей склоняются к мысли, что легенда появилась уже после смерти царя.
Однако Павлу все равно казалось, что в обществе что-то зреет, он ловил слухи и толки, тревожился, злился. И это понятно: заговоров против Павла I было несколько, первый созрел уже через пару лет после коронации императора – речь о так называемом «Канальском цехе». Чтобы избавиться от наваждения и прогнать страхи, император часто устраивал в своем новом доме маскарады, концерты, приемы, хотя это и мало сочеталось с желанием отгородиться от мира рвами, мостами, мощными стенами.
Впрочем, ни рвы, ни мосты, ни стены императора защитить не могли. И Павел это понимал. Больше других император подозревал родных. Супругу и старших сыновей, Александра и Константина, он приказал держать под домашним арестом. Боялся Павел и придворных: он запирал спальню, подаваемые ему блюда предварительно дегустировались, император путал следы, пользуясь потайными лестницами замка.
В организации заговора с целью свержения государя участвовали основатель Одессы адмирал Осип де Рибас, вице-канцлер Никита Панин, бывший командир Изюмского легкоконного полка, подданный британской короны Леонтий Беннигсен, последний фаворит Екатерины II, князь Платон Зубов, его брат, зять генералиссимуса Суворова граф Николай Зубов, плац-майор Михайловского замка Александр Аргамаков, а также ряд высокопоставленных офицеров. Заговорщиков поддерживал английский посол Чарльз Уитворт. Всего в переворот, по разным оценкам, так или иначе было вовлечено от 150 до 300 человек. Император был обречен. Жизнь его оборвалась в собственной спальне в ночь с 11 на 12 марта 1801 года. В своем удивительном замке он успел прожить лишь сорок дней.
Поначалу императрица Мария Федоровна отказывалась признать своего сына Александра новым правителем. Она почти с боем прорвалась в спальню супруга, пыталась обратиться с речью к войскам, но заговорщики, обращавшиеся с ней довольно грубо, не позволили ей сделать это. В итоге семья императора покинула замок, супруга и дети Павла Iвернулись в Зимний дворец. Забрали они и все художественные ценности, приспособив опустевший дом под разные ведомственные учреждения и жилые квартиры.
ПРИВИДЕНИЯ ИНЖЕНЕРНОГО ЗАМКА
В начале 1820-х годов дворец на Фонтанке был передан в ведение Главного инженерного училища. Через три года он стал именоваться Инженерным замком, а еще через тридцать с лишним лет Николаевской инженерной академией и училищем. Заведение это прославил ряд именитых студентов: писатели Федор Достоевский и Дмитрий Григорович, ученые Иван Сеченов и Павел Яблочков, композитор Цезарь Кюи, герой Севастополя Эдуард Тотлебен.
Достоевский, правда, Инженерное училище не любил. Выбор в пользу этого заведения сделал за будущего писателя отец. Федор Михайлович же считал этот выбор ошибкой. Учеба казалась ему скучной, требование военной дисциплины вызывало отвращение, а необходимость зубрить неинтересные предметы отвлекала от литературы, которой Достоевский уже вовсю увлекался. Единственной отдушиной для него стали организованный им же самим литературный кружок и выпуск литографированной газеты. А еще Достоевский заразил литературой Дмитрия Григоровича – два будущих литератора подружились, вместе было легче выдерживать жизнь в училище. О том, что она была нелегкой, писал Григорович. Он вспоминал, как издевались над новичками старшие кадеты: обливали спящих холодной водой, заставляли слизывать разлитые чернила, хлестали кручеными жгутами. Сухо о том, что не все прекрасно в считавшемся одним из лучших техническом учебном заведении страны, сообщал в письмах к родным и сам Достоевский.
Инженерное училище связано с именем еще одного литератора. Вообще-то этот писатель никогда здесь не учился, но был до странности к заведению неравнодушен. Речь о Николае Лескове. Любопытно, что училище фигурирует в нескольких его произведениях. В повести «Инженеры-бессеребренники» Николай Семенович повествует о том, как воспитанники училища основали в стенах Михайловского замка «кружок святости и чести». В рассказе «Привидение в инженерном замке» литератор старается передать атмосферу таинственности бывшего дворца Павла Петровича, и в этом смысле этот текст, конечно, заслуживает особого разговора.
Никакой мистики, к слову, в рассказе нет. В начале писатель лишь напоминает читателю, что замок после всего в нем случившегося был окружен дурной славой и множеством легенд о призраках. Затем Лесков рассказывает о кадетах, устраивавших в училище мистические розыгрыши и кощунственные похоронные обряды. Но вот умирает начальник училища – заносчивый и вредный старик, не пользовавшийся популярностью у кадет. Особенно у одного, самого озорного. И так совпадает, что именно этот кадет вместе с тремя другими отправляется в караул – охранять гроб с телом на время панихиды. Мятежный юноша и тут дерзнул посмеяться над бывшим начальником – схватил усопшего за нос. Тут-то и является «привидение», «серый призрак» – воплощение растревоженной совести. Все, конечно, страшно перепугались и впредь поклялись не шалить, но «привидением» оказалась вдова покойника. Чувствуется, впрочем, что есть в этом рассказе двойное дно. Кажется, «серый призрак», немой укор из потустороннего – это вовсе не вдова вымышленного героя, а настоящий хозяин замка, он тоже взывает к совести преступников – только не озорных юнцов, а совсем других. Такая интерпретация куда больше согласуется с атмосферой замка.
И все же рассказ Лескова с его подчеркнуто реалистической развязкой, казалось бы, должен был демистифицировать историю замка. Но этого не случилось. Легенды о призраке Павла, то просто не желающем покинуть свой дом, то запертого в собственной крепости и вынужденного охранять несуществующий сундук с сокровищами мальтийских рыцарей, только множились.
ВОССОЗДАННОЕ ЧУДО
Официальная история замка, конечно, не сравнится с яркостью и изощренностью преданий. Наряду с Николаевской инженерной академией во дворце вплоть до революции размещалось Главное инженерное управление Военного министерства. Да и после 1917 года особо перепрофилировать тут ничего не стали – знамена только поменяли. В 1920–1930-е годы в замке функционировали Военно-инженерная школа и Военно-инженерный исторический музей РККА. Затем, до 1941 года, работало Ленинградское военно-инженерное училище, эвакуированное во время войны в Кострому. С 1941 года в замке размещались госпитали. Учреждение подвергалось бомбардировкам и артобстрелам, в результате чего сильно пострадало, была разрушена часть северо-восточного корпуса замка.
По окончании послевоенных восстановительных работ в замке вновь размещались военные училища и отдельные факультеты разных военных вузов, научно-технические библиотеки, военные музеи, НИИ и проектные институты. Частая смена разных ведомств не шла на пользу дворцу: парадные залы перегораживались и захламлялись, плафоны и росписи грубо закрашивались. Здание ветшало и разрушалось. Наконец в 1994 году дворец был полностью передан Государственному Русскому музею. Началась масштабная реконструкция с восстановления павловских фортификационных укреплений и интерьеров. Снаружи были реконструированы фрагменты Трехпролетного моста и окружающего замок Воскресенского канала, внутри воссоздано убранство парадных залов.
Сегодня открывает анфиладу парадных помещений Воскресенский зал, он же Белый, Большой или Кавалергардский. Изначально это огромное пространство предназначалось для устроения балов и официальных приемов. Истории торжеств, понятно, не суждено было стать внушительной. Последнее пышное мероприятие Воскресенского зала – прощание с почившим императором Павлом I.
Пожалуй, этот отделанный искусственным желтым мрамором зал самый павловский по духу. Главное здесь – картины, написанные на сюжеты масштабных исторических событий, строгость декора, символика Мальтийского ордена. Первое раскрывало интерес императора к прошлому, второе – подчеркивало справедливость власти императора в настоящем, третье – указывало на рыцарские идеалы, воплощение которых монарх видел в будущем. Концепция всех элементов и их взаимосвязей лично продумывалась хозяином замка. И в этом смысле больше всего о личности императора способны рассказать, конечно, художественные полотна, сюжеты которых он сам и определял. В зале было размещено шесть картин: «Крещение великого князя Владимира» и «Победа Дмитрия Донского над татарами» Джона Аткинсона, «Взятие Казани Иваном Грозным» и «Призвание Михаила Федоровича Романова на царство» Григория Угрюмова, «Полтавская баталия» Василия Шебуева и «Соединение российского и турецкого флота и проход его через Босфор» Василия Причетникова. Вот события, которые император отобрал как самые знаковые для истории своей страны.
К Воскресенскому примыкает Большой Тронный зал Павла I. За недолгие сорок дней жизни во дворце император не успел здесь провести ни одной официальной церемонии или аудиенции. Как жаль! Двести лет назад стены здесь были затянуты зеленым бархатом с золотым шитьем, а трон императора был увенчан пунцовым балдахином. Потолок украшали богатая лепнина и плафон из двух частей, представляющий «Аллегорию Мира» и «Аллегорию Победы». Во фризе, под потолком по периметру зала, помещались вставки с изображениями гербов российских городов и губерний. В нишах над дверями были установлены беломраморные античные бюсты римских императоров и их жен. А вдоль одной из стен располагались книжные шкафы с необычным декором – изображением Медузы Горгоны на створках. Увы, античные бюсты, бархатное с золотом убранство, пышные люстры были вывезены из замка почти сразу, неотчуждаемая отделка пострадала во время войны. Зал долго восстанавливали по эскизам, и до сих пор еще идет работа над отдельными деталями.
Отдельного внимания заслуживают покои камер-фрейлины Анны Протасовой. Нет, не нужно фантазировать ни о каких пикантных историях. Протасова была еще фрейлиной Екатерины II и приходилась родственницей братьям Орловым. Но родственницей бедной и несчастной. Императрица пожалела ее и приблизила к себе. Пожалел ее и Павел, сохранив ее положение и право проживать при царской семье. В новом замке 50-летней фрейлине выделили часть бельэтажа восточного фасада. Интерьеры не отличались особой пышностью, гостиная, спальня, диванная и столовая были оформлены строго и лаконично. Но любопытна дальнейшая судьба апартаментов.
После выезда из замка императорской семьи покои Протасовой вместе с частью других помещений были переданы генералу Петру Сухтелену. В комнатах фрейлины чиновник разместил свою обширную коллекцию западноевропейской живописи. Концепцию картинной галереи решили восстановить при последней реставрации интерьеров. И сейчас тут проходит выставка «Портретная галерея дома Романовых», создание которой инициировал еще Николай I. Раньше коллекция размещалась в Эрмитаже и, кажется, не пользовалась особой популярностью у посетителей на фоне многообразия мировых шедевров. А вот в замке Павла Iпортреты по-настоящему раскрываются. На полотнах видишь не просто скучные официальные изображения царственных особ, перед тобой предстают прежде всего люди – со своими характерами и особенностями.
А вот в Галерее арабесок сегодня нашли приют мраморные скульптуры Летнего сада. Под открытым небом сейчас экспонируются копии, в замке же – подлинники петровского времени. Теперь этот небольшой зал превратился в своеобразный храм разума, пребывание в котором провоцирует интеллектуальный зуд. Шутка ли, скульптурные группы полны сложной символики, что ни композиция – то затейливый ребус (см.: «Русский мир.ru» №11 за 2023 год, статья «Первый парк имперской столицы»). А вот раньше было иначе. Прежде галерея взывала не к уму человека, а к его чувствам – она была самым светлым, самым нарядным и блистательным помещением дворца. Потолки и стены зала во времена Павла I были украшены позолотой и барельефами, а также расписаны художниками-итальянцами Антонио Виги и Пьетро Скотти. В нишах галереи размещались скульптуры, созданные по образцам античных оригиналов.
Зал антиков императрицы Марии Федоровны тоже к настоящему времени изменил свое содержание. Если в начале XIX века помещение играло роль императорского музея античной скульптуры, где главным достоянием была статуя Вакха, то сегодня здесь размещается экспозиция «Античные сюжеты в русском искусстве», на которой представлены картины Федора Матвеева, Карла Брюллова, Матвея Пучинова и других. Не менее интересна, к слову, и выставка «Эпоха Ренессанса в творчестве русских художников» в галерее Рафаэля.
Вообще, многие помещения дворца отводятся под отдельные тематические экспозиции. И это очень органично духу замка. Павел I тоже видел свое творение сложным произведением искусства, сочетающим разные концепции. Таким, в котором даже самые незначительные детали могли бы рассказать искушенному гостю целую историю. Кажется, не все концепции дружат друг с другом, точно так же, как нелегко сочетались друг с другом и свойства сложной натуры императора. Но наблюдать эту сложность, разгадывать затейливые ребусы, пытаясь постичь через это что-то совсем не шуточное, невероятно интересно.
