1221 г. Позднее лето. Пепелища Ардебиля медленно оживают позади монгольской орды. Всадники выходят на Байлакан и приближаются к Нахичевани. Их встречают по-разному, и по-разному провожают.
Один остаётся городом, второй остался воспоминанием.
Продолжение. Предыдущая часть и светлячки (в паутине) мерцают ЗДЕСЬ
Музыка на дорожку
Хочешь стать барашком, другого таким посчитай.
Человек стоял перед людьми. Немигающим, раскосым взглядом всматриваясь в желающих его замучить и робеющих подступиться. Что мялись, закусывали губы, отводили глаза. Норовили броситься и одергивали себя как псов. Опасаясь остаться с порывом в одиночестве.
Человек щурился. И не сомневался, что рассвета уже не встретит.
Он вырос в степи, и знал как ведут себя трусы. Он прожил достаточно, и знал как ведут себя с ними.
Вас собой накормят
Пообещал человек.
Оставляя за собой благородство.
Единственное свойство человека, обязательное для его состоятельности. Без которого, если и можно стать Великим, то Иродом. И которого эти люди, были полностью лишены.
Хотя он рос в степи и вдыхал полынь, а они в городах и читали книги.
Возможность одуматься, трусов не тронула. А отказ от преступления испугал больше его самого. Грозя оставить наедине не с последствиями, но с собой.
Заглушая ужас, один завопил. И ринулся вперед, неумело молотя кулаками. Стая последовала за ним. Кому-то человек пронзил брюхо, кому-то вышиб зубы, кому-то пробил в кадык. Как в степи, где не живут, чтобы бить.
А бьют, чтобы выжить.
Но он был один, а подлецов много. А на свору псов, одного волка не хватит. В тело вцепились десятки рук, не давая двинуть своими. Пальцы шарили под одежду, раздирали кожу, впивались в плоть. Человека кусали и рвали заживо, а когда он упал, растоптали копытами. Радостно бросив его товарищам со стены, то что еще недавно им было.
Товарищи молча посмотрели. Молча развернули коней. И молча начали.
Начнём и мы, повествование о славном городе Байлакан. Имевшем несчастье пригреть у себя труса и научившемуся у него подлости. Но всему свой черед, а советы седовласых о понимании сущего, сводятся к одному.
Закрой рот
В жизнь придёт порядок, в порядок придёт жизнь.
Жизнь отца, у Кызыл-Арслана вызывала смешанные чувства и нежелание ими делиться. Атабег Узбек мало делал, и много пил. То ли из-за недостатка воли, то ли за отсутствием возможностей для её применения. И кто из разумных ответит, что (для мужчины!) хуже.
Чем больше из Дома утекала власть, тем больше запретного (!) текло в доме.
Не такой жалкий как судили, отец много читал. Покровительствовал нищим (будто бывают богатые) поэтам, и любил слушать поучительные истории. Не его вина, что не на кого было опереться. Азербайджан окружили сильные противники. И в круговороте насилия, жить мог только головорез.
Но недолго.
Атабег Узбек убийцей не был. Родственники опираться на него не могли. Но (как случается) лишенные опор, сами опорой становятся. Кызыл-Арслана не все принимали, но кто понял - не пожалел.
Его считали не здравым.
А тяжелый взгляд близко посаженных глаз, предостерегал будущих отцов от ошибок предшествующих. Уча, что зачатие прощает любую походку.
Кроме шаткой.
Люди ошибались.
С Кызылом получилось иначе. И мир отца (который всегда приходит в жизнь сыновей) наткнулся в нём на другой мир (который всегда приходит на помощь). Сильнее и жестче.
Юноша вообще не пил.
Самый запах запретного (!) вызывал отвращение. Однажды доброжелатель из сверстников, подлил вина в гранатовый сок. Кызыл-Арслана долго рвало, и несколько дней он валялся в горячке. Думали про отравление. А друг рыдал поясняя, что всего лишь хотел познакомить Наследника с радостью.
С другом этим, Кызыл-Арслан поступил как мужчина. Выставил из (своей) жизни, и больше не вспоминал. Потому что нельзя быть одновременно другом порока, и другом человека. А друг порочного, недруг себе.
Он всё больше молчал.
А когда ухо прорезали слова сын пьяницы, сказанные за спиной кем-то, и глохнуть начал. В первый раз хотелось броситься за занавески и расправиться с негодяем. И во второй. И в третий. На четвертый слова звучали тише. А в пятый он уже не помнил, слышал их или нет. Глухота быстрее ударов закрывает рты.
И с ней, человек всегда остается себе хозяином.
Еще, молчание служило единственной разновидностью порицания, которую он себе позволял. Выражая отношение к родительским привычкам. Узбек пил, играл, пил.. Катался по полу, норовил излить душу, стенал как жесток мир к восприимчивым душам. Сын молчал.
Ни ругал, ни спасал, ни слушал.
Отец отвязался, а к юноше привязалось прозвище Хамуш (Молчаливый). Настолько, что многие считали его глухонемым и всерьёз не воспринимали. Да и как? Можно (ли!) считать серьёзным мужчину, неспособного накормить и налить. Поведать слух и порадовать шуткой. Сутягу переспорить, и на базаре поторговаться. Можно. Если мужчина молчит.
У Нахичевани, монгольское войско оказалось внезапно. В третий раз взяв откупное со столицы Тебриз. Оттуда Атабег Узбек поспешил удалиться, чтобы.. Усилить оборону и собрать войска для отпора проклятым. С каковой целью прихватил кувшины и гарем.
Усиливая оборону в попутных городах и селениях, Узбек достиг Нашавы (арранское название Нахичевани). Наместником уже некоторое время служил Хамуш. И одного взгляда хватало уяснить.
Этот человек справится, а другой человек лишний.
Ночью Узбек пошел дальше, а утро встретило равнинами, почерневшими от полчищ головорезов. К полудню они опустошили округу, собирая жителей для штурма стены. Несчастье объединило всех. И в стенающей толпе, армянин жался к тюрку, а курд делил долю с таджиком.
Проклятые не медлили, и к вечеру от городка должен был остаться пепел. И остался бы. Однако правитель владел оружием, способным отразить любое.
Городские ворота отворились, выпустив навстречу татарам - человека.
В толпе убийц над ним насмехались, нагло рассматривали и выкрикивали прозвища столь обидные. Что для их понимания, язык чужаков понимать не требовалось. Человек был глух, нем и достиг холма. Где на него пешего смотрели конные предводители проклятых и Назир Ак Куш.
Переметнувшийся к татарам потому. Что Атабег попытался заключить союз с гурджами (грузины), которых Ак Куш ненавидел. А Хамуш его (ненавидел). Потому, что тогда (и часто) отец был прав, хоть и вынужден скрывать правоту за вином. Но таков этот.. мир, что порицая пьяных, трезвых не терпит.
А детям гор не остается ничего, кроме того чтобы держаться за них и друг друга держаться. И только так дети равнин не съедят.
В чём Назир Ак Куш еще убедится.
Сын Пьяницы?
Спросили Хамуша. Он смолчал, а на вопрос
Кто ты?
сказал:
Сын правителя, и отца
Исключив вопросы к происхождению, и достоинству.
Джэбэ и Субэдэй переводили взгляд с юнца на городишко, и обратно. Было в нём нечто.. Благородство монголы ценили, и распоряжение: убить и сжечь, - приберегли для другого случая. В конце-концов, тот кто не стыдится отца, достоин иметь сыновей и распоряжаться имуществом.
Рашид ад Дин:
Атабек Хамуш явился (к ним) с покорностью. И (потому) ему дали ал-тамгу и деревянную пайцзу.
Он (ненадолго) переживет отца.
А его сын от Сулафы - Нусрат, унаследует долгую жизнь и лишения слабого в окружении сильных. Прожив её, как и все (в общем-то) люди.
После монголов на Кавказ придёт Джалаль ад Дин. Разобьет грузин и распнёт на столбе Назира Ак Куша. Который их так ненавидел, что не увидел необходимости держаться с ними вместе. Хотя-бы недолго.
Но.. жизнь считает по своему, и ей неважно, кем считает себя человек. Особенно если человек, кем-то себя считает.
Приходите в мой дом
Где ум изгнан, благополучие не поселится
Абдалхади не помнил (точно), кто предложил это первым. В тумане всё было, в горячке прошло. Совет собрал предводителей города, в чьи сильные руки, Байлакан вручила судьба. Приближение татар не застало врасплох, но и радости не добавляло. Как если слышавший о свирепствующей болезни, обнаруживает её признаки на собственной коже.
Впереди этих проклятых стрелков трава дрожала. Позади не росла. А от городов оставались названия. Люди не могли поверить, что Мараги, Ардебиля и Хамадана больше нет.
А их больше не было..
Растерявшись, власть немедленно потерялась.
Горожане еще осмысливали положение. А пятки жирных собирателей податей сверкали в глухих урочищах, где каждый загодя заготовил для себя нору. А ты как думал? Власть это чутье, чутье это власть. Когда собственная шкура на волоске, овечья шерсть - сторожевых собак не заботит.
Вдоволь наговорившись на базарах и растерянно побродив по площадям, жители осознали, что никому не нужны. А из распахнутых дверей и окон Дворца Правителя сквозила леденящая пустота.
Надо было что-то (и кому-то) делать.
Во Дворце собрались немногочисленные (оставшиеся) законоведы, ремесленные мастера, главари ночных шаек и остатки городской стражи. Из нижних (по преимуществу) чинов. Что делать никто не знал, но окна засветились и какая-то жизнь затеплилась.
Площадной зевака мог дома, чего рассказать и чего домыслить.
Совет знал дело как есть и лишенный роскоши домысла, мучился как то что есть использовать. У города были только стены и многочисленность жителей. Воевавших ранее не имелось. И то что у остатка стражи болталось оружие, не означало умения им владеть.
Самое страшное, что люди этого не понимали.
Им казалось, что численность сама по себе есть сила. А сила сама по себе с численностью считается. Но против них шло войско, а против войска количество ничто. Если (только) речь не о количестве другого.. войска.
И если бы даже среди советовавшихся нашелся человек, способный это высказать. Едва-ли его были способны услышать. Такой вывод вытекает из предпринятых горожанами действий. Одного действия.
Некто (Нарбир кожевенник?) предложил.. следующее. Заманить представителя проклятых на переговоры. И расправиться с ним так, чтобы деды рассказывали об этом внукам, а кровь стыла в жилах у правнуков.
Покажем, что с нами шутки плохи!
Рычал этот человек (Расим переписчик или кузнец Хважда?) на Совете.
А потом каждого (участника) поочередно спрашивали, согласен-ли он. Брать на себя ответственность никто не хотел. И терпеть, чтобы кто-нибудь от неё уклонился - тоже. Стоило суконщику Бахману заикнуться, что может быть проклятые не шутят, и не стоит их злить.
Над ним нависли угрожающие тени.
Да не против я народа! Да не то я хотел сказать! Да в общем то всё правильно! Да правильно всё!
Оправдывался суконщик.
От которого отстали не прежде, чем он согласился на всё. Такова эта жизнь, что свобода и страх исключают друг друга вовсе. И если ты выбрал свободу - забудь страх. А если выбрал страх - забудь свободу. Но.. когда дурная мысль находит какой-то вход, стоит ли удивляться, какой она найдёт выход.
Проклятых решили отпугнуть жестокостью. И Абдалхади выразил своё согласие вслух. Говорить он вообще был не мастер. Тем более прилюдно. Под пристальным взглядом пары десятков глаз, решившихся на убийство зайцев. Зайцы так боялись своей жестокости, что за своим страхом настоящей опасности не разглядели.
Абдалхади пробурчал.
Это приняли за согласие и назвали его братом. В то время, это слово вообще не сходило с уст, превращаясь из монеты золотой, в медную.
Со стены выкрикнули условие.
Требуя, чтобы представитель татарского войска почтил визитом и разделил хлеб. Идти вызвался сотник Судун, дальний родственник Джэбэ из йисутов. Одинаково смелый перед котлом и врагами. Он непременно бросался в самую гущу и ничего особенного в поступке не видел.
Сартаулы пригласили поесть. А какой багатур от еды отказывается..
Жители города просили прислать к ним посланца, с которым бы они установили условия мира. Татары послали к ним одного из своих вельмож и представителей, которого жители города убили.
Во Дворце Правителя вокруг татарина долго топтались. Пока Абдалхади не решился угостить его первым. Умирая Судун сквозь оконные прорези смотрел на бескрайнее синее небо.
И ничего хорошего, это для его мучителей не сулило.
Мешочек пепла
Слушать не хотел, посмотреть приготовься
Тумен Джэбэ-нойона метался как волк в овчарне. Йисуты, мангуты, барласы рвали каждую глотку, до какой дотягивались. А дотягивались до всех. Город взяли налетом, полушуткой, плевком. Сшибли трухлявую воротину, перебили оцепеневшую стражу и потекли по улицам серой рысцой.
Ни дворца не минуя, ни дома.
Сартаулы рыдали, бегали, замирали. Последних было больше всего. Застывших в позе, с отсутствующим взглядом и надеждой. Что если не замечать смерть, то и она, не заметит тоже. Заметит. Не сомневайся.
Она своих видит, хоть и слепа.
Тогда татары двинулись против них и сразились с ними, а затем силой взяли город и заработали мечами так, что не оставили в нем никого — ни молодого, ни старого, ни женщины
Корысть поклонилась ярости
Перед убийством почтительно посторонился грабеж. Городские предводители растворились в народе. Деля участь с теми, на кого перекинули ответственность. Никто не услышал раскаяния, не увидел исправления, не встретил их. Испуг заставивший совершить преступление, не позволил взглянуть на последствия.
Улицы, подвалы, дома.
Потаенные ходы и укромные норы. Всюду плясала смерть, будто знала про всех всё. Будто всё обо всех не знает.. Тумен Субудай-багатура свирепствовал в городских садах и на выселках, перехватывая немногочисленных беглецов.
Ибн Ал Асир
Случалось, что кто-нибудь из них, выйдя на дорогу, по которой шло несколько человек, убивал их всех одного за другим, не встретив сопротивления ни с чьей стороны. Ограбив и опустошив все окрестности его (Байлакана).
В нём же, происходили дела худшие
Летописцы приводят подробности, а автор не желает. Даже у знания есть мера, даже у меры черед. Скажем только, что за весь Рейд (западных татар), ни один город не терпел столь опустошительного погрома. Пополнив список тех, чей конец бесславней начала, а начало печальней конца.
Порыскав у разрушенных стен.
Татары предали огню останки Судун-Багатура, а на соседнем костре (чтобы не мешать человека и падаль) останки кого из вероломных. Мешочек с Судуном занял место у йисутской луки, ожидая возвращения домой. Пепел обманщика, предварительно остудив, чтобы не сдох. Всыпали в единственного из выживших, чтобы приготовленное собою жрал.
Мёртвым, город простоял несколько месяцев. Когда мало-помалу набрели люди, возвратились и.. собиратели податей. Как ни в чём ни бывало, явившиеся из ниоткуда в никуда. Их прилюдно укорял юродивый Абдалхади, но..
что возьмёшь с сумасшедшего.
Несчастный один выжил после погрома. Денно и нощно пересказывая новым жителям, леденящие подробности о жителях старых. Словно прячась за чужими злодеяниями от.. чьих-то еще. Как бы то ни было, Абдалхади предпочитал закаты рассветам, а пасмурные дни солнечным.
Как так можно! Как можно так!
Вопрошал он сухие тучи
Небеса не отвечали и не давали дождь. Как всегда, когда им задают вопросы. Вместо того, чтобы давать ответ. Где бы этот человек не ступил, не росла трава, не гнездились птицы. Солончак победил, собиратели податей удалились, на ТЕЛЕГРАММ не подписался никто, и Абдалхади окончательно помешался.
Выбор человека в общем-то невелик. Сойтись с совестью или сойти с ума.
Подписывайтесь на канал. Продолжение ЗДЕСЬ
Поддержать проект:
Мобильный банк 7 903 383 28 31 (СБЕР, Киви)
Яндекс деньги 410011870193415
Карта 2202 2036 5104 0489
BTC - bc1qmtljd5u4h2j5gvcv72p5daj764nqk73f90gl3w
ETH - 0x2C14a05Bc098b8451c34d31B3fB5299a658375Dc
LTC - MNNMeS859dz2mVfUuHuYf3Z8j78xUB7VmU
DASH - Xo7nCW1N76K4x7s1knmiNtb3PCYX5KkvaC
ZEC - t1fmb1kL1jbana1XrGgJwoErQ35vtyzQ53u