Зигзаг судьбы. Год 19..-й
Встретил я его в подмосковном санатории «Марфино». Впервые, за 6 лет службы в строевых частях мне предложили путевку в санаторий.
Действительно, истекший год был для меня не только интересным, важным и успешным в профессиональном становлении, но и достаточно напряженным. Летая непрерывно в течение 11 месяцев, я выполнил 171 полет с налетом 117 часов. Это был рекорд за все предшествующие годы. Я освоил весьма сложный вид полетов – в сомкнутом (демонстрационном) строю группы самолетов, начиная от пары и до семерки. Участвовал в воздушном параде над Москвой. Выполнил все нормативы, и сдал летный зачет на присвоение квалификации военного летчика первого класса. Стал летчиком-инструктором. Попутно выполнил 20 парашютных прыжков. Наконец, сдал большую часть зачетов и экзаменов за второй курс Казанского Авиационного института. Можно было бы и расслабиться.
В Марфино я приехал 15 декабря. Просторные корпуса старинной постройки. Рядом лес, и много деревьев на территории самого санатория. И, хотя все они были покрыты снегом, общий вид радовал глаз. Однако наиболее приятным для меня оказалась … столовая санатория. В ней все очень хорошо готовили. Система заказов и количество пищи – без ограничений, стоит только попросить, и все принесут. Различные закуски – на «Шведском столе», выбирай что нужно и в любом размере. Я с удовольствием отъедался., хотя гурманом не был. Любимое блюдо – жареное мясо, гарнир – жареный картофель, и к нему тарелочку соленой капусты. Официантки быстро запомнили мои предпочтения, и все это приносили в двойном размере.
В это время там отдыхала футбольная команда ЦСКА. Я оказался за одним столиком с врачом этой команды Белаковским. ( В последствии он стал врачом хоккейной команды ЦСКА, работал вместе с А.Тарасовым). Он много мне рассказывал о игроках, встречах, поездках. Рядом, за соседним столиком, сидел известный тогда защитник Дубинский. Он очень нравился мне своей точной и надежной игрой.
Новогодний вечер проходил в клубе санатория. На танцах познакомился с девушкой по имени Сима (Серафима Насонова). Мы как-то быстро нашли с ней общий язык. После танцев пошел провожать ее за пределы санатория.
Была чудесная новогодняя ночь. Глубокий сверкающий снег покрывал и землю, и деревья, на небе – яркие звезды, рядом – стройная молодая женщина, с мягким, очаровывающим взглядом. Она не была красавицей – просто брюнетка славянского типа, но все в ней было гармонично и привлекательно. Более всего мне понравился ее спокойный характер, и взгляды на жизнь – простые и ясные. Мне было легко с ней.
Договорились о следующей встрече. Я предложил ей вечер вдвоем, в каком-нибудь уютном месте. Помявшись, она все же согласилась. К ее приезду (она жила с мамой, недалеко от Марфино – 20 минут езды на электричке), я снял комнату в частном доме у одинокой пожилой женщины, накрыл стол. Ждал, волновался, но она приехала, и мы с ней провели чудесный вечер. Так совершилось мое «грехопадение», о чем я не жалел ни тогда, ни сейчас.
Историю моей женитьбы читатель уже знает. Не было у нас сильной любви, ни у того, ни у другого. Но, рождение ребенка, совместные хлопоты, как - то сблизили нас. Однако не настолько, как я предполагал. Первый удар я получил, когда предложил ей послушать мои новые стихи, но ее это совершенно не заинтересовало. Дело закончилось тем, что я вообще перестал их писать. Ведь в них приходится раскрывать свои сокровенные чувства. А если на них реагируют, как на что-то ненужное в жизни, с долей иронии, это желание, а вслед за ним и вдохновение – пропадают.
Книги читать она тоже не любила, да, видимо, и не увлеклась ими никогда. О своей работе я тоже с ней не говорил. Во-первых, я не привык по служебным вопросам советоваться с женщинами. А во-вторых, она не очень интересовалась ими. Получалось, что и говорить не о чем, кроме как о домашнем благоустройстве. Но тут особых проблем не было. Я исправно приносил получку, а на что ее тратить, полностью доверял ей. Здесь уже наоборот: что и в каком порядке приобретать, на что тратить – мне было безразлично, лишь бы ей нравилось.
В Кубинке Тамара стала регулярно работать. Побыв немного заведующей солдатской столовой, она устроилась сестрой-хозяйкой в санаторий имени Герцена. Находился он поблизости от нашего городка, подчинен непосредственно 4-му Главному Медицинскому Управлению, которое обслуживало средний персонал кремлевских работников. Условия, и снабжение этого санатория были превосходными. Там был сложившийся коллектив, в основном – женский, она без затруднений вошла в него, и была очень довольна. Таким образом, круг общения ее определился. Ребенок ходил в детский сад, отношения в семье – спокойные, каждый жил своей жизнью.
Но один эпизод существенно охладил наши отношения. Летом к нам приезжала моя мама, посмотреть, как мы живем. Вначале, все было хорошо, но потом она вдруг стала быстро собираться ехать домой, в Шадринск. При встрече мы договаривались, что она поживет у нас подольше. На мой вопрос, почему изменилось ее решение, она ничего не стала отвечать. Я заметил, что с Тамарой они не разговаривают. Пытался узнать у жены, в чем дело, но и она не хотела ничего говорить Видимо произошла серьезная размолвка. На мои просьбы еще остаться на некоторое время, мать ответила категорическим отказом. Вздохнув, сказала: «Ладно, сынок, живите спокойно, не буду вам мешать».
Я полагал, что наша совместная жизнь в течение пяти лет как-то сблизит Тамару с матерью, но этого не произошло. И вновь меня стали одолевать сожаления о столь скоропалительной своей женитьбе.
Сима пробудила во мне давно забытые чувства. Она сразу пошла на сближение, без оглядки раскрыла свои объятия, как давно, и очень любящая женщина. Я почувствовал ее тепло и ласку, дарил ей свою нежность и страсть. Нам приятно было просто говорить друг с другом. Я ничего от нее не скрывал о себе, а она ни в чем меня не упрекала, ничего не требовала. Она стала для меня и добрым другом, и обаятельной женщиной.
Наше знакомство продолжалось долго, несколько лет. Но встречались мы с ней редко. Наш роман был похож на Чеховский «Даму с собачкой». Я понимал, что она могла бы стать хорошей женой, любящей и любимой, но тогда это было невозможно. За «развал семьи», как правило, исключали из партии, членом которой я был. А беспартийный офицер не мог быть летчиком, его переводили в наземные службы. Расстаться с любимой профессией я не мог, тогда терялся смысл жизни.
Сима все понимала, и принимала это без упреков. Последняя встреча произошла, когда она уже была замужем, и основательно беременна. Она так же тепло и радостно встретила меня.Мы, прогуливаясь по аллее, говорили с ней обо всем, как будто и не расставались на целый год. Под конец она обратилась ко мне:
- Володя, когда я рожу, приди ко мне, пожалуйста.
- А что, если муж твой меня увидит? Зачем тебе нервы трепать.
- Не бойся, он у меня смирный.
Это было настолько неожиданно, что я не нашелся что ответить.
В день, который она предварительно мне указала, чувствовал себя очень беспокойно. Мне казалось, что она зовет меня, просит прийти. Но я не пошел. Просто представил себя на месте ее мужа, какие чувства могли вспыхнуть во мне! Зачем лезть в чужую семью? Им вместе жить, воспитывать этого ребенка. И появление третьего-лишнего не принесло бы ничего хорошего.
Так я думал тогда. А сейчас думаю иначе – надо было пойти! Почему? Да потому что своим приходом я бы доставил Симе большую радость! Она ведь хотела этого, видимо ждала. Она своей радостью много лет щедро одаривала меня, а я не посмел на прощание вернуть ей хотя бы малую толику этого. «Железные» логичные рассуждения ума заглушили робкие чувства, идущие от сердца. Еще много было на нем непроницаемых слоев, которые предстояло сорвать.
---------------
Зигзаг судьбы
Мое пребывание в санатории и отпуск закончились 7 января. А 9 –го числа я уже приступил к полетам. К 20-му числу стал летать днем при минимуме, а к 24-му и ночью, тоже при минимуме погоды. Казалось, все будет хорошо, так же, как в истекшем году. Но что будет нового в нем?
На одном из офицерских собраний летного состава обсуждались плановые задачи на новый год. Нового там ничего не было. Я попросил слова у руководителя, командира полка. В выступлении попросил обратить внимание на нашу главную задачу – демонстрационный пилотаж. Предложил подумать о создании новых пилотажных групп, введении новых элементов в фигуры пилотажа.
В частности, на прямолинейных участках горки можно было бы выполнять перестроения крайних ведомых в пятерке. Конечно, времени там маловато, максимум секунд 5 – 7, но, по своей влетанности я чувствовал, что при четких действиях можно успеть. Можно увеличить состав группы до семи, восьми, и даже девяти самолетов, поставив сзади пятерки двух задних ведомых, тройку, и даже целый ромб.
Мантуров внимательно слушал меня, затем, когда я сел, улыбнувшись, хмыкнул, но комментировать мое выступление не стал. Я понял, что быстрого решения этой проблемы не будет. Конечно, это было бы зрелищно, и совершенно новым. Но такие элементы пока еще целенаправленно не отрабатывались. Здесь требовалась ювелирная точность пилотирования, а все ли ею владеют – неизвестно. Чтобы освоить это, и не «наломать дров», требовалась длительная и сложная подготовка. Это же такая головная боль! Если бы начальство приказало – тогда – куда деваться. А выходить с инициативой, в случае чего – двойной спрос.
Полеты продолжались в прежнем темпе. В феврале летал только в сложных условиях, выполняя перехваты и воздушные бои за облаками. Налет, как и в январе – чуть больше восьми часов. В конце месяца мне, наконец, вручили удостоверение военного летчика первого класса, присвоенное Приказом Министра Обороны ..
С 20 февраля по 15 марта полетов не было. Не только из-за погоды. В это время назревали серьезные конфликты в Карибском бассейне (из-за Кубы), и в Юго-Восточной Азии. В истребительном полку началась подготовка и отправка летчиков в эти районы, а в истребительно-бомбардировочном – тормозилось переучивание на новые самолеты из-за ряда летных происшествий. За половину марта я налетал всего 5,5 часов, правда, почти все – ночью. В это же время дважды съездил в Москву, где в ВЗПИ сдал оставшиеся экзамены за второй курс КАИ.
Казалось, все идет намеченным планам, ни каких неожиданностей не предвидится. И все-таки она произошла. Мы готовились в классе к полетам, когда вошедший летчик сказал, что на улице меня ждет какой- то полковник. Я вышел, действительно полковник, мужчина лет пятидесяти, высокого роста. Поздоровались, он предложил пройтись. Стал задавать вопросы: что закончил, где служил, на чем летал. Оживился лишь тогда, когда узнал, что я только что получил первый класс, и учусь заочно в авиационном институте. Наконец, представился – сотрудник Научно- Исследовательского института Военно - Воздушных Сил, который занимается испытаниями военных самолетов. Спросил, не желаю ли я перейти к ним, на должность летчика-испытателя. Сначала я ему не очень поверил – как -то уж слишком буднично, и почему не в штабе дивизии, а на улице? Что-то тут не так. Но согласие, конечно, дал – это же мечта всей моей жизни!
Полковник уехал, ни командир, ни кадровики мне ничего не говорили. Вскоре, об этом разговоре, я и забыл.
Апрель выдался ясный, солнечный, и меня загрузили полетами на спарке. К нам в полк прибыл слушатель Академии ВВС на стажировку, и меня назначили его инструктором. Его программа составляла всего 25 часов, и это на год. За четыре года учебы можно было основательно утратить летные навыки. Я полностью ввел его в строй днем в простых метеоусловиях. В конце месяца немного полетал сам, в основном - ночью.
Однажды меня вызвал командир полка к себе в кабинет. Когда зашел к нему, то сильно удивился. Обычно спокойный и приветливый, сейчас он был сильно раздражен, и с гневом обрушился на меня:
- Ты что, паштак, за моей спиной себе место ищешь! В испытатели напрашиваешься?
- Как, за Вашей спиной? Я думал, Вы знаете.
- Вот, сегодня узнал, когда на тебя к кадровику дивизии запрос пришел.
- И не напрашивался я, мне полковник предложил, я согласился.
Мантуров помолчал, и уже более спокойным тоном продолжил:
- Ты хоть знаешь, где ты там будешь жить?
- Нет.
- А я там был. Эта Владимировка под Астраханью, там одни болота да змеи. Вокруг – ничего!
- Ну что ж, зато работа интересная.
И тут Паисий Филиппович опять взорвался:
- А у нас что, не интересная?! Мы же – единственный полк в Союзе, Нам само Правительство задания дает!
Он продолжал еще, а я понял, что он расценивает мой поступок как предательство. И потому стоял молча, опустив голову. Наконец, он сделал паузу, после чего жестко произнес:
- Так вот, перевод я тебе не разрешаю, а учебу в институте – запрещаю.
- Но…
- И никаких но. Имею право. В характеристике напишу, что учеба мешает тебе выполнять свои должностные обязанности.
Я стоял, как оглушенный, и ожидал, что он меня сейчас просто выгонит. Все рушилось. Да, в Положении об учебе военнослужащих в гражданских ВУЗах, это было указано: имеет право.
Помолчав, и не услышав моих возражений, уже спокойным голосом командир сказал:
- Я понимаю, ты хочешь учиться. Есть такая возможность. К нам в полк пришла разнарядка из Академии, одно место на штурманский факультет. Если хочешь, я могу дать твою кандидатуру.
Ну что делать, выбора у меня не было – учиться очень хотелось. Немного не то, но очень связанное с авиацией. И я согласился.
-----------
Грузия, Академия, прощай пилотажный
В Директиве Главнокомандующего ВВС о наборе слушателей в Военно-Воздушную Академию указывалось: кандидаты должны находиться в должности не ниже командира звена или начальника службы полка. Вступительные экзамены будут проводиться в июле-августе. Перед ними кандидату должен быть предоставлен очередной отпуск. В него я и был отправлен с 1-го мая.
Полковой врач настоял на том, чтобы я отдохнул в санатории, и предложил семейную путевку в Цхалтубо (в Грузии). Поговорив с женой, я согласился. На период нашего отсутствия Тамара попросила приехать свою сестру Любу, чтобы она побыла с дочкой. 5 мая мы вылетели из Москвы самолетом до Тбилиси.
В столице Грузии у нас было достаточно времени до отхода поезда, идущего до Кутаиси, недалеко от которого находился наш санаторий. Сев в такси, на вопрос водителя «Куда?» я ответил: «В самый лучший ресторан вашего города». Кажется, он назывался «Тбилиси» Отдыхать, так отдыхать! Мы могли себе это позволить.
В ресторане, на вопрос официанта «Что закажете?» говорю: «Самое лучшее национальное грузинское блюдо. И вино, конечно». Он принес нам шашлыки из баранины и полную тарелку какой-то зеленой травы. Барашек оказался жестким, а трава пахла клопами, и есть я ее не стал. К тому же не обошлось без неприятностей. Тамара испачкала руки во время еды, и решила их помыть в туалете. Вернулась оттуда бледная и взвинченная. Рассказывает: при выходе из туалета к ней пристали два грузина и стали уговаривать ее прокатиться с ними. Обещали хорошее угощение и подарки. Она, возмутилась и отказалась. Тогда они стали хватать ее за руки, но она вырвалась и быстро ушла. Если бы я это увидел, то сразу бы ввязался в драку. Тем более, что был в гражданской одежде. Посмотрев на столики, я увидел тупые наглые морды, с вожделением уставившиеся на яркую блондинку, сидевшую рядом со мной. Обед был испорчен, впечатление о Тбилиси – тоже.
Поездка в поезде оказалась интересной. Он шел с небольшой скоростью между горными хребтами, вдоль реки Куры. Посмотрели Гори, где жил Сталин. Не доезжая Боржоми поезд повернул на северо-запад, и, через полсотни километров выехали на равнину – Колхидскую низменность. Еще через час были уже в западной столице Грузии – Кутаиси.
Санаторий оказался вполне сносным, - принимали радоновые ванны, грелись на теплом южном солнце, ездили на экскурсии. 30 мая вернулись в Москву. Стал готовиться к экзаменам.
В конце июня приехал в Монино. Нас, всех кандидатов, поселили в одной большой казарме. Летчики – народ шустрый. Многие приехали из дальних гарнизонов, и с удовольствием «отвязывались» в Москве и близь лежащих населенных пунктах. Возвращались в казарму кто как мог – от подъема до отбоя. И каждый непременно считал нужным поделиться своими впечатлениями с товарищами. Поэтому, для того, чтобы хорошо выспаться, нужны были крепкие нервы.
Экзамены начались в середине июля, и продолжались до 20 августа. Всего их было 6. Результаты такие: Русский язык – 4, бомбардировочная подготовка – тоже 4. Программа билетов была составлена в расчете на профессиональных штурманов Фронтовой Бомбардировочной и Дальней авиации. И нам – истребителям пришлось туговато. Математика, Физика и Самолетовождение – отлично. А вот немецкий язык – только тройка, хотя знал я его хорошо, а среди поступающих, пожалуй, лучше всех. Но это меня и подвело. Во время подготовки к экзамену я многим помогал. Они это запомнили, и продолжали спрашивать во время экзамена. За эту бескорыстную помощь преподаватели-экзаменаторы дважды делали мне замечания, и чуть не удалили с экзамена. А затем устроили такую жестокую проверку, что я быстро понял, что далеко не в совершенстве владею иностранным языком.
В Академии я имел несколько товарищеских встреч с теми, кто там уже учился. Они рассказали, что учеба здесь не очень трудная, а вот летать приходится мало. И после прихода в часть на командные должности, они, по уровню своей подготовки оказываются ниже своих подчиненных. Это я видел и ранее, но теперь убедился окончательно, что учиться на стационаре летчику не стоит. Надо переходить на заочное обучение. В учебном отделе мне сказали, что это возможно, но требуется разрешение начальника факультета.
Я написал рапорт. Через некоторое время меня к нему вызвали. Это был генерал-полковник Беляков. Да, тот самый Беляков, который был штурманом в экипаже Чкалова во время перелета через Северный полюс в Америку.
Это уже был седой, но симпатичный мужчина, внешне опрятный с хорошими манерами. Он пригласил меня сесть, и стал спокойно объяснять мне, что я совершаю ошибку. При очном обучении у меня будет возможность приобрести гораздо больше знаний, которые позволят мне в дальнейшем стать специалистом высокого класса. Перед ним лежал мой оценочный лист, и он предрекал мне успешное будущее. Однако, я стоял на своем и он, с огорчением вздохнув, подписал мой рапорт.
После экзаменов нам зачитали приказ о зачислении слушателями Академии, а с заочниками провели установочный сбор. На нем нам читали лекции по основным дисциплинам, давали методические рекомендации. Вернулся я в Кубинку лишь в начале октября.
К полетам приступил 17 числа. Слетал на проверку и сам на высший пилотаж. Подсчитал свой налет за этот год, и понял, что подтвердить 1-й класс, шансов у меня нет, не успеваю.
За время моего отсутствия полк получил новую задачу: начать подготовку пилотажной группы в составе 12 человек на самолетах МиГ-21. Соответственно для этих целей полку было выделено 12 таких самолетов. Группу подобрали, она была оформлена специальным приказом Главнокомандующего ВВС. Остальные должны были летать по-прежнему на своих самолетах (МиГ-17). Но я все же попробовал выпросить разрешения у командира полка вылететь на самолете МиГ-21, этим подтвердить класс.
Однако, он ответил, что ничего сделать не может: есть приказ Главкома, в котором указаны конкретные летчики, и нарушать его он не имеет права. Все застопорилось. Что-то надо делать, а что?
И тут мне в голову пришла неожиданная мысль? А что, если перейти в другой полк этой дивизии, где уже летают на новых самолетах. Но в какой? Я видел полеты Миг-21 и Су-7Б, и предпочтение отдавал последнему. Его внушительные размеры, мощный двигатель и грозное оружие внушали уважение. А МиГ-21 имел меньшие размеры, звук двигателя был каким-то свистящим, тонким, а вооружение – только ракеты класса «Воздух-воздух» с сомнительной вероятностью попадания. Выпустив их, самолет становился беззащитным, за что его прозвали «Голубем мира».
Здесь сказалось влияние Н.С.Хрущева, который был помешан на ракетах. Считал, что пушки – это уже устаревшее оружие, которое значительно уступает ракетам в дальности стрельбы. Но он не понимал, что ракет мало, что от них атакуемый может увернуться энергичным маневром. И что тогда? А в ближнем бою, если противник оказался в прицеле – куча снарядов обязательно накроет его. Спустя несколько лет на МиГ-21 вернули пушки, но тогда их не было.
В общем, я выбрал Су-7Б и спросил Мантурова, не отпустит ли он меня в истребительно-бомбардировочный полк? К моему удивлению, он сразу же согласился, сказав:
- Ты знаешь, я сам сюда оттуда пришел. Это – хороший полк.
Так, во второй раз, он повернул мою судьбу под острым углом. Получился зигзаг.
Мантуров доложил командиру дивизии полковнику Дубинскому, о моем желании перейти в АПИБ. Тот тоже воспринял это очень положительно, дал команду кадровику. Но тот огорчил всех: подходящих моему положению должностей не оказалось. Были свободны должности только рядовых летчиков, а это – двойное понижение. Командир дивизии пригласил меня к себе в кабинет. Объяснил ситуацию. Пообещал, что при первой же возможности мне предоставят соответствующую должность. Я колебался, но, поверив, все-таки дал согласие. Хотя состояние в этот момент было такое, как будто в грудь мне положили холодный тяжелый камень.
Михаил Кузьмич обрадовался, и стал объяснять:
- Понимаешь, сейчас там очень сложная ситуация. Самолет не очень понравился летчикам. Слишком много отказов, есть претензии к летным свойствам. А для ВВС он очень нужен. Это – сверхзвуковой самолет с мощным вооружением: 2 встроенные пушки калибра 30 мм, до 4-х блоков неуправляемых ракет калибра 57 мм, или 4-х бомб различного назначения. Он может нести и ядерную бомбу весом до 500 кг. Поэтому нас торопят, быстрее осваивать его, а дело движется медленно. Нужны энтузиасты. Так что, я надеюсь на тебя.
В общем, Комдив вдохновил меня, и я смирился с незаслуженным понижением в должности.
