Друг и соратник в путешествиях Альберт Викторович Петров.
Алик – так я его всегда называл, появился в моей команде туристов в 1964 году. Как завязалось знакомство, я уже и не помню.
Мы познакомились после моего перехода в закрытый 9-й цех, где он инженерил в специальном конструкторском бюро.
До сих пор наши семьи считают нас закадычными друзьями. Хотя у меня поначалу к нему было отношение двойственное. Видимо, сказалась, запомнившаяся на многие годы брошенная им когда-то фраза.
Болтали о политике, и на моё неодобрение каких-то действий власти он посоветовал открыто не высказываться, иначе друзья продадут и иметь мне дело с КГБ.
Я поинтересовался: «Кто это из нашего узкого круга может продать?» И он всерьёз ответил: «А хотя бы я». И эти слова не были шуткой.
Никакого предательства за весь период нашего общения я не видел и понимаю, что такого не могло и быть, но эта фраза застряла в сознании и преследует до сих пор.
По общительности и умению завязать разговор в любой компании мне с Альбертом не сравняться, в этом он бесподобен. Благодаря этому качеству его уважали и даже любили везде, где он работал, и все с кем он общался.
Алик вплотную занялся туризмом когда у нас появились байдарки. Весной 68 года он был одним из организаторов сплава по Койве. Там всего хватало: и льдины пилили, и плыли не по руслу, и единственный на реке серьёзный порог прошли успешно, хотя и заскочили в него без разведки.
В сплав было заявлено две группы под руководством Альберта и Ивана Рогалёва, но они объединились ещё на старте и плыли вместе.
Не знаю, как они с Рогалёвым делили капитанство, но поход закончился успешно. Я там не участвовал, до сих пор жалею.
Затем был сплав по Исети по программе подготовки к походу на Приполярный Урал. В этом сплаве Алик был заявлен тоже руководителем. Я в этом походе числился обычным участником, но на правах главного туриста в клубе попробовал впервые пройти на байдарке знаменитый порог «Ревун». Прошёл, но другим запретил – опасно.
В подготовке северного похода Алик принял активное участие: мы вместе готовили карты, делали заготовки для составления лоции рек, готовили снаряжение. Этот поход и участие в нём Петрова я отразил в очерке «Красоты Приполярного Урала», очерк есть в книге и на сайте «ПРОЗА.РУ».
Об этом сплаве Альберт будет в дальнейшем вспоминать: «Как не увёртывался от камней, как не нацеливался в сливы – все плиты и обливные камни были мои. Рассказал про этот феномен Митричу. Он и посоветовал целиться именно в камни. Помогло: камни стали пролетать мимо».
Он единственный из наших туристов брался самостоятельно организовывать путешествия. Других приходилось чуть ли не насильно заставлять браться за руководство походом, а всю подготовку к нему вести самому.
На следующий год Алик отважился на сплав в половодье по Койве одним экипажем, а в августе повёл группу на Приполярный Урал на реку Кожим. Поднялись бечевой до Балбан-ю и сделали радиалку в посёлок геологов Пеленгичей, откуда привезли целый рюкзак горного хрусталя.
Альберт по праву оказался в команде, отправившейся в 1970 году покорять саянский Кызыл-Хем.
Опыт саянских порогов был только у нас с Женей-Беней, – мы одним экипажем прошли в предыдущем году Саянскую Оку. На Кызыле мы возглавляли свои экипажи, а Алик был в экипаже с Могилёвым. Не помню, кто из них капитанил, кажется Могилёв, но оба впервые столкнулись с порогами саянских рек. Дважды у них случался оверкиль, но общими усилиями выходили из аварий достойно. В общем, боевую закалку на Саянских порогах получили.
В 1971 году мы с ним разработали маршрут по рекам северной части Приполярного Урала. Такой маршрут был в Перечне как путешествие третьей к/с. Мы его усложнили до «четвёрки», добавив сплав по реке Собь с верховьев и радиальный подъём на вершину горы Пай-Ёр. Этим маршрутом Алик закрывал норматив Кандидата Мастера Спорта.
Первоначально мы размахнулись на две параллельные группы, вторую должна была возглавить Людмила Широкова. Она тоже закрывала норматив Кандидата МС.
Хотя мы и включили в группы всех действующих водников, выбивших летние отпуска, народу на две группы оказалось маловато и уже при выезде они объединились в одну.
В группе, в основном, были ребята привыкшие к единоначалию в походах, но были и такие,которые не признавали верховенства над собой. Они, привыкшие на работе только командовать, переносили это и во взаимоотношения в туризме.
Я знаю как трудно заставить таких «корифеев» выполнять тактические решения руководителя. Но Алик справился и в этой сложной ситуации. Хотя были и «пенки».
Через год в походе на Забайкальскую Ципу он уже не участвовал, так-как уехал преподавателем в техническом училище в Сарани при Карагандинском комбинате РТИ.
Перед этим он какое-то время работал в нашем ТУ, но с заводской секцией туристов не порывал, а в училище, в дополнение к своей нагрузке педагога, тренировал секцию по спортивному ориентированию.
Карьера туриста-водника закончилась с его отъездом в Сарань. Там Алик приобрёл «жигуль» и стал автотуристом.
В 77 году мы встретились в Сарани – я был там в командировке в комиссии Главка по оказанию помощи в организации формового производства на их заводе.
Алик и там оставался душой весёлых компаний и мы покутили пару деньков в компаниях его сослуживцев и приятелей – казахских корифеев по вольной борьбе.
Вернулся Алик в Свердловск, ставший Екатеринбургом, в связи с развалом комбината РТИ. У нас снова установилось близкое общение. Часто ездили на «третью охоту», на сбор черемши в его заповедных местах, знакомых и мне по лыжным походам. Потом отважились и на дальние поездки-экскурсии – в Невьянск и Верхотурье.
Перед выходом на пенсию Алик, инженер со стажем, выпускник УПИ-УГТУ, работал слесарем на заводе Строцпластполимер (не уверен что завод тогда назывался так), где познакомился с моим зятем, мужем Марины. Я от него и узнал, что дочь с мужем после института перебрались в Свердловск.
После выхода на пенсию Алик работал на разных временных работах, пока не устроился в горбольницу № 24, где продолжает работать и сейчас. Он и слесарь и электрик и механик громадного корпуса, в общем, "во все руки" и в едином лице.
В последнее время в связи с ненадёжностью Скайпа беседы наши стали редкими, но некоторые новости из Ебурга я узнаю. От общения по эл. почте он отказался, ссылаясь на неумение использовать свой ноутбук для этой цели.
В год нашего поселения в Питере (2011) Алик с Людмилой приезжал к нам в гости, заодно навестил и родственников (или знакомых) в г.Сланци – ездили туда на маршрутке.
В 2015 мы ездили в Ебург на свадьбу племянницы, остановились у Алика. В последний день Алик организовал встречу с друзьями по туризму. Встретились с Бенейчуками Женей и Надей, Людой Широковой, Лидой Кобейкиной, Толей Бетехтиным. С другими участниками наших походов связи у нас или не было, или они уже ушли в мир иной. В прошлом году не стало и Толи Бетехтина.
Последующие годы мы общались по Скайпу, но вот уже более года как эти разговоры стали очень редки. Мой компьютер сдох, а на планшете этой услуги нет. Очень редко удаётся связаться с планшета Людмилы.
Во всяком случае новости о знакомых из Екатеринбурга я узнаю только через Альберта. Это единственная связь с городом, в котором я прожил 50 лет.
03.02.2019.
------------------
Иван Рогалёв. Начало самодеятельных спортивных походов заводского клуба туристов.
Иван упомянут во многих моих зарисовках о туризме и это не случайно; именно с ним связано моё увлечение спортивным туризмом, в его компании совершены первые мои самодеятельные путешествия.
В нашей среде его именовали на грузинский манер – Вано, именно с этим именем он отложился в памяти. К стыду своему я забыл отчество Ивана, хотя много раз писал его, заполняя туристские маршрутные документы.
Среди наших туристов Вано слыл этаким здоровяком типа былинных богатырей. Он действительно обладал недюжинной силёнкой и выносливостью.
Не могу утверждать, что Иван вовлёк меня в туризм, "бродяжничеством" я заразился ещё до нашего знакомства. Но первые походы организованных групп проводились при его участии и по предложенным им маршрутам.
Когда я начал создавать на заводе официальную секцию туризма, то получил на складе ДСО палатки, рюкзаки, лыжи и другое снаряжение, а в пристрое под спортзалом комнатушку для хранения всей походной амуниции. Через год нам достался подвал бывшей базы ДСО, перебравшейся на стадион. В этом подвале клуб просуществовал почти 20 лет.
В этом бывшем бомбоубежище, построенном пленными немцами после войны, мы и собирались по вечерам, разрабатывая маршрут очередного похода. Здесь же хранили и ремонтировали туристское снаряжение.
Главным инициатором в выборе маршрута был Вано, как коренной житель и знаток достопримечательностей Урала. Он ещё школьником какое-то время занимался в секции туризма Дворца Пионеров «Глобус».
Ко времени создания секции он имел опыт путешествия «По Бажовским местам», организуемым Сысертской турбазой и нескольких двух-трёх дневных походов. Так что среди нас он был самый опытный. В походах Вано выполнял роль проводника, а оргвопросы ложились на меня.
Хорошо запомнился один из первых походов в котором он был проводником. Это был вояж в Смолинскую пещеру, в которой он когда-то бывал, а остальные о ней лишь слышали.
От ж/д станции до деревни Бекленищево на Исети всё было нормально. А дальше, за деревней пришли сумерки и начался блудёж. Шли по каким-то полям, переходили с одной грунтовой тропки на другую и ни как не могли разыскать овраг, в склоне которого должна быть пещера.
Наконец овраг нашли, прошли по его склону до реки, но вход в пещеру не обнаружили.
Так и не побывали в ней в тот раз. Зато вволю накупались в струях порога. И отравились ухой, из мелкой рыбёшки выуженной на зорьке нашими рыбаками. Отравились, конечно, не рыбой, а водой которую черпали прямо из реки.
Я как и другие не знал тогда, что Исеть – это сточная канава Свердловска. И все, сооружённые выше по течению пруды, являются отстойниками только для твёрдых нечистот, а всё растворимые загрязнения плывут дальше.
В картографии Иван был слаб и предлагая свои маршруты рисовал очень примитивные схемы. На них пункты были обозначены надписями и соединены прямыми линиями. И никаких дорог или тропинок, ни азимутов, ни расстояний.
Руководствуясь этими схемами, мы не раз топали по азимуту к интересующему нас объекту и не могли его отыскать. А к нему можно было пройти по обычной дороге.
Из-за таких схем и такой тактики срывались не только походы выходного дня но и многодневные путешествия. Так, к примеру, мы смогли попасть на Скалы Гронского только с третьего захода, – валились к ним через лес, в то время как туда со станции Исеть вела даже не тропа, а гужевая дорога.
Примером неумения ориентироваться может служить сорванный поход второй категории сложности «по Бардымскому хребту», где он был руководителем.
Я сопровождал группу только в первый день и возвращаясь в Полевской по просёлочной дороге, понял, что с хождениями по азимуту мы мудрим.
Тогда Иван вышел точно только на гору Шунут, поскольку придерживался просеки, а дальше азимутальный ход привёл в болото. Просек в заболоченной тайге не было и пришлось топать по подвернувшейся тропинке. Причём в противоположном направлении.
Поход был загублен и нам с Иваном пришлось буквально побегать по незнакомому району чтобы составить описание маршрута для технического отчёта.
По мере роста моего туристского опыта я стал понимать, что Иван оказал и на меня отрицательное влияние по выбору тактики прохождения маршрута. Я заразился его стремлением хождения по азимуту. И много лет выбирал именно такую тактику. Это сказалось даже в первых моих категорийных походах.
Так что будет правильнее считать что именно он стоял у начала моего туризма. И от него я перенял тактику движения, мною же позже и отвергнутую.
Среди туристов Иван слыл добродушным и покладистым, и все уважали эти его качества, так же как недюжинную силу и неприхотливость
Из-за покладистого характера Иван редко вступал в споры, предпочитал не пререкаться и уступать лидерство более эрудированным приятелям. Мне кажется, даже радовался если кто-то перехватывал инициативу.
Эта покладистость иногда губила его толковые планы. Так в одном из походов на Север он поддался уговорам не совсем порядочных спутников и поход из спортивного превратился в браконьерский.
После этого Вано больше не пытался сколотить собственные группы и организовывать походы, видимо понял, что руководитель из него не получился. Но в моих группах участником ходил с удовольствием.
Так получилось что в особо сложные зимние походы Иван не ходил – или отпуск не совпадал, или всплывала другая причина и он отказывался от похода буквально накануне выезда. Чем ставил меня как руководителя в затруднительное положение
В лыжных походах он побывал на Денежкином камне в ноябре 66-го, на Конжаке в 67-м, в следующим году – на Юрме.
В водных он отказался от походв на Вишеру и на Приполярный Урал, но через год участвовал в сплаве по Койве и летом пошёл с нами на Лемву-Харуту-Сыню в маршрут четвёртой категории сложности.
В 70-м на Отортен идти отказался накануне отъезда, хотя в подготовке к походу, в тренировочных вылазках,, участвовал и был первым кандидатом на эту сложную лыжную «тройку».
Как я тогда предполагал, причиной была боязнь оказаться в месте где 11 лет назад погибла группа Дятлова. Что и не удивительно – лыжники ходить туда ещё побаивались.
Но по возвращению понял, причина была не в этом. Во время моего отсутствия он пытался «подбить клинья» к моей тогдашней подруге. И даже имел определённый успех, пока не появился у неё пьяненький, как говорится, «на ушах» и не был изгнан.
После 1968 года в сложных походах Иван больше не участвовал и в 70 году практически покинул нашу секцию, которая считалась в городе уже солидным клубом туристов, особенно байдарочников.
Что с ним произошло ребята не понимали, но в какой-то период всегда компанейский и общительный Вано стал туристом-одиночкой.
В быту он оставался таким же общительным, но в походы в группах не ходил. Мы же считали походы в одиночку не туризмом, а бродяжничеством. От разговора на эту тему Иван уклонялся или отшучивался, если чересчур приставали.
К этому времени и места для клуба у нас не стало: наш подвал захватили любители наращивать мышцы с помощью тяжестей, – перестройка меняла приоритет ценностей.
Рогалёв всё реже появлялся в кругу приятелей, а потом вообще исчез с нашего горизонта.
Так мы потеряли одного из основателей заводского туризма.
В дальнейшем я иногда встречал Ивана на улицах Вторчермета, но от разговоров он уклонялся. Знал, что он женился, видел его издали с детской коляской, но кто у него появился не знал, как и не знал кто жена.
Потом дошёл слух что он развёлся и я встречал его уже не с детской коляской, а только с собачонкой на поводке. С этой поры мы практически и не беседовали.
Да и сталкивались мы редко – раз в два-три года. Общаться при этих встречах он, видимо, и не хотел: или в упор не узнавал или переходил на другую сторону улицы. Таким образом даже здороваться перестали.
Перестал он контачить и с другими общими знакомыми. Да так глухо, что и о смерти Ивана бывшие приятели узнали только после похорон. Поэтому в последний путь проводить его не получилось.
----------------
Боря Андреев
Это был один из энтузиастов наших первых туристских походов. Можно считать, что мы втроём – Боря, Иван Рогалёв и я и создавали заводскую секцию туризма. Но познакомился я с ним раньше, – где-то через год работы на РТИ. Но не на заводе, а как не странно в Чкаловском отделении милиции.
Меня, тогда молодого кандидата КПСС, кооптировали в Бюро РК ВЛКСМ и назначили комиссаром оперативного комсомольского отряда. Партийное поручение, как же без него? И комиссарил я в оперативниках около трёх лет, совмещая казалось бы несовместимое – работу слесарем-сборщиком механического цеха ОГМ на РТИ, вечернюю учёбу и руководство комсомольским опер отрядом, где тоже надо было учиться юридической грамотности, хотя бы минимальной. Парадокс. В цеховой парторганизации эту мою работу не считали партийной и постоянно загружали дополнительными нагрузками.
Но сейчас не об этом, сейчас о Борисе.
Я встретил Борю в кабинете зама начальника Чкаловского РОВД по УГРО майора Старожинского. Обсуждалось какое-то мероприятие, в котором нужно было участвовать как можно больше общественников . Боря и ещё несколько человек были там в качестве бывших «бригадмильцев» – общественных помощников зама по угрозыску.
К тому времени эта общественная организация уже дискредитировала себя. Заразилась методами уголовщины, видимо, от тех же оперативников УГРО. Не знаю, как Боря попал в бригадмил, но познакомившись с начальником УГРО, я понял, что своих общественных помощников он и набирал среди ребят, оступившихся на чем-то криминальном. Заставлял сотрудничать под страхом наказания за содеянное мелкое правонарушение. Вот такие ребята и помогали оперативникам провертывать хитрые операции. Чаще всего с нарушением законности. В таких делах бригадмильцы и были опорой Старожинского.
С такими «помощниками» нам было не по пути. Оперотряд при райкоме комсомола создавался из лучших, активнейших комсомольцев предприятий и действовать должен был только в рамках Закона. И лекции по юрисдикции нам читали работники городской прокуратуры.
Боря на той встрече мне чем-то приглянулся, и я пригласил его в наш отряд. Так и познакомились. В отряде Боря не прижился, но приятельских отношений мы не бросали.
Боря работал в стройцехе каменщиком и позже мы с ним выкладывали кирпичную стенку для стрелкового тира в подземном тоннеле, соединяющем корпуса заводской «гребёнки». Он был Мастером, я – полнейший профан в этом деле, но инициатор строительства тира, подтаскивал кирпичи и раствор. То-есть был даже ниже подмастерья, подсобником. Но в перерывах, за водочкой, Борис подсобника не гонял, бегал сам. Нарушал вековую традицию. Видимо из уважения к бывшему летуну.
Потом он примкнул и к туристским делам, стал активным участником моих турпоходов. График работы ОГМ не позволял ему ходить с нами в воскресные дни, так что он ходил только в общие праздники. Был он в первых сплавах по Чусовой на плотах и позже – на байдарках, в нескольких лыжных походах на Север в ноябрьские праздники.
Внешне он был типичным семитом, но отдельными чертами лица походил и на армянина. Еврейского, как это понимает большинство русаков, в нём и не наблюдалось. Был простым работягой, не гнался за выгодой, любил выпить. В общем, типовой советский рабочий без позывов на какое либо предпринимательство, то есть торгашество. И характером он был спокойный, не вступал в споры, соглашался со всеми кого считал грамотнее себя. По части туристских навыков в кругу неопытных новичков Боря заслуженно считался корифеем. В суровом походном быту отличался крайней неприхотливостью, обходился самым малым. В отличие от Вани Рогалёва, который всегда что-то изобретал и совершенствовал, то утеплённую куртку из шинельного сукна или штормовку из старого габардинового плаща, то ножовку с косыми зубьями для нарезки снежных кирпичей из ветрового наста.
В то же время Боря был и большим чудаком. Однажды в походе он заварил чай берёзовым трутом, убеждая всех, что эти наросты на гниющих берёзах и есть чага. И народ, не видевший ни разу натуральную чагу, поглощал это «лечебное» пойло.
В другой раз он угощал нас «чифирем», рекомендуя после каждого глотка затягиваться сигаретой. Дескать, только в этом случае можно получить какой-то «кайф». И не понять было, то ли он чудит, то ли провоцирует.
Как-то он принёс котелки, изготовленные им у жестянщиков из, якобы, жаропрочной стали. Любые продукты, прошедшие кипячение в этих котелках становились чёрными. При первой же варке картофельный суп стал серым, а чай превратился в чёрную жидкость, Да и сами котлы после двух приготовлений пищи покрылись чёрными окислами и мы их выбросили без сожаления.
До сих пор удивляюсь: как мы тогда не отравились? Ведь первую варку в этих котелках мы проводили ночью. И хорошо, что кто-то сумел в темноте заметить необычный цвет варева и чая.
В подготовке лыжного похода в 1970 году на гору Отортен Боря принимал самое активное участие, но в походе не участвовал – его, и других кандидатов директор завода Ю.А.Попович вычеркнул из приказа на освобождение от работы, оставив только четверых комсомольцев и меня – руководителя. Дескать и впятером справятся. Поход тогда мог не состоятся, если бы не примкнули Петров и Топычканов. Один оформил очередной отпуск, другой пошёл будучи на больничном.
Потом Борис женился, взяв в жёны даму с малолетним сыном и походы закончились – Боря стал прилежным семьянином. Может его туризм закончился и позже, я что-то запамятовал, но в путешествиях высших категорий сложности он точно не участвовал.
Из-за редких встреч наши приятельские отношения заглохли. Если точнее, то заглохли не отношения, а просто встречаться и общаться стали реже.
1995 г.
***
Недавно в ПРОЗА.РУ на меня вышел пасынок Бори Эдуард. От него я узнал о последних годах жизни Бориса. Он и в пенсионном возрасте был весёлым жизнелюбом, вспоминал с юмором наши совместные походы, не прочь был и выпить. Туризм сменил на рыбалку.
Как сообщил Эдуард, скончался Борис Александрович в 1997 году от сердечного приступа. Считает, что сказалось и детство в блокадном Ленинграде. А я и не знал, что Боря был блокадником и был вывезен из Ленинграда с матерью по «Дороге жизни». Об этом он никогда не рассказывал, а мы не интересовались. Сейчас упрекаю себя, что был таким нечутким к своим приятелям.
---------
Мой тёзка Могилёв
Причалили в нижней трети порога. Позади три слива , впереди четвёртый, самый длинный. Впрочем, это даже не ступень порога, а четырехсотметровая каменистая шивера с большим перепадом высот и всеми прелестями горного потока. Перед ней небольшой плес.
Могилёв загорелся желанием проверить верши, замеченные в камнях у берега. Наши с Женей возражения в расчёт приняты не были, а запрещать я не решился – зачем в группе порождать недовольство?
К удивлению верши (их ещё называют мордами) были набиты небольшой рыбёшкой, напоминающей харюзков средней величины. Из трёх морд потрошитель набрал больше ведра.
Алик, самый главный наш рыбак, определил (по Сабанееву!) эту рыбу как «ельца» и вместе с дежурными принялся за её обработку. Хватило и на уху и на жарёху.
Рыба оказалась очень вкусной. Все хвалили инициативу грабителя, а меня предлагали лишить этой вкуснятины, как противника проведённой экспроприации.
А чуть позже на берегу появились и хозяева морд, причём с ружьём. Хорошо, что не застали ребят у снастей – могли и пальнуть по воришкам.
Больше грабежа морд я не допускал, хотя и встречались они по реке во множестве в самых безлюдных местах. И Толя постоянно к ним рвался.
Через пару лет, вернувшись с майского сплава по Уфе, Толя рассказал как их обстреляли с берега. Может он и там выступил как потрошитель чужих морд? Толя божился, что о мордах и не помышлял, да и морд не было, – башкиры на той реке ловили сетями.
Чем же он не понравился аборигенам? Вероятно, башкиры нюхом вычислили потенциального грабителя и стреляли для острастки, чтоб и мысли проверить их сети не возникло. А может быть и просто забавлялась подвыпившая компания? К счастью река была широкая и дробь падала в воду, не долетая до байдарок.
Я больше склоняюсь отдать должное чутью рыбаков.
Могилёв не был моим другом и даже приятелем. Просто был соратником по туристским походам, причём не лучшим. Но иногда мы встречались и в обычной жизни и даже пьянствовали вместе в компаниях, а иногда и вдвоём, о чём позже я всегда сожалел. Перебрав он становился неуправляемым.
Я знал его характер, поэтому до сих пор удивляюсь, как отваживался на совместные выпивки, заранее предполагая, чем они могут закончиться. В пьяном виде Толя был агрессивен и когда в голове у него что-то замыкало мог наброситься и на собутыльника.
А характер у Толи был ещё тот. Прежде всего, он всегда считал себя правым и возражения, не стыковавшиеся с его мнением встречал ухмылкой. Самокритичность была ему чужда. Считал что разбирается в любых жизненных вопросах и областях знаний и любил наставлять «молодых и малоопытных». Считал, что любое дело он мог организовать лучше, чем кто-либо другой. Да, Толя был настырен, физически крепок и вынослив, но когда что-то не получалось по его задумке, впадал в растерянность. Иногда и паниковал
К тому же он был слегка трусоват, что часто проявлялось в сложных походах. В борьбе со стихией нередко оказывался поверженным, но своей оплошности не признавал, в ошибках обвинял напарников.
Я уже не помню, когда и при каких обстоятельствах мы познакомились. После армии он устроился в наш техникум (СХМТ) завхозом, а заодно и поступил на его дневное отделение. Было ли у него до техникума среднее или неполное среднее образование я не знаю, однако общего развития ему явно недоставало. После техникума он устроился к нам на завод в Отдел Главного механика, кажется инженером ППР.
В это же время, или ещё раньше, учась в СХМТ, он женился на приёмной дочери Главного диспетчера завода Томаре Назаровой. Она тоже закончила техникум и работала в СКО. Может быть через неё мы и познакомились – она ходила в наши походы выходного дня, возможно и его затащила в нашу секцию.
Впервые с его агрессивным характером я столкнулся в Ярославле в 1968 году. Он сам из Ярославля и приехал навестить проживающую там мать. А я в это время был там на учёбе в ИПК. Встретились случайно в городе и по этой причине прилично поддали в каком-то кафе. Не знал, что он пьяный дуреет до потери представления где он и что делает.
Едем в автобусе. Группа парней шумевшая между собой чем-то его возмутила. Полез в драку и буквально вышиб их из автобуса на остановке. Водитель через диспетчера вызвала милицию и на одной из остановок те ввалились в салон и стали выводить под белы рученьки упирающегося буяна.
Я вышел из автобуса следом и пытался реабилитировать его, но тоже был посажен в воронок «за компанию» – как выразились стражи порядка.
Так мы оказались в КПЗ какого-то райотдела и были запёрты там на ночь. Толя и там продолжал бушевать - учинил драку с сидельцами, выискивая какую-то «наседку». Был он почти в безумии.
В этой заварушке и мне по-пьяни досталось – неделю мазал бодягой синяк под глазом. Как его получил – не помнил, то ли тоже усмирял кого-то, то ли Могилёв и мне врезал за компанию.
И вот что интересно: как ни вспоминаю Толю, обязательно всплывает в памяти какая-нибудь пьянка с обязательной заварушкой. И знал что пить с ним в компании нельзя и всё равно были подобные происшествия и в дальнейшем.
В туризме он начал с ПВД, в основном, лыжных. В многодневках почти не бывал, помню только его участие в лыжной тройке «Денежкин – Конжак», где я его оформил руководителем. В чём потом каялся – руководителем он не мог быть по своему характеру, только участником.
На байдах он был в сплаве по Сакмаре и по Уфе, тоже весеннем. Как он попал в мою «пятёрку» на Кызыл-Хем, уже не помню, видимо, был включён в заявку процентником по липовой справке о пройденной «тройке» в группе Альберта Петрова. После Саян он считал себя уже великим водником и поучал молодых ребят, в тот год прервавших сплав по Иркуту из-за неподготовленности группы.
На Ципу он попал уже на законном основании. Правда, там он отличился авариями и побаивался сложных порогов. Эту трусость заметили все участники похода. И матрос в его экипаже оказался не храброго десятка, но это было бы ещё поправимо, если бы матрос был грамотным байдарочником, применял правильные технические приёмы. Да и сидел матрос в байде подобрав ноги, упираясь коленями в шпангоут. При таком размещении и полноценный гребок сделать невозможно и выбраться при оверкиле сложно. Что и подтвердилось на одном из порогов.
Левую Маму Толя прошёл на ПСН-6, работая кормовым гребцом вместе с Чиркиным. Поддержал его бунт, принудивший нас сплавляться ночью. В результате этого ночного сплава со стопроцентном риском попасть в завал на «разбоях» в устье Мамы, я надолго отказался от походов с несхоженной заранее группой и вообще «завязал» собирать группы для пятёрок на заводе, предпочитал примкнуть к чужим коллективам.
Последним его большим походом был сплав в группе Игоря Дю-Вернуа по одной из монгольских рек. Сплавлялись на больших катамаранах и ЛАСе. Ему досталась роль простолго гребца в экипаже, не требующая принятия самостоятельных решений. Видимо, он с этим неплохо справлялся и мнения участников о нём были положительными.
Когда он трагически и нелепо погиб, провожать его пришли и его соратники по монгольскому походу. Там я и узнал их мнение о Толе. Впрочем, о мёртвых – только хорошо, или никак.
А погиб Толя, действительно, нелепо. Напились с соседом по саду в Толином домике и во сне сгорели. Пожар заметил сторож сада Сергей когда садовый домик уже пылал. Бросился, распахнул дверь, но в дыму заметил только Могилёва, лежавшего на полу. Выволок его на улицу, но привести в чувство уже не сумел – количество поглощённого угарного газа было смертельным. Второго участника трагедии Сергей не увидел и тот сгорел и то что от него осталось было обнаружено уже после разбора пожарища.
Как начался пожар? – установить не удалось. Подозревали курение и негерметичность стоящего рядом со столом газового баллона.
Предыдущая часть:
Продолжение: