Аглая. Повесть. Часть 23.
Все части повести здесь
С тех пор, как Анна услышала деревенские сплетни об Аглае, да увидела фото девушки в журнале, она словно бы потеряла покой.
«Вот везучая cтерва - думала она про себя – здесь её Кузьма не прибил, дак она теперь в городе королевой ходит!»
Сама за собой не замечая, она с каждым днём становилась всё более злобной. Шпыняла мужа-инвалида, который каждый день теперь требовал самогонки, а если она отказывалась, то начинал стучать костылями, протезами, которые так и не решался надеть, мог швырнуть ими в окно, которое уже и так несколько раз разбивал, так что Анна постепенно пришла к выводу, что лучше уж дать Игнату то, что он просит.
Шпыняла она и детей, гоняя их и ругая, на чём свет стоит. Будучи очень самолюбивой, она считала, что совершенно недостойна такой доли – она достойна лучшего и большего, потому, когда узнала про Аглаю, жутко возненавидела падчерицу.
«Ещё разболтает кому – думала она – Игнатку упекут, а мне пенсии его не видать»
Игнат же всё более мрачнел, пил запоем, мог неделями не мыться, и тогда от него смердело, как от дикого вепря. Чувство вины не покидало его, всё больше он разочаровывался в своей жизни, постоянно думая о том, что ног он лишился потому, что Господь наказал его за Аглаю.
Чувство вины делало его злобным, он обвинял во всём Анну, думая, что, если бы не она – всего бы этого не случилось.
Он сокрушался и жалел, что нельзя ничего вернуть назад, костерил детей и Анну, снова и снова требовал самогонки, а на следующий день болел и мучился от похмелья. Чтобы не переносить это жуткое состояние, он снова уходил в запой, пил чаще всего один, потому что после Кузьмы желающих больше не было.
О том, что бывший зять сгорел, он узнал на следующий день, и тут же позвал к себе Анну. Схватил её за волосы, стал болтать из стороны в сторону:
-Признавайся, стерва, ты с Кузькой расквиталась? Подожгла ему дом? А всё из-за нашего с ним разговора, да?! Испужалась, гадина, что он кому-нить болтанёт?!
Тряс он её до тех пор, пока не подскочил старший сын, чтобы защитить мать.
-Да, я! – выкрикнула Анна прямо в лицо Игнату – я же тебя, паскудник, защищаю! От твоего же болтливого языка! Треплешь направо-налево им, а я расхлёбывай!
Долго ещё после её признания бушевал Игнат, кричал и ругался, пока наконец не испил целый ковш самогонки и не уснул.
Анна же постоянно думала о том, как бы ей избавиться от надоевшего мужа, за которым ещё и убирать надо. Побаивалась она извести его – сразу люди поймут тогда, кто причастен, видел народ, а порой и слышал, как живут они. Потому точно, если что, сомнений не будет в том, кто приложил руку к смерти Игната.
Деревенские бабы старались не общаться с нерадивой женщиной, в гости к ним никто не приходил, на семейные торжества односельчан их не звали, а как только Анна подходила к колодцу, бабы, обсуждавшие очередные сплетни, тут же замолкали или начинали говорить на какие-нибудь общие темы. Знали – заведи сейчас разговор о очередных новостях в селе, Анна тут же подхватит его и разовьёт так, что все вокруг окажутся оплёванными и оболганными.
Всё чаще Анна думала о том, как бы сделать так, чтобы прикладывать минимум усилий по уходу за Игнатом. Она и так-то не слишком следила за мужем, а сейчас и подавно ей не хотелось этого делать, так что муж мог спокойно несколько дней пролежать в кровати на собственных испражнениях.
В конце концов она кое-что придумала, припрягла помогать старшего сына, и как-то раз в один из утренних дней сказала Игнату:
-Ну, вот что, муженёк! На тебя собственные дети смотрят, а тебе всё едино, все уже от твоей пьянки устали, да от скандалов твоих. А посему я решила тебя вместе с постелей перенести в зимовьё. Оно всё равно без дела стоит, заброшенным, печка там есть, дров тебе Егорка будет приносить, так что не околеешь. Еду тоже таскать будем. Протезы ты надевать не хочешь, нормально жить не хочешь – хочешь только пить, а меня с дитями это не устраивает. Весь дом твоим перегаром провонял, да немытым телом.
Игнат хотел было ей возразить, но рядом с матерью встал самый старший сын, так что мужчина понял, что это бесполезно.
Позвав ещё двоих сыновей, Анна распорядилась перенести кровать с Игнатом в зимовьё и ушла.
Так Игнат стал жить отдельно от своей семьи, и если раньше Анна хотя бы что-то для него делала, то теперь она ограничивалась только тем, что отправляла со старшим сыном еду утром, в обед и вечером.
Зато самогонки у него было неограниченное количество – втайне надеясь, что он окончательно сопьётся и умрёт, Анна регулярно поставляла ему едкую жижу не всегда хорошего качества, которую покупала у соседа по дешёвке.
-Эй, Анька! – как-то у колодца окликнула её одна из баб – чё-то ты за мужиком, говорят, совсем не следишь! Он же так скопытится у тебя!
-Ага! Держи карман шире! – ответила она – такой скопытится! Здоровье, как у буйвола, ещё нас с тобой переживёт! А следить за им – у него дочка есть, между прочим!
-Да не вашими ли молитвами та дочка в город-то убежала, и глаз не кажет?
На это ответить Анне было нечего, и она отправилась домой.
Завидовала Анна своим товаркам – у них и дома – полная чаша, и детки обуты-одеты-сыты, и мужья ладные, да работящие. А у неё – что? Растут дети, как сорная трава – сами по себе, муж калека-инвалид, потерявший всю мужскую силу и пьющий каждый день, в огороде и дома – разруха.
Что не посадит Анна – ничего не растёт, да и ухаживать за огородом ей неохота и некогда, считает она, что наломалась с детворой, как-никак, семерых родила, и пришло теперь её время отдыхать. Да только не выходит отдохнуть – готовить что-то надо, дети есть хотят, мужу самогонку покупать, да и кормить тоже надо его, вода из колодца сама себя не принесёт, вещи сами себя не выстирают - в общем, никак не отдохнуть бабочке.
Дети растут нерадивые, с детства к хозяйству и помощи не приученные, её, Анну, ни во что не ставят, отца тем паче. Пока жила дома Аглая, какой-никакой порядок был, девка целый день была занята делами, бывало, и не присядет – в огороде всё росло, на столе постоянно горячий обед, бельё выстирано. А сейчас – тоска в доме… Анна даже планы строила, как бы Глашку домой вернуть, да только напрасно всё, где, во-первых, искать ту Глашку. Стеша одна знает, но она адрес не даст, это точно.
Как-то раз встретила её, опять же, позавидовала про себя – молодая баба, здоровьем пышет, семья у неё справная, дети ухоженные и вежливые, родителей на «вы» называют. Сама Стеша остроязыкая, за словом в карман не полезет, всех стариков в своей семье построила – и своих, и Степановых. Мать-то Степана уж очень уважительно к ней относится, любит невестку и внуков.
-Стеша! – остановила её – Стеша, послухай!
-Ну, чего тебе? – смотрит с презрением.
-Мне бы адрес Аглаи узнать, вы же, небось, общаетесь?
-Зачем это?
-Так она ить не знает, что батьке ноги-то отняли ещё выше. Сказать бы надобно… Может, навестить захочет.
-Ничё я тебе, Анна, не дам – вздохнула Стеша – сама не справляешься, решила на Глашку переложить мужа своего? Да и не поедет она, не мечтай. Из той жизни, да обратно в ваше болото вертаться?
Тогда Анна будто ненароком встретила тётку Федору, мать Степана, на улице. Та куда-то торопилась, или делала вид, что торопится, но всё-таки они успели перекинуться парой слов, после чего Анна обратилась к ней с просьбой:
-Тётка Федора, я тебя просить хотела…
-О чём это?
-Вызнай ты у Стешки адрес Аглаи. Хочу прописать ей о батькином бедственном положении. В тягость мне за ним ходить, у меня ить семеро детей, пусть приезжает, ухаживает…
Тётка Федора задумалась, но счастья решила попытать – ей было немного жаль Анну, она ведь не видела всей картины того, что творилось в их семье.
Но какой бы хитрой не была мать Степана, ничего у неё не вышло. Зайдя в гости к сыну, она прошла в летнюю кухню, где Стеша ставила молоко на скисание. Невестка пригласила её сесть, налила ей парного молока, положила только что состряпанных плюшек.
Немного помолчав, попробовав стряпню и похвалив её, тётка Федора осторожно попыталась выведать у Стеши информацию.
-А что, Стешенька, с Аглаей-то общаетесь?
-Что это вы, мама, заинтересовались? Вроде не спрашивали никогда до этого?
-Да так. Чай, не чужая, своя, деревенская.
-Общаемся, мама. Квартиру ей отдельную дали, от государства.
-Вот, гляди-ка! – удивилась тётка Федора – это за какие ж заслуги?
-Ну, мама, значит есть, за что…
-А ты, Стешенька, не дашь ли её адрес?
-Зачем это?
-Да Марья наша спрашивала, прописать ей хочет.
Но Стеша насмешливо глянула на свекровь:
-Так вы, мамка, врать и не научились! Знаю я, кому тот адрес потребовался. И не мечтайте – не дам я вам адрес Аглаи.
Ушла тётка Федора несолоно хлебавши, и Анне сообщила, что ничего не смогла разузнать у Стеши, единственное, мол, о чём невестка обмолвилась, что дали Аглае квартиру. После такой новости Анна совсем озлилась, как так, девка, с позором покинувшая деревню – и теперь в отдельной квартире проживает. Не сгинула, не пропала, не скурвилась, как мечтала Анна, - лишь бы Игната не задело всё случившееся – а наоборот, живёт в городе, в журнале вон печаталась, работает, а теперь ещё и с квартирой.
Ох, как же это злило её, прямо разрывало на части от осознания того, что смогла Глашка выжить и вырваться из деревни!
****
С тех самых пор, как Иван женился на Софье, он чувствовал в душе какое-то беспокойство, и оно не покидало его со временем, а только усиливалось.
Казалось бы – живи, не хочу! Красавица жена, хорошая должность при тесте, новый, отстроенный дом, хозяйство, огород, дети – всё так, как и мечталось. Только вот чего-то не хватало Ивану, словно… Словно жил он не свою жизнь. Радуются мать и отец за сына – правильный путь он выбрал, в деревне остался, жену такую заимел, что все вокруг завидуют – зять самого председателя, всё у них ладно и хорошо, работают, по выходным в клуб ходят. Чего ещё надо? Во внуках что те родители, что другие, души на чают.
Софьины тоже довольны, рады за дочь – Иван хороший муж, уважает её, за детей на руках носил, чего же тут Бога гневить – счастливы дети, и родителям хорошо.
Но вот Иван, ах, Иван, что-то с каждым днём всё смурнее и смурнее, будто что-то гложет его. Играется ли с детьми, занимается ли хозяйством, в огороде ли – задумчив Иван, словно оболочка его здесь, а душа где-то далеко. Спросит его Соня:
-Ванюша, ты чего это?
Он только ответит:
-Устал, Соня, день тяжёлый был.
И всё – слова из него не вытянешь.
Ночью лежит на постели, руку за голову, всё думает о чём-то. Софья к нему, как кошка, приластиться, целует он пресные губы жены, а сам будто и не здесь. Словно тоска его какая поедом ест.
Соня уже и так, и этак к нему подступала, но он успокаивает её, что всё хорошо, а сам так и продолжает о чём-то своём думать. Сказал только как-то раз:
-Может, уедем, Сонюшка? Опостылела деревня эта…
-Да ты что, Вань? – она удивлённо посмотрела на него – тут же родители твои и мои, как мы их оставим?
-Ну да… - пробормотал как-то обречённо – родители…
Решила тогда Соня сходить к бабке Писте. Собралась, гостинцы взяла и пошла на болота. Дом у Писти совсем вроде как в землю ушёл, а бабке – хоть бы хны, ничего не делается, вроде как даже и не изменилась – такая же косматая, нос крючком, только глаза ясные, как летнее небо.
-Ну, чё пришла? – буркнула она – ходют тут, помереть спокойно не дадут!
-Бабушка, дай мне средство какое, что ли… Мужа тоска гложет не понять, какая. Смурной весь и думает о чём-то постоянно.
Бабка Пистя свечой перед ней поводила, да говорит:
-Рази есть от той тоски лекарство? Я ить тебя предупреждала – не ходи замуж за его, не сможешь ты энту любовь разрушить. Не послухала меня – вот теперь пожинай плоды, и дитями ты его не удержишь, коли он уйти соберётся.
Софья побледнела.
-Да как же это, бабушка? Нечто он бросить нас собрался?
-Я тебе не сказала, что бросить, но, если надумает он – хоть пятнадцать их роди, всё равно уйдёт. А теперь ступай – не могу я тебе ничё дать. Говорила уже, что ту любовь не изничтожишь, напрасно ты думала, что забыл он её – не забудет, и не надейся.
-Так что же мне делать, бабушка?
-А ничё ты теперь не сделаешь. Живи так, как живёшь. Что дальше будет – мне неведомо.
И пошла Софья, чуть не плача, от дома бабки Писти.
-Ох, грехи наши тяжкие – пробормотала старуха – стерегись, девка, не всё я тебе сказала, да и всего тебе знать не надо… И пошто это никто ничё не слухаеть, а потом бегут – помоги, бабушка Пистя! А бабушке Писте оно надо?
С тех пор Аглая стала для Сони неким призраком, безмолвно присутствующим у них в доме. Они с Иваном никогда об этом не говорили, но Аглая словно жила с ними рядом, и не было Соне покоя от мысли о том, что спустя столько лет муж всё ещё любит Аглаю.
Она даже стала тайком выписывать тот самый журнал, в котором тогда было фото девушки, в надежде ещё раз увидеть её. Но фотографий больше не было, хотя на последней странице среди создателей коллекции так и значилось имя Аглаи Калашниковой.
Продолжение здесь
Всем привет, мои хорошие! Как у Вас погода, как настроение, как дела? Думаю, всё у Вас хорошо и искренне желаю Вам этого.
Что же - от Анны ожидать всего можно, это тот человек, который во всём и всегда ищет свою выгоду, кроме того, она всегда выходит сухой из воды. Вопрос сейчас в другом - поедет ли Аглая ухаживать за отцом после всего, что произошло, если вдруг Анна разыщет её. Также понятно и то, что происходит с Иваном - это было неизбежным и должно было случиться рано или поздно, так что ничего удивительного.
Желаю Вам побольше тепла в эти зимние дни, много солнышка и хорошей погоды. Здоровья Вам и Вашим близким. Ваша Муза на Парнасе.