Весна в урочище Мендой выдалась ласковой. Снежное покрывало уже уступило место цветочному ковру. Яркие пятна цветов обрызгали скальники урочища весельем и радостью жизни. Небо больше не цеплялось мутными тучами за вершины деревьев, а поднялось вверх, было пронзительно ясным и чистым. В нем с наслаждением купались птицы.

— Как жаль, что я не могу так же! Вот бы оттуда посмотреть на землю, какая же она, наверное, красивая, — задрав голову, за птицами наблюдала девушка.

Она уже отметила свою шестнадцатую весну и считалась взрослой. Отец все чаще начинал ей говорить о том, что однажды она выйдет замуж и, возможно, уедет в какое‑нибудь дальнее стойбище. Ему вторили старшие братья. „Такова жизнь“, — нашептывали старухи. Но ей так нравился вольный ветер родного урочища, который часто и ласково шевелил ее тяжелые косы! Ей так нравилось, забыв обо всем, взлетать на вершины заросшего тайгой хребта, верхом на своем верном коне! Правда, был один улыбчивый молодой пастух Байрам, на нем невольно задерживался взгляд. Он иногда приносил ей из дальних распадков цветы, заботливо собирая их, пока овцы набивали свои курдюки сочной изумрудной травой. Вот и сейчас она держала в руках маленький, пахнущий весной букетик.

— Мерей! Мерей!..

От громкого крика птицы унеслись в глубину неба.

— Несносная Чачак**! И тут нашла!

С Чачак они дружили с детства. Но подруга не всегда понимала ее. Мерей, по мнению рассудительной и благоразумной Чачак, была странной: не следует девушке носиться верхом на коне по горам, стрелять из лука и часами смотреть в небо. К тому же Чачак, несмотря на то что была младше, уже была просватана.

— Мерей! Скорее! Там в стойбище целый совет собрался. Люди приехали! Все наши уже там, и твой отец тоже, и братья… Пастухи возвращаются…

— Какие люди? — от досады не осталось и следа.

— С дальних стойбищ прискакали. Говорят, войска идут. А ведет их князь одноглазый…

Мерей снова посмотрела на небо. Оно уже не показалось таким уж и ясным. Где‑то на горизонте замаячила еще рваная, но уже заметная серая туча. Тень от нее легла на землю и понеслась в сторону Мендоя.

Мендой

Урочище Мендой. Название этому изумительному по красоте месту на границе Алтайского края и Республики Алтай подарил ручей, впадающий в Кумир, который шумит днем и ночью не переставая уже тысячи лет. Кипит на камнях, выбрасывает вверх взбитую пену, протискивается по узкому ущелью, и все для того, чтобы потом на выходе из каменного плена разлиться спокойным плесом. И тот, кто однажды увидит его, уже никогда не забудет. Многие устремляются на берега Кумира, но запоминают Мендой как Девичьи плесы. Именно они считаются первым туристическим маршрутом, проложенным уже больше ста лет назад. Правда, туристов тогда называли „дачниками“, а на плесы они выходили по дороге от железорудных рудников, которые размещались тогда в верховьях Кумира. И сегодня, если подняться по правому берегу Кумира вверх по течению от Девичьих плес, можно увидеть ржавый трос и вагонетку — остатки старой канатной дороги, служившей переправой на левый берег реки, к теперь уже заброшенному руднику.

На Девичьи плесы дачники шли пешком, так, по их твердому мнению, можно было побольше красот увидеть, да к тому же не по каждой таежной тропке могли пройти кони. Петляла тропа между тяжелыми пихтами и разлапистыми елями, иногда выскакивала на крутой обрыв, под которым словно в огромном котле кипела вода Кумира, да так, что порой страшно было смотреть вниз с пятиметровой высоты резко обрывающегося берега. Вот так и гуляли дачники: туда-сюда. А возвращаясь в столичные города, рассказывали о том, что увидели. Алтайские названия, конечно же, из головы вылетали, а вот Девичьи плесы не забывались. И уже на следующий год устремлялись на распахнувшийся Алтай новые дачники.

Вот как описал одну из таких дачных экскурсий в 1912 году известный путешественник Василий Сапожников: „Перед устьем Кумира, которое не видно за возвышением, следует свернуть налево к заимке, виднеющейся на большом лугу его правого берега. От заимки вверх по Кумиру — только верхом, ни пешком косогорами правого берега; по пути еще одна заимка; в 8 километрах от Чарыша живописное ущелье со скалами, сжимающими реку. Кумир здесь стремится пенистым потоком в тесном ущелье из скал, торчащих с боков и со дна, а отсюда вливается в три расширения тоже в скалах очень глубоких, где вода кажется остановившейся; в ее зеркальной поверхности отчетливо отражаются и скалы, и лес. Это и есть Девичий плес. В одном месте есть лава через Кумир, по которой можно перебраться на другой берег…“.

Селились первые туристы в селах Горного Чарыша, Тюдралы или Усть-Кане. Оттуда и начинался первый на Алтае туристический маршрут, оттуда же, по факту, начинается и сегодня.

Нашествие

Мерей и Чачак стояли обнявшись в стороне от громко споривших мужчин. Рассказы запыленных гостей тревожили, заставляли сердце сжиматься от горя и страха.

— Они убивают всех мужчин! Не щадят стариков и младенцев, молодых женщин и девушек связывают и уводят в плен… — глаза рассказчика заполнились слезами. — Они увели моих дочерей… — он выдохнул последние горькие слова и замолчал.

— Джунгары не знают жалости, — продолжил рассказ другой. Его рука безжизненно болталась плетью, перерубленная сталью вражеского клинка. — Их тысячи, и от них нет спасения.

Крики возмущения заполнили встревоженное стойбище. Еще утром всем казалось, что жизнь так и будет мирно течь по урочищу, но Ульгень за что‑то прогневался и отвернулся от них. И теперь сам Эрлик вел на них джунгарскую орду.

— Мы будем сражаться! — Мерей узнала голос отца. — Это наша земля, это наши пастбища. Мы не отдадим наших жен и дочерей.

— Лучше смерть, чем рабство! — подхватили его молодые мужчины.

Чачак кинулась к одному из них. Высокий статный охотник обнял девушку за плечи. За него всего через одну луну Чачак должна была выйти замуж, а он еще зимой набил для нее белок, чтобы та сшила себе свадебный убор. Наденет ли она его теперь?

К Мерей подошел отец:

— Пойдем. Надо поговорить…

Они вышли на берег Хаир-Кумына. Там пока еще пели птицы, перекрикивая шум стремительной воды. А ее благородный бирюзово-стальной цвет еще не был осквернен кровью врага.

Кумир

Кумиром Кумир стал чуть больше двухсот лет назад. Еще в XVIII веке он назывался Хаир-Кумын. Но русские первопроходцы сократили сложное название. Алтайцы называют эту реку Комур, что означает узкое обрывистое место.

Кумир и Девичьи плесы по сути один и тот же, как говорят гидрологи, водный объект. После плесов Кумир успокаивается, сжимается в неширокую спокойную речку, которая благополучно затем превращается в левый приток Чарыша. Вот так на протяжении всех своих 66 километров река меняет свой характер. Что, впрочем, немудрено, учитывая перепад высот, который Кумир преодолевает: с почти двух тысяч метров над уровнем моря до чуть более семисот.

Во многом благодаря своему характеру Кумир стал популярен не только у туристов, но и спортсменов-водников. Не каждая река может похвалиться таким изобилием всевозможных препятствий: 17 порогов и около 30 шивер. Причем все водные маршруты 3–4‑й категорий сложности. В этом отношении конкуренцию Кумиру может составить разве что сама Катунь. И потому с 2005 года каждые два года проводится первенство России по рафтингу. Традиционно поляна соревнований находится около ручья Мендой. Силу и ловкость водники демонстрируют на порогах Мендой и Интеграл.

Свобода дороже жизни

Один за одним падали и уходили к Эрлику мужчины стойбища. Кровь защитников ущелья и захватчиков, собираясь ручейками, текла по камням в Кумир. Когда кончились стрелы, то пастухи и охотники взялись за камни и палки. Но не равны были силы. Одноглазый князь джунгар, изрядно разозленный неожиданным сопротивлением горстки людей, приказал уничтожить всех и все. Сказал, что после боя подожжет это яростное ущелье, чтобы только черные камни остались и больше ничего никогда на них не росло. Когда заполыхал последний аил и стойбище перестало подавать признаки жизни, он уже не спешил. Наступила ночь, атака схлынула. Своих мертвых воинов он пересчитает завтра.

Но жизнь так легко никогда не сдается смерти. Их осталось трое: Мерей, Чачак да байская дочка, прискакавшая накануне вместе с гонцами смерти. Одинокий, чудом уцелевший конь под боевым седлом тенью бродил между сожженными аилами, дым застилал ему морду, и он громко и обиженно фыркал.

— Надо его поймать! — прошептала Мерей.

— Зачем он тебе, нас увидят и убьют, — застонала байская дочь.

— Я хочу его поймать, чтобы на рассвете напасть на тех, кто убил моих отца и братьев, жениха Чачак, на тех, кто сжег и твой дом тоже. Я обещала отцу, что плену и рабству предпочту смерть. Но если уж гибнуть, то в бою.

Чачак согласно закивала головой:

— Я готова.

— Нет! — байская дочь забилась в истерике. — Воины не убивают девушек, и я жить хочу. В плену тоже люди живут.

Мерей и Чачак презрительно посмотрели на измазанную сажей девушку.

— Ты хоть умойся, а то тебя примут за старуху Еленчи*** и все одно — убьют, — сказали подруги и осторожно вышли из укрытия.

Через пару часов они поймали обезумевшего от страха и дыма коня. Успокоить животное труда не оставило, с детства обе помогали отцам и братьям справляться со скотиной. А вот с оружием вышла заминка. Луки были сломаны, стрелы кончились еще раньше. Под ногами что‑то звякнуло. В свете луны Мерей увидела меч. Джунгарский. Рядом на камнях распластался его бывший владелец. Чуть поодаль нашлось оружие и для Чечек.

Богатства Кумира

Горный Чарыш щедро одарил Кумир природными богатствами. Когда люди узнали о них, потянулись на его берега, застучали топорами, завизжали пилами. Руда. Ее всегда не хватало казне. И ловкие, смелые люди отчаянно продирались к ней по тайге.

Что только не добывали здесь! И железную руду, и золото, и вольфрам, и молибден. А еще гранит и горный хрусталь… Даже уран. То, что осталось от урановой шахты, пытливый турист может найти в верховьях по течению Кумира и сегодня. Есть сведения, что уже в ХХ веке были обнаружены залежи очень редкого металла скандия.

За лето вырастали целые поселки рудокопов, а потом так же быстро чахли по мере выработки подземных богатств. Впрочем, многие месторождения, вероятнее всего, просто законсервированы до поры до времени, потому что залежи горного хрусталя и белой яшмы располагаются на берегах Кумира и сегодня. Попадается горный хрусталь и на вершине хребта Чарыш-Кумир, как раз напротив устья Кумира.

В это трудно поверить, но сегодня русло этой удивительной реки могло быть совсем иным. К счастью перемен не произошло. Трудно сегодня судить ушедшее время, но в какую‑то „светлую голову“ однажды пришла мысль простроить на Кумире гидроэлектростанцию. Уже и мощности были рассчитаны. Документ 1930 года: „…При длине плотины в 300–400 м может быть достигнут напор в 100 м, что при девятимесячном расходе 5 м3/с дает мощность 5.000 л. с. при незначительных затратах. Годовое регулирование легко осуществимо, и в этом случае мощность установки повысится до 27.000 л. с. В 20 км выше намечается сосредоточенное падение в 90 м, чему соответствует девятимесячная мощность. 1000 л. с.“.

К счастью для нас, живущих ныне, стройка так и не началась. В противном случае не было бы у современного туриста такого уголка природы, не было бы и легенд о мужестве и любви к своей земле, рожденных Девичьими плесами.

Прыжок в легенду

Оторопь взяла джунгарского князя. Он усиленно протирал одинокий глаз и не верил ему. Из затянутого дымом стойбища вылетел конь. Рассвет только коснулся вершин, и растянувшаяся по ущелью гарь мешала князю увидеть то, что видели воины, стоящие ближе. Верхом в одном седле сидели две девушки. Их косы стегали коня по крупу, подгоняя его. В руках обеих сверкали смертью клинки. Одна рубила справа, другая слева, и оттого казались единым целым. Тех же, до кого девушки не дотягивались, сминал грудью и топтал копытами конь, казавшийся в мареве восхода огромным.

— Аламжи-мэргэн! Аламжи-мэргэн!**** — послышались вопли. Воины смешались. Кто‑то бросал оружие и падал на колени, кто‑то убегал… Но месть настигала каждого из них острыми клинками, которые, казалось, стали продолжением хрупких девичьих рук.

Когда первый суеверный ужас прошел, смущенные собственным страхом джунгары начали окружать всадниц, оттесняя их к высокому обрыву. А они уже и сами устремились туда, к свободе.

Князь взревел диким туром:

— Живыми! Я сам с них шкуру спущу! — он рывком вскочил на своего коня и понесся наперерез ускользающим мстительницам. Но было поздно.

Мерей и Чачак обнялись. Обе улыбались. Впереди была свобода. Подстегнули коня, и тот с разбегу ринулся в пропасть. В месте, где, падая, он коснулся земли, брызнул фонтан кристально чистой воды. Долина быстро заполнилась водой, и через минуту на ее поверхности струились расплетшиеся косы Мерей и Чачак, которые предпочли смерь плену и, как могли, отомстили жестокому врагу за свои семьи.

Как зачарованный смотрел на плес джунгарский князь. Вода манила его. Ему показалось, что оттуда из глубины ему машет рукой сама Мерей.

— Аламжи — мэргэн зовет меня… — прошептал он и шагнул с обрыва. Но Боги не приняли его. Они превратили его в черный валун, такой же черный, какой была его душа. И вот уже сотни лет пытаются воды Кумира отмыть камень, перегородивший его, да все напрасно.

Весть об отваге Мерей и Чачак быстро разнеслась по алтайским отрогам и многим племенам помогла не дрогнуть и сохранить свободу в борьбе с жестокими джунгарами. А место их подвига и славной гибели с той поры стало называться Байлулардын кажады. Судьба байской дочери растворилась в веках, и даже имя ее они не сохранили.

Плесы

Спокойны воды Байлулардын кажады — Девичьих плес. Затих Кумир. Словно вместе со своим стремительным бегом остановил в этом месте само время. Словно говорит вечно суетливым туристам: „Остановитесь, задумайтесь об этой земле, о ее красоте и всмотритесь в эти прозрачные воды, может быть, там, на самом дне, вы увидите что‑то, что позволит вам услышать себя, постичь истину и принять ее“. Оглушающий шум воды на порогах на плесах уже едва слышен, отсеченный огромным валуном, он остался там, в узком ущелье, заполненном потоком. А здесь — тишина и мудрость, которую она порождает практически на глазах, за считанные минуты. Не потому ли так хочется присесть на один из прибрежных камней и сидеть, вглядываясь в разноцветные донные камни, разбросанные Кумиром на семиметровой глубине.

Впрочем, всей этой красоте есть вполне научное рациональное объяснение. В месте, где Кумир превращается в плесы, находится тектонический разлом глубиной около 11 метров. А наличие водопада в семи километрах от устья реки подтверждает версию, что геологическое формирование ущелья все еще продолжается.

О том, что когда‑то здесь происходили активные подвижки земной коры, говорит и факт существования на правом берегу Кумира выше по течению от Девичьих плес уникальных образований — это полоса с интенсивным рассланцеванием и дроблением горных пород до листоватости, которую ученые называют Кумирской зоной смятия. А уникальность ее в том, что в результате тектонических процессов скальные породы выходят на поверхность почти вертикальными пластами. Явление очень редкое, мало где его можно увидеть своими глазами. Сам же эпицентр зоны смятия как раз и приходится на ту самую тихую заводь сразу за легендарными скалами и водоворотами.

Многие чудеса, происходящие в этом мире, сегодня можно объяснить. Есть научные факты, есть практики исследований. Но почему тогда практически у каждой алтайской реки, долины, вершины есть легенды, прожившие века. История Мерей и Чачак вполне могла произойти на Кумире еще в XVII веке или в начале XVIII века, когда джунгары дошли до первого Бикатунского острога и сожгли его.

Легенды, они ведь для того и существуют, чтобы память не умирала.

Перевод алтайских имен:

* Мерей — слава;

** Чачак — кисточка;

*** Еленчи — собирательница трав;

**** Аламжи — мэргэн — „женщина-воин“ — героиня тюркского эпоса.

Таисия Сорокина