Очень легко сказать другому человеку, что надо жить дальше. Очень легко! Особенно если никогда не переживал той же боли, той же душевной муки. Смущение на лицах людей и замешательство оттого, что они просто не знают, что можно сказать в определённой ситуации, какими словами поддержать мать, потерявшую ребёнка, – всё это ещё больше давит на и так нестабильное состояние. Татьяна поняла это уже через несколько дней после похорон сына. Наверное, поэтому она отгородилась от людей.
Вернуться в социум оказалось сложнее, чем от него отгородиться. Это ограждение как плотное кольцо колючих кустов, внутри которого оказалась душа. Вроде бы выход вот он, напролом, но колючки пугают. Обойти и перешагнуть их нельзя. Путь только один: пробираться на волю сквозь боль и слёзы, пока эти самые колючки не разрослись настолько, что выбраться из них будет невозможно.
Самое страшное, что заставить себя вернуться к общению, к жизни очень трудно. Просто потому, что не хочется. Вроде даже хорошо, сидеть, спрятавшись в своём домике, и горевать, горевать, горевать… Изнашивать сердце, истощать тело, бередить душу. Таня и не видела другого пути. Ничего же не изменится! Коля не вернётся! Никогда. И этими мыслями она хоронила не сына, а себя. Вгоняла в состояние абсолютного отчаяния и мрака.
Скользя там, где идти было невозможно, и шагая по более-менее нормальному тротуару без льда, Татьяна и думать не думала, что сделала очень серьёзный шаг в своей жизни. Ей было тяжело даже представить, что она кажется среди людей, но Таня где-то очень глубоко внутри радовалась, что эти люди, пусть и не все, но всё же могут её понять. Противоречия внутри «хочу – не хочу» идти, были теми самыми колючками, которые уже впивались в душу, но их нужно пройти, крепко сцепив зубы.
Встреча с Надеждой и её командой получилась тёплой. Здесь собралось гораздо больше людей, чем в церкви, и Таня мысленно выдохнула. Она боялась оказаться среди постоянных прихожан. Думала, они будут её осуждать, тянуть в церковь на все службы, заставлять молиться. Она всегда представляла этих людей именно такими: очень набожными, строгими и хмурыми. Все неизвестно откуда взявшиеся в её голове мифы, были рассеяны. На деле, они много и тепло улыбались, негромко смеялись и излучали какую-то тихую и спокойную радость.
Никто косо на неё не смотрел. Напротив, все так обрадовались, когда поняли, что в их полку прибыло. А ещё эти люди оказались ненавязчивыми. Таня подумала, что может это Надежда их как-то предупредила о ней, попросила не трогать? Судя по радостному, но всё же удивлённому выражению лица женщина, та и не предполагала, что Татьяна решится прийти к ним уже сегодня.
- Мы сейчас делаем маскировочные сети. Григорий, вернувшись после Нового года из очередной поездки, сообщил нам, что ребятам нужны маскировочные сети. И список привёз самого необходимого, – сообщила Надежда.
- А что нужно? – спросила Таня. – Продукты какие?
- Нет. Питаются мальчики хорошо, – пробасил Григорий, включаясь в беседу. – А вот шурупы и шуруповёрт им нужны. Ещё гвозди попросили. Ну и письма.
- Письма? – удивилась Татьяна. Она не помнила, чтобы сын просил её писать письма. Да и зачем? Он всегда сам выходил на связь, когда была такая возможность. Бывало, по нескольку раз в неделю звонил, бывало, пропадал на месяц-другой. Это время было тяжёлым: неизвестность медленно, но верно убивала. Таня отчётливо помнила то чувство, когда внутри всё сжато от многодневного напряжения, а потом, когда Коля наконец-то звонил, она выдыхала и радовалась. Ощущение было такое, словно она сбрасывала с плеч тяжёлый груз, но потом облегчение проходило, и начинался новый период ожидания.
Про письма речи никогда не было.
- Да, – кивнул Григорий, даже не подозревая о мыслях женщины. – Они читают детские письма. Это ребятишки из нашей воскресной школы стараются. Вносят свой посильный вклад. Я им нынче тоже письмо ответное привёз, так они так радовались! А шурупы и шуруповёрты мы уже на пожертвования купим. У нас есть отдельный ящик для помощи нашим воинам, там должно хватить.
- Лекарства нынче купить нужно, – вздохнула женщина и всхлипнула. – Не солдатам, а старикам, что дома свои не покинули и остались почти на передовой без ничего. Душа за них болит!
- Это Тамара, – шепнула на самое ухо Надежда. – У неё никого на передовой нет, но она с первого дня занимается помощью. Очень сострадательная женщина! Идём. Буду учить тебя сеть делать.
Работа оказалась нетрудная, но кропотливая. За ней все разговаривали, но говорили в основном на отвлечённые темы. Причём говорили негромко. Это не было похоже на непринуждённую болтовню между делом, а больше на тихую беседу. Надежда поглядывала на Татьяну внимательно, словно следила за ней и часто спрашивала, не устала ли она.
- У нас здесь нет регламентированного порядка, – пояснила она. – Как решишь, что наработалась, может дальше не делать. Всё по силам. Тем более, ты ещё от горя своего не оправилась.
Татьяна кивнула. Ей нравилось, что в разговор её насильно не тянули, но при этом она была занята делом и слушала других. Женщине казалось, что прошло не несколько недель, а очень много лет, когда она последний раз просто слушала чужие разговоры. И под конец, она даже несколько раз высказалась.
На душе ненадолго воцарился покой. Боль не отступила, но Тане удалось удержать её в сердце, не давая ей заполнить всё тело и сознание.
***
На следующий день Таня снова решила не сидеть дома. Она взяла лопату, купленную перед похоронами, не забыла и про Боню. Затем заглянула к Оливии, чтобы оставить ей свой номер телефона и предупредить, что её некоторое время не будет, но на машине она в случае надобности за двадцать минут примчится обратно. Обменявшись с соседкой телефонами, Татьяна спустилась к машине, чтобы поехать на кладбище. Она не собиралась в этот раз просто сидеть и лить слёзы, и даже не взяла подстилку для Бони.
Таня решила почистить снег.
Как всегда, в месте последнего покоя, прочистили только одну центральную аллею, так что работы было много. Прочистив дорожку до могилы мужа, где теперь покоился её мальчик, Таня очистила всё вокруг, положила купленные по дороге цветы возле портрета, убрала старые, замёрзшие, и остановилась на секунду, глядя на сына. Из глаз потекли слёзы. Боня тоже присел рядом, глядя на фотографию хозяина, и заскулил. Умный мальчик всё понимал!
Татьяна чуть не забыла свой дальнейший план, но благо умный лабрадор, посидев минут пять, встал и тихо на неё гавкнул.
- Идём, Бонечка, идём. Ты прав. Дел много ещё.
Они сели в машину, но вместо того, чтобы уехать с кладбища, поехали дальше, вглубь. Здесь был участок, выделенный специально для погибших на СВО. И здесь тоже не было чищено. Таня про себя начала ворчать на администрацию кладбища, но вдруг на секунду замерла: а ведь это хорошая новость! Значит, в последние дни никого здесь не хоронили. Значит, живы ребята.
Но следы были. Видимо, родственники приходили. Татьяна представила жён и матерей, сгорающих изнутри от своего горя, пробирающихся по снегу. Она могла закрыть глаза и отчётливо увидеть отчаяние на лицах незнакомых ей людей. Встряхнув головой, женщина принялась за работу: чистила снег, чтобы приходящие могли спокойно подойти к своим родным.
Слёзы бежали ручьями, когда глаза цеплялись за очередной портрет, установленный под крестом, но лопату женщина не бросила. Слабость в теле ещё была, хотя она вчера сварила кашу, поужинала, а утром позавтракала через «не хочу». А сил всё равно не было. Трудно давалась ей чистка снега. Очень трудно. Но напрягая тело, она давала отдых душе.
Татьяна часто останавливалась, глядя на Боню. Тот ходил между могилами, обнюхивая их. Что он чувствовал, она не знала, но вёл себя лабрадор прилично. Измотав себя, Таня остановилась и выдохнула.
- На сегодня всё, – произнесла она, обращаясь к Боне. – Если что, завтра продолжим. Зима длинная, снега много ещё будет. А значит, будет и работа для нас.
***
- Спасибо вам, Татьяна Евгеньевна! – как всегда поблагодарила Оливия соседку. – Третий день подряд вас беспокоим!
- Какое беспокойство? – спросила Таня. – Ты со смены пришла, садись, поешь. Кирилл и дети уже поужинали. Я пирог испекла. Кира попросила. Попробуй! Дети сказали, что очень вкусно.
Оливия подцепила кусок пирога из горбуши, откусила и удивлённо посмотрела на женщину.
- Вкусно. Это горбуша? А почему не сухо?
- Всё дело в балансе вкуса и жира, – сказала Татьяна, а уголки её губ чуть приподнялись вверх, словно она хотела улыбнуться. – Нужно, чтобы лука было не очень много, но совсем без него невкусно будет. Я его обжариваю слегка на сливочном масле. Чуть сахара добавляю. И на филе рыбы тоже сливочное масло кусочками распределяю.
- Очень вкусно, – пробормотала Оливия с набитым ртом.
- Ешь спокойно, не отберут! Может, супчику тебе налить? Я сварила.
Оливия положила недоеденный кусок на тарелку, резко вскочила и обняла женщину.
- Спасибо! Вы просто чудо!
- Тебе спасибо. Смысл жить дальше появился, – слегка усмехнулась Таня. – Я же умереть была готова. И на стенку от горя залезть.
- Но боль же не прошла, – тихо сказала Оливия, не спрашивая, а утверждая.
- Нет, не прошла. Как сказали мне хорошие люди, она и не пройдёт. Её нужно принять и жить с ней дальше. Я бы добавила к этому ещё и то, что нужно уметь эту боль сдержать. Она как раковая опухоль быстро распространяет метастазы по телу. Этот процесс нужно остановить. Локализовать.
Девушка посмотрела на соседку задумчиво, но ничего на это не сказала. Она вернулась за стол, и всё ещё о чём-то размышляя, вернулась к ужину. Татьяна тоже не лезла к ней с расспросами. Незаметно для себя самой, она стала не так любопытна, как была раньше. Захочет, расскажет.
***
Привычный день был нарушен. Татьяна пришла к полюбившейся иконе «Утоли моя печали», но не для того, чтобы слёзы лить, а просто чтобы постоять. Вздохнуть о своём горе, мысленно произнести:
- Утоли и мои печали!
Сегодня здесь сидела незнакомая женщина. Она плакала громко, с надрывом, но вместо просьбы помочь, Таня слышала только невнятное бормотание:
- Спасибо тебе… спасибо… спасибо… Чудо… Живы… все… Спасибо…
Таня никогда не говорила Богородице спасибо, поэтому удивилась. И тут же подумала, что, видимо, этой женщине есть за что благодарить. А ей самой есть?
Вспомнилось, как она, совсем недавно, впервые наткнулась на эту икону. Как плакала, и как разговаривала со священником. Как познакомилась с Надеждой. Вспомнила день, когда встретила Оливию в растрёпанных чувствах. Это всё лишь первые шаги к новой жизни в тех условиях, в которых она оказалась. Шаги вперёд. Что происходит? Случайная цепь событий или помощь свыше?
Татьяна подумала, поразмышляла, и только потом тихонько, чтобы не мешать рыдающей женщине, подошла к подсвечнику, воткнула свечу, и очень тихо прошептала:
- Спасибо.
И вышла из церкви. Ей нужно было идти домой, ставить тесто. Детям так понравился её рыбный пирог, что они уговорили бабу Таню приготовить его ещё раз.
Теперь, когда появились дела, смаковать свою душевную боль было некогда. И пусть она не отступила, не исчезла, слёзы не высохли, но, как оказалось, что жить можно и с этим. Умирать Татьяна больше не спешила. Раз она ещё жива, значит, это кому-то нужно? И она нужна.
Значит, надо жить.
Конец.
Это не тот счастливый конец, который хотели бы многие. Кира не оказалась внебрачной дочерью Оливии, сын не оказался живым. Боль Татьяны не прошла, как по волшебству. Рассказ получился тяжелее, чем я предполагала, и отнял у меня все силы. Скорблю с каждым, кто переживает потерю близких людей. Живите. Дышите. Чувствуйте, что живёте.
И никогда не опускайте руки.
Если вам нравятся мои рассказы, вы можете поддержать (или поблагодарить) меня донатом на карту 5599 0020 0897 2392 (Юмоней).