В понедельник, во второй половине дня, двери кабинета, в котором работал Михаил, без стука открылись.
Мельникову как комсоргу полагался отдельный кабинет, хоть и небольшой. Спартанский, с простыми шторами, без бархатных ковровых дорожек и без лакированных деревянных панелей на стенах.
- Здравствуй, Миша, - в дверях появилась Вера. - Мы едем в Горком комсомола или нет, я так и не поняла?
- Здравствуй, Вера, - Михаил не стал вставать из-за стола, лишь поднял глаза от бумаг.
Вот уже который день он приводил в порядок и систематизировал всю документацию, поскольку знал, что скоро придётся передавать дела. Беспорядок Михаил терпеть не мог и никогда не позволил бы себе передать своему последователю кучу неразобранных дел.
- Не знаю, как ты, - спокойно и по-деловому ответил Михаил. - А я никуда не еду. Работы много очень.
- Ясно, - усмехнулась Вера, поплотнее закрыла двери, вошла в кабинет и села на стул, стоявший у одной из стен. - Но ведь нас ждёт Севостьянов.
- Я не записывался на приём к Севостьянову, - пожал плечами Михаил. - И никого не просил меня ждать.
- Решил идти до конца? - ухмылка сползла с красивого лица Веры, и лицо это стало недобрым, несмотря на классически правильные черты. - Скажи, Мельников, чего тебе не хватало в жизни? Зачем вот это всё?
Когда-то давно, тогда, когда Михаилу было двадцать, а Вере - девятнадцать лет, он выдержал бешеную конкурентную борьбу за руку и сердце первой красавицы вечернего филиала Политехнического института.
Было знакомство с родителями Веры, настоящее сватовство. Вера воспитывалась в интеллигентной семье, но достаточно простой, и всё же Михаилу, выросшему в семье простых рабочих, постоянно давали понять: он неровня Вере.
Нужно было стремиться, соответствовать. Он стремился, и получилось очень неплохо. Была образцовая комсомольско-молодёжная свадьба. Первая близость - только после свадьбы. У Веры всегда были высокие моральные принципы, и несла она себя очень высоко, с достоинством.
- Зачем тебе эта колхозанка, Миша? - подняла красивую бровь Вера. - Ну сгулял... С кем не бывает? Такие уж вы, мужчины. Мой отец, светлая ему память, тоже был в этом плане не дурак, однако у него хватало ума не бросать семью, не оставлять жену и детей.
Михаил задумчиво смотрел на Веру. Стрижка сессон лежала безупречно, волосок к волоску. Изящная фигура, лебединая шея, большие карие глаза, совершенные черты. Бежево-коричневое приталенное платье со спущенным рукавом, воротником-стойкой и накладными карманами сидит идеально. На красивых, элегантно закинутых одна на другую ногах светло-коричневые модные туфли.
Вера прекрасна, отрицать это глупо. Но почему же у него давно не трепещет и не щемит в груди при взгляде на неё? Так, как... как...
Вспомнил, как расплетал косу Люды, когда они лежали в поле чуть больше недели назад, и на лбу выступила испарина.
- Что такое "колхозанка", Вера, я не понял? - спросил по возможности сухо и строго, незаметно провёл ладонью по лбу.
- Колхозница твоя, чего ты не понял?
- Возможно, это для тебя станет новостью, Вера, и открытием, - недобро усмехнулся Михаил. - Но даже твои предки - в любом случае выходцы из деревни. И вообще, я бы не отзывался столь пренебрежительно о людях, которые нас всех кормят. Что касается Людмилы... она из семьи рабочих.
- Ну давай, проведи для меня политинформацию, Мельников! Может, именно это тебя так заводит и возбуждает? А я недостаточно смотрела тебе в рот?
- Вера, - устало ответил Михаил. - У меня очень много работы, и мне некогда вести праздные разговоры, тем более, в подобном ключе.
- То есть, твоё решение осталось без изменений? Мы никуда не едем?
- Абсолютно верно, - кивнул Михаил.
- Ну что ж, - Вера встала и аккуратно расправила подол платья. - Ты сделал свой выбор. Надеюсь, ты отдаёшь себе отчёт в том, что ребёнка ты не увидишь? Любой суд встанет на мою сторону.
- Никакой суд не сможет запретить нормальному отцу видеть собственного ребёнка. Всё решаемо. Тем более, скоро Света достигнет того возраста, когда сможет выбирать сама.
- И ты надеешься на то, что Света выберет предателя?
- Не надо громких слов, Вера! Я не отказывался от Светы и никогда не откажусь. Дочь всё поймёт, я верю в это.
- Верь дальше, - Вера подошла к двери и взялась за ручку. - И готовься к неприятностям, Мельников! Я не отступлюсь.
Дождавшись, пока Вера уйдёт, Михаил посмотрел на телефонный аппарат, стоящий на столе, снял трубку и положил рядом с аппаратом. Подумав, встал и вышел из кабинета.
- Нина Петровна, - обратился к секретарю в приемной директора. - Мало ли, вдруг мне кто-то будет звонить сюда, разыскивать. Меня нет и сегодня не будет.
Секретарь кивнула, не переставая печатать на машинке. Мельников вернулся в свой кабинет, размышляя о том, что сегодня ему нужно успеть доделать всё. Завтра, скорее всего, возможности уже не будет.
* * * * * * * *
На следующий день, незадолго до обеда, когда Михаил опять сидел за столом в рабочем кабинете, двери вновь без стука распахнулись, но на этот раз так, что едва не ударились о стену. В кабинет не вошёл, а ворвался Севостьянов, лицо которого было мрачнее тучи.
- Ты что творишь, гадёныш?! - прошипел он, со стуком захлопывая за собой двери. - Совсем страх потерял?
- Добрый день, Геннадий Вениаминович, - спокойно ответил Михаил, рассудив, что можно уже и не вставать навстречу, бессмысленно.
- Для кого-то, может, и добрый! - тяжело дыша, рявкнул первый секретарь Горкома комсомола и плюхнулся на стул. - А я из Горкома партии еду сейчас, и там я как следует получил по шапке. Из-за тебя, между прочим. Это ведь я тебя двигал, поручился за тебя, придурка!
- Уже и туда сигнал поступил?
- Сигнал?! - взвился Севостьянов, и его породистое лицо исказилось. Михаил даже начал опасаться за здоровье Первого. - Ты знаешь, что сегодня ночью едва успели снять с печати большую статью о твоём поведении в главной местной газете? И фельетон в одном из областных изданий? Хорошо, что контроль сработал!
- Я не писал ни статью, ни тем более, фельетон, Геннадий Вениаминович.
- Ты-то не писал! Зато о тебе писали! И о твоей Джульетте! Первому секретарю Горкома партии Гурскому утром из области позвонили, а он сразу вызвал меня на ковёр. И всё это из-за тебя и твоих шашней, Мельников! Ты хоть понимаешь, что было бы, если бы статьи успели выйти?! Какой позор для нашего города, для всех нас? Вода есть?
Михаил указал на графин, стоявший прямо перед носом у Севостьянова.
- В общем, я вижу, по-хорошему ты не понимаешь, - выпив стакан воды и немного успокоившись, продолжил Севостьянов. - Мне дали сутки на устранение проблемы. Портить показатели по всему городу в такой ответственный период тебе никто не даст. У тебя есть один день, сегодняшний, для того, чтобы привести в порядок дела. Сегодня же пишешь заявление по собственному, с завтрашнего дня свободен... Да, да! А если упрёшься, вылетишь с завода по статье. Завтра утром приходишь сюда, ставишь подписи в приказе об увольнении, забираешь трудовую, и в десять чтобы был в моём кабинете. Приедет Гурский. Ты при нас снимешь с себя полномочия комсорга завода и значок, положишь на стол комсомольский билет. Всё это под протокол. Понял? Повторять не нужно?
- Понял, - кивнул Михаил. - Повторять не нужно.
- Только это не всё, Мельников! Чтобы духу твоего в городе не было. Мне такой нарыв к шестидесятипятилетию Октябрьской революции не нужен, а пока ты будешь тут маячить, твоя жена и председатель профсоюзного комитета завода товарищ Вековшинина не успокоятся, так и будут все инстанции бомбить кляузами. Так что сгинь с глаз долой, Мельников! За это тебе будет дана нормальная характеристика, без которой приличную работу ты нигде найти не сможешь.
- Тогда вам проще меня пристрелить, Геннадий Вениаминович, - покачал головой Михаил.
- Ты! - Севостьянов аж воздух начал ртом ловить. - Ты совсем...
Слушая далее, Михаил сделал вывод о том, что первый секретарь Горкома комсомола Севостьянов знает непечатный русский ничуть не хуже, чем фрезеровщик Долгих, а может, даже лучше.
- Я никуда не уеду без Людмилы, - спокойно прервал поток сквернословия собеседника Михаил. - А она не сможет поехать, пока мы оба не получим развод. И Люде тоже нужна нормальная характеристика. Иначе останусь тут. В виде нарыва.
Севостьянов в течение нескольких секунд смотрел на Михаила, вытаращив глаза.
- Будет, - хрипло заговорил он наконец. - Будет вам обоим и развод, и характеристики. Сам лично займусь. Только свалите отсюда оба побыстрее, так даже лучше!
После ухода Севостьянова у Михаила впервые за прошедшую неделю появился аппетит. Всё наконец-то решилось, мосты сожжены. Осталось дождаться развода, но и тут появилась надежда на помощь.
Михаил возвращался из столовой, когда его остановил дежурный и сообщил, что у проходной Михаила ждут. Теряясь в догадках, Михаил пошёл следом за дежурным и увидел одну из воспитателей Светы, Ларису Ивановну. Лариса стояла у окна, но увидев Мельникова, кинулась к нему, схватила за руку и потащила за собой на улицу.
Это был очень страшный момент, потому что Михаил чего только ни успел придумать, пока Лариса не зашептала, глядя на него расширившимися глазами:
- Там в садике... Пришли Вековшинина и жена ваша, Вера Николаевна. Свету после обеда забрали, не дали спать лечь, и все пошли в кабинет заведующей. А потом Люду вызвали туда. Я в первую работала, уже домой собиралась, а Люда только пришла. Няню оставили за ребятами следить. А я к вам сюда сразу побежала. Я слышала, как ваша жена спрашивала у Тумбочки... то есть, у Вековшининой, придёт ли Анатолий Долгих, но Вековшинина ответила, что он её послал и пригрозил милицию вызвать, если ещё раз сунется к нему. Сказал, что он не доносчик.
- Спасибо вам, Лариса Ивановна, - горло Михаила сдавил спазм, и сердце стучало где-то там же, мешая дышать. - Спасибо!
- Вы сейчас туда? - с надеждой спросила Лариса.
- Конечно! - кивнул Мельников.
Быстро предупредив дежурного, он попрощался с Ларисой и бегом кинулся на улицу. К счастью, один из рабочих в это время выезжал на мотоцикле с территории и подбросил Михаила прямо до ворот детского сада "Теремок".
* * * * * * *
...- Вот, Светочка, это та самая тётя, которая забрала у тебя папу, - спокойно говорила дочери Вера Николаевна, указывая в сторону Люды, сидящей за столом напротив комиссии, состоящей из Зинаиды Дмитриевны, Веры Николаевны, заведующей детским садом Алевтины Павловны и методиста Галины Сергеевны.
- Это Людмила Евгеньевна, - непонимающе ответила Света, которой очень хотелось спать.
- Вот именно, деточка, - елейным голосом ответила Тумбочка. - Людмила Евгеньевна грубо вмешалась в жизнь чужой семьи. А ведь она не просто комсомолка. Она комсорг детского сада!
Ад продолжался уже двадцать минут, и Люда ждала лишь одного: когда всё это закончится. Когда-то же закончится? Они устанут зачитывать свои заявления, выдвигать обвинения и тыкать в неё пальцами. Вынесут решение, выгонят из комсомола и с работы, но зато отпустят, наконец. На улицу, на свежий воздух. Хорошо, что Юльки нет в садике; теперь, когда они живут у родителей Люды, дочка проводит все дни с бабушкой.
- Отпустите, пожалуйста, Свету, - устало попросила Люда. - Она хочет спать. У всех детей тихий час.
- Не тебе решать, - холодно ответила Вера Николаевна, и в этот момент двери кабинета заведующей распахнулись.
- Здравствуйте!
Голос Мельникова прозвучал спокойно, но когда Люда увидела его лицо, ей стало страшно, несмотря на то, что она поняла: он примчался спасать её. Откуда только узнал? Неужели Лариса догадалась обо всём и успела рассказать ему?
Михаил, не обращая внимания на немую сцену, вошёл в кабинет, взял стул и сел рядом с Людой. Напротив "комиссии".
- Почему ребёнок во время тихого часа находится здесь? Ты забрала Свету на сегодня, Вера? - холодно спросил, обращаясь к Вере Николаевне.
- Нет, у меня ещё рабочий день не закончился, - раздражённо ответила Вера.
- Света, ты хочешь спать? - мягко спросил Михаил, глядя на дочь.
- Да, - кивнула девочка, глаза которой и вправду слипались.
- Я отведу Свету в группу, - с готовностью подскочила с места методист и взяла Свету за руку.
Света, вырвав руку, подошла к отцу, поцеловала его в щеку и только после этого вышла следом за Галиной Сергеевной.
- Вера, - как только за Светой закрылись двери, Мельников повернулся к жене. - Ты только что сказала, будто твой рабочий день ещё не закончился. И это так. Зато обед у тебя закончился двадцать пять минут назад. Почему ты находишься здесь, а не на рабочем месте?
- Я отпросилась, - бросив взгляд на Вековшинину, вскинула подбородок Вера.
- Сейчас позвоню главному бухгалтеру и спрошу, - кивнул Михаил.
- Не надо, - нахмурилась Вера.
- Тогда не смею задерживать, - Михаил кивнул на двери.
Хмыкнув, Вера поднялась и быстро вышла, перекинув через плечо элегантную сумочку. Михаил перевёл тяжёлый взгляд на Зинаиду Дмитриевну.
- Я как председатель профкома имею полное право здесь находиться! - взвизгнула Вековшинина. - Здесь проходит заседание! Мы разбираем недостойное комсомолки, аморальное поведение Людмилы Евгеньевны Долгих.
- Что вы говорите? - поднял брови Михаил. - Тогда почему комсорг завода, коим до завтрашнего дня законно являюсь я, не в курсе? Почему меня не пригласили на заседание? Не поставили в известность? Не согласовали со мной время и место проведения заседания? Рановато вы меня в утиль списали! Сбросили со счетов. Налицо профессиональная близорукость, товарищ Вековшинина!
Михаил говорил всё громче, а Тумбочка втягивала голову в плечи всё сильнее.
- Знаете, на что это похоже, Зинаида Дмитриевна? - глаза Мельникова сверкнули. - На самосуд! И прослеживается явное превышение полномочий с вашей стороны. Вот думаю, а не поставить ли вопрос о вашей профпригодности, пока это ещё в моей компетенции? Что вы собирались делать сейчас? Отвечайте!
Вековшинина молчала, и Михаил выразительно посмотрел на заведующую, Алевтину Павловну.
- Освободить Людмилу Евгеньевну от должности комсорга, снять значок и забрать комсомольский билет, - отчеканила заведующая. - И это абсолютно справедливо. Таким, как Людмила Евгеньевна, не место в комсомоле. И не место в детском саду. Разве таким должен быть педагог?
Вернулась методист, Галина Сергеевна, села рядом с заведующей и покивала с важным видом.
- Справедливость никто под вопрос не ставит, - холодно ответил Михаил. - Но принять отставку Людмилы Евгеньевны, снять с неё значок и забрать билет из присутствующих пока что имею право только я.
Михаил повернулся к Люде:
- Прошу вас, Людмила Евгеньевна.
Кивнув, Люда взяла со стола приготовленные лист и авторучку, начала писать заявление.
- И об увольнении сразу, - заведующая подвинула ей второй лист. - С сегодняшнего дня, без отработки.
Тумбочка удовлетворённо кивнула и поджала губы в ниточку. В маленьких невыразительных глазах мелькнуло торжество.
Через несколько минут Людмила протянула одно из заявлений Алевтине Павловне, а второе - Михаилу. Достала из сумки комсомольский билет, положила на стол и встала.
Мельников тоже встал и приблизился к ней, глядя в глаза. Быстро снял с груди Люды значок и... невесело подмигнул.
Ещё через минуту Михаил и Люда вдвоём покинули кабинет заведующей, а потом и территорию детского сада. За вещами Люда решила прийти в другой раз, когда будет работать Лариса. Тогда же заберёт трудовую книжку и распишется в приказе.
Зинаида Дмитриевна, Алевтина Павловна и Галина Сергеевна, стоя у окна, смотрели вслед удаляющимся Михаилу и Людмиле.
Вековшинина отошла от окна и взяла со стола заявление Людмилы.
- Почему по собственному? - резко спросила она. - Ишь ты! Надеюсь, Алевтина Павловна, что вы уволите Долгих по статье? За аморалку?
- Вот когда вы станете начальником, Зинаида Дмитриевна, - заведующая устало посмотрела на неё, сняла очки и положила на стол. - Тогда и будете решать, кого и за что увольнять. Но лучше не становитесь начальником, пожалуйста! Очень уж нравится вам вершить судьбы людские...
...Михаил пошёл провожать Люду до дома. Они шли вдвоём по улице, не обращая внимания ни на кого и ни на что.
- Люда, я тоже заявление написал сегодня. А завтра поеду в Горком комсомола, где меня тоже всего лишат и отовсюду выпрут.
- Миша... - Люда заплакала.
- Перестань, - Михаил остановился и повернул Люду к себе. - Не о чем плакать. Но меня вынуждают уехать из города, Люда. Насовсем.
- Как это? - лицо Люды стало почти серым от страха и волнения.
- Люда, я сказал, что уеду только с тобой. Решил за себя и за тебя. Хотя до сих пор не знаю твоего ответа.
- Правильно сделал, что решил! Ты же мужчина, Миша, - Люду отпустило настолько, что она смогла даже улыбнуться сквозь слёзы. - А я за тобой и в огонь, и в воду. Куда ты, туда и я...
Продолжение: