Да, именно на чтение романа Сервантеса ушли мои последние два месяца. Свыше тысячи страниц, два тома и противоречивые впечатления. С одной стороны, кто такой автор этих строк, чтобы судить о книге, которую сами писатели признали лучшей в истории с перевесом в почти половину голосов. С другой стороны, простые читатели, как и в случае «Войны и мира» или «Тихого Дона», «редко долетают до середины» этого текста, потому неспециализированных, нефилологических обзоров крайне мало в сети. Лично меня «Дон Кихот» заставил задуматься о двух вещах. Во-первых, о той роли, которую он сыграл в генезисе приключенческой и юмористический прозы, а также литературы серьезной. В детстве и отрочестве я буквально «пожирал» тексты таких авторов, как Эмилио Сальгари (кто сейчас вспомнит это имя?), так увлекательны были его книги для юношества, кстати сказать, довольно непритязательные и шаблонные на зрелый взгляд.
Так вот текст Сервантеса, пестрящий описаниями всевозможных приключений и авантюр, заставил меня вспомнить именно о Сальгари, а также Майн Риде, Буссенаре, Жаколио, Эмаре и многих других. Два тома, в каждом из которых, как и у Рабле, глав по шестьдесят-семьдесят (то есть довольно коротких) представляют собой еще не претерпевший разделение сплав серьезной и массовой литературы. Если быть справедливым, что вся мировая проза до начала ХХ века была именно такой: и Бальзак, и Золя, и Достоевский, и Диккенс осознанно использовали приемы бульварной литературы, чтобы сделать свои тексты читабельнее и увлекательнее. Это уже потом, когда вышли «В поисках утраченного времени», «Улисс», «Шум и ярость», стало понятно, что рядовая, неподготовленная публика их читать не будет. А во времена «Дон Кихота» все был куда проще: вот пародия на рыцарские романы, вот приключения, вот шутки, вот душераздирающие истории любви (в тексте Сервантеса много вставных новелл). Читайте, наслаждайтесь.
Пишу это не в укор «Дон Кихоту», но, право слово, книга не столь глубока и тем более сложна, как о ней принято думать. Мне лично понятно, почему раньше (до появления таких авторов как Сальгари) юношество зачитывалось Сервантесом: это действительно способно увлечь. Но не тогда, когда вам под сорок! Меня заинтересовала скорее смеховая стихия книги: оказывается, текст может быть смешным и безо всякой физиологии и шуток «ниже пояса» (тем более это радует после Рабле). Другое дело, что в книге есть еще один пласт, который и делает ее серьезной и важной в глазах филологов, историков и не в последнюю очередь психологов – это размышление о роли фантазмов в жизни человека. Именно, имея это в виду, я и выбрал слова Пушкина заглавием этой заметки. Есть жизнь, материальная, низкая, плотская, есть и житейская мудрость. Ее в романе олицетворяет не лишенный своеобразного обаяния Санчо Панса – символ всецело телесной жизни (его философия очень похожа на размышления героев Рабле). Именно такая жизнь, и такая мудрость считаются в нашем мире нормальными. К сожалению.
Но есть и нечто иное: фантазмы, грезы, сновидения, вымысел, то лучшее в них, что возвышает душу. Однако, это все плоды воспаленного ума, воображения, творческих сил личности, в конечном счете – бессознательного. Именно этот «возвышающий обман» и питает, искусство, культуру, даже научный эксперимент. Все это несет в себе Дон Кихот – безумец, видящий все по-иному, не так, как оно есть на самом деле. К слову сказать, религиозная картина мира не вписывается ни в парадигму «низких истин», ни в парадигму «возвышающего обмана» (хотя марксисты думают иначе), но она Сервантесом и не препарируется. Однако, сейчас речь не об этом. Сервантес не просто так делает лейтмотивом романа споры Санчо Пансы и Дон Кихота – именно это ядро книги, ее нерв, ибо сталкивается здесь то, что друг другу противоречит, но друг без друга существовать не может. Как тело и душа. Все же приключения, весь юмор, все эти влияния, без которых не было бы ни «Коварства и любви», ни «Униженных и оскорбленных», все это вторично.
Конечно, сейчас читать этот гигантский текст несколько утомительно: все эти истории, полные шекспировских страстей (автор «Гамлета» был современником Сервантеса не просто так), эти авантюрные похождения, порой однотипные и похожие друг на друга… Надо буквально заставлять себя это читать. Однако, в тексте нет пошлости, вульгарности, как у Рабле (может, за исключением двух-трех сцен), нет ничего, что могло бы возмутить щепетильного читателя. Право слово, если бы роман представлял собой беседы двух главных героев и ничего больше, он бы только выиграл. В то же время и в своем сильно «водянистом» виде он еще может привлечь необычностью во взгляде на жизнь, представляющем собой, по Сервантесу, остро обозначенное противоречие между «низкими истинами» и «возвышающим обманом», бытом и бытием.
