Поверженный титан на взлёте
...Андрик перешёл во второй класс, Владьке пошёл третий год. Они росли, по меркам традиционной педагогики, как трава: их никто не одёргивал, они существовали под солнцем под наблюдением алабаев и матери, валявшейся в цветах с книжкой в руках, предоставленные лучшим в мире воспитателям – ветру, солнцу, соснам, небу, муравам, муравьям, кузнечикам, стрекозам, птицам и облакам.
Набегавшись, они плелись к своим шерстистым товарищам и засыпали у них под боком. Проснувшись, опять бегали, прыгали, лазали по деревьям, плавали в озере и были бесконечно счастливы.
Андрик, рослый и выносливый, как и его отец премьер-министр, любил своего единоутробного братишку и после школы не отходил от него. Носил его на закорках, гонялся за ним по полянам, щекотал, кружил, играл с ним в мячик, прятки, городки, собирал для малыша жуков и вычурные камешки. Ему не надоедало отвечать на вопросы: «А это что?» Мелкий иногда ленился спрашивать и просто тыкал пальчиком в незнакомый объект, и тут же получал добротное объяснение от своего наперсника. Они были отличными братьями.
Младший на фоне румяного Андрика казался бледным тенелюбивым стебельком, но в поле жизнелюбия старшего ему было хорошо и тепло.
Андрей относился к обоим одинаково, а к Андрику даже проявлял что-то вроде строгости. Владьку баловал, обнимал и целовал не меньше, чем свою кровинку, которую любил без памяти.
Последние три года для Марьи выдались совершенно безмятежными. Ей свыше подарили затянувшийся праздник. Ноль боли, одна незамутнённая радость. Андрей был с ней мягким и уступчивым, предупреждал её желания и порой выговаривал: «Марь, я так хочу выполнять твои капризы! Но где они? Ау! Ты ничего не просишь».
Он страшно уставал на своём посту, так как в отсутствие монарха работёнки ему прибавилось. Но выручал Иван, который без контроля отца вдруг распрямился во весь рост и показал чудеса работоспособности. Плюс у Огнева и Вани появились четыре шустрых помощника в лице двух пар близнецов – царевичей Бориса и Глеба и княжичей Добрыни и Любомира, экстерном закончивших Академию управления.
Огнев постепенно вводил четверню в водоворот дел, давая ребятам сперва мелкие поручения, затем средней сложности. А после выпускных экзаменов он подзагрузил их уже основательно.
Парни отправлялись на места выполнять задания государственной важности всегда по двое, что усиливало эффективность их вмешательства в процессы. На них не могли наглядеться – писаные красавцы, вышколенные, вежливые, наблюдательные, быстро соображающие. Куда б они ни приезжали, сходу входили в курс дела, производили мозговой штурм, качественно решали вопрос и уезжали, оставив после себя мечтательные вздохи провинциальных девчонок.
Андрей раз и навсегда прекратил засиживаться у себя в кабинете за срочняками до утра. В конце каждой пятницы он спешил в «Сосны» – к Андрику. Но сын в его сердце не затмил её, Марью. Когда, поужинав и уложив мальчишек, они отправлялись на отдых и в знойном сплетении выматывались, она признавалась ему, что Бог смилостивился над ней и послал полноценное счастье без страданий и воздыханий.
Говорила ему перед сном: «Андрюш, меня поместили в рай. Я забыла, что такое грусть-тоска. Угрелась в твоём тепле».
В тот вечер он, обняв её, почему-то задумчиво спросил:
– Тебе хорошо со мной, Марь?
– Небесно хорошо. А что?
Андрей задержался с ответом. Она поторопила:
– Лучше скажи. Кто предупреждён, тот вооружён. Он объявился, что ли?
– А он никуда и не девался. Уже пару лет как под боком у нас обосновался, цветёт и пахнет.
– Вот те раз! В Подмосковье, что ли?
– Гораздо ближе. Марья, если он появится, что ты сделаешь?
– Скажу, что здесь ему не рады.
– Если он попытается отнять тебя у меня, я его прикончу. Стукну по макушке, и дело с концом.
Марья схватила Андрея за плечи и тряхнула.
– Тебе не придётся совершать злодеяние! Я не повторю прежнюю ошибку. У меня есть ты, а он – просто царь, бывший мой персональный мучитель. И потом. Чего нам заранее гнать волну? У Романова в загашнике куча милашек, которые его ублажают! А я – давным-давно надоевшая. Его слова. Он не имеет права соваться туда, где его не ждут.
Огнев долго смотрел на неё своими ясными, любящими глазами. Что-то проницал. Читал спрятанное в её подсознании.
– Ты так и не закрыла гештальт с ним, милая. Очень хотела, но точку не поставила. Поэтому по-прежнему ревнуешь его. Он поманит, и ты меня бросишь. А я останусь с разорванным нутром.
– Андрюш, так было раньше. И потом он меня забирал не с моего, а с твоего согласия! Чувство вины перед тобой всё время пожирало меня. Я даже зажмуривалась, когда представляла, какую ты испытываешь боль. Разум спрашивал: почему я должна уходить от достойнейшего – к недостойному? Этому больше не бывать!
Огнев обречённо вздохнул, не поверив ни единому её слову.
– Давай на всякий выстроим круговую оборону, – предложила она. – Чем ещё можно его остановить, кроме удара по макушке?
– Ничем. Для него не существует законов и правил. Он сам себе закон. Ты одна можешь сказать «нет». Я даже не прошу тебя обещать что-то, Марья. Женщина ведома своим сердцем, которое привязано к конкретному мужчине. А Романова ты изначально считаешь своим мужчиной, и это ваше соподчинение друг другу не согласуется с логикой. Но я буду упрямо надеяться, что рано или поздно он провалится сквозь землю и оставит тебя в покое. Ему ни тебя, ни меня не жалко. Мы для него оба – забавные плюшевые игрушки.
– Э, нет. Игрушка – только я. А в тебе он видит равноценного игрока. Вы меня перебрасываете друг другу, как мяч, аж мои бедные отбитые бока трещат.
– Даже если это и так, то мои руки ловят тебя нежненько и мягонько.
– Ну хоть это утешает! Андрей, раз пошла такая пьянка и мы разговорились о нём, скажи, почему он ходил от меня налево? Не верю, что дело в физиологии! Ты красивее его, сексапильнее, и женщины на тебя точно так же вешаются, а тебе на них пофиг.
– Если мужчина закрыт для женщин, то ни одна к нему не подойдёт. Он закован в броню недоступности. Так это работает у меня. Я не открыт ни для кого, кроме тебя. А он открыт для всех. Каждую красотку готов осчастливить. При этом вбил себе в голову, что любит только тебя. Парадокс. У него синдром султана. Ему нужен гарем. А ты – любимая жена. И хотя ты возмущаешься и шумишь, но против лома нет приёма.
Марья погладила его руку до плеча:
– Андрюш, что за прощально-похоронный тон? Блин, мне уже дурно! У тебя есть кто-то на примете? Если узнаю, что крутишь шашни, сойду с ума. Убегу в поля и загину там...
– Мне хватает тебя, девчуля. Ещё одну гирьку моя чаша весов не выдержит. Давай обнимемся, и хватит о грустном.
Она обвила его, такого большого мужчину и такого маленького мальчишку, спрятанного в нём, приласкала, успокоила. Он уснул, а она потеряла сон. Ворочалась, вставала, бродила, опять ложилась. Андрей услышал и спросил:
– Что не так, милая?
– Всё так, да не так. Будто ядовитая гадюка между нами проползла.
– Любишь его?
– Терпеть не могу. Ты специально подготавливаешь меня? Андрей, мне тревожно. Чудится: его руки тянутся из леса и вот-вот схватят меня за горло. Тебя он опять пощадит, а мне устроит геморрой. У меня от страха всё заболело: и ноги, и живот, и шея, и в голове стреляет.
– Это отзвук прошлых опытов. Всего лишь. Сейчас у вас с ним вполне может быть всё иначе. Он не посмеет тебя истязать. Романята стоят на страже твоих интересов.
– Значит, ты заранее лапки складываешь. Несчастные мы с тобой! Хочу сбежать в сон! Спокойной ночи, бедный мой Андрей.
– Сбеги в меня, любимая. Я весь в твоём распоряжении до последней клеточки. Все дверки распахнуты для тебя, родная.
– Спасибо, мне очень хорошо живётся в тебе.
Утром, когда в открытое окно в спальню ворвался щебет птиц, появился Романов.
Он с любопытством оглядел комнату, пытаясь понять, что здесь за три года изменилось. Всё было прежним. Быстрым шагом подошёл к Марье, отвернул одеяло, завёл свою руку ей за спину и посадил. Огнев проснулся, стал тереть глаза, не веря им.
– Утро туманное, Андрей, – съязвил Романов. – Я забираю свою женщину. На выходные. Мы с ней, на минуточку, по-прежнему в браке. А ты в субботу и воскресенье хорошенько присматривай за моим и твоим сынишками. Я доставлю её обратно перед твоим уходом на работу.
Романов взял со спинки кровати халат, накинул его на растерянную со сна Марью, поднял её на руки и исчез вместе с ней. Огнев перевернулся на другой бок и зарычал в подушку. Потом вспомнил, что в соседней комнате спят мальчики, и осёкся.
Едкие слёзы полились из его глаз. Он припомнил ночной разговор с Марьей, и внезапно ему стало всё безразлично. От судьбы не уйдёшь, проползла вязкая мысль в мозгу премьера. Судьба милостиво отщипнула ему целых три лакомых, блаженных года, и на том спасибо! Кто знает, если он проявит долготерпение, то в следующий раз выпадет пятилетка счастья?
А Марья оказалась в просторной и светлой комнате с резким древесным ароматом. У окна на всю стену стояла кровать из свежеструганных досок с резьбой на спинке. Толстая перина была покрыта атласным одеялом персикового цвета.
Романов отвёл деморализованную Марью в душ, расположенный точно так же в правой части спальни, как и в доме в «Соснах». Раздел её, вымыл и перенёс на постель. Марья была будто варёная и не могла двинуть ни ногой, ни рукой. Более того, спазм сдавил ей горло и она за всё время не выдавила ни слова.
– Хочешь меня? – плотоядно улыбаясь, спросил он. – Хочешь, знаю! Я набрался сил и готов любить мою изменщицу. Прощаю вас обоих, хотя мне капец как надоело прощать. Так и хочется кого-нибудь не простить и навсегда успокоить поленом.
Марья внезапно очнулась и рванула вон. Но он так вжал её своим мощным телом в перину, что она закричала: «Мне душно, я умираю, спасите!».
Он засмеялся, отвалился от неё и начал покрывать влажными поцелуями, словно в распаренную махровую простыню завернул. Стал вымешивать её, как тесто, приговаривая: «Я подготовил нам новый дом. И мы в нём заживём!»
К вечеру Марья почувствовала, что у неё всё болит, и душа особенно. Осмотрела руки, грудь, живот, выпростала из-под одеяла и оглядела ноги. Она вся была в синяках, мелких царапинах и трещинках.
Романов улыбнулся ей торжествующе. Потом перевёл глаза на её синюхи и присвистнул:
– Это сделал я? Или остались приветики от Андрюшки?
– Андрей – деликатный.
– Тц-тц-тц, – сочувственно поцокал Романов. – Вот досада. Это я так исстрадался! Заездил тебя. Но ты ведь шептала «сладко», а не «больно». Не корректировала процесс. Всё пройдёт, и это пройдёт!
Он начал легонько её оглаживать, что-то пришёптывать. И боль утихла. Когда Марья глянула на руки, синяки уже пожелтели, царапины затянулись корочками и через короткое время совсем исчезли.
– Вот видишь, ловкость рук и никакого мошенничества. И ты снова как только что снесённое яичко. Но нам пора есть. А то я вконец на тебе истощился. Ща накрою стол и накормлю тебя. А ты подремли. Но я тебя всё же цепочкой к кровати пристегну, без обид?
На следующее утро он сказал ей, сыто потягиваясь:
– Ну вот что, родная. Всё вернулось на круги своя. Мы вместе. У нас одиннадцать замечательных детей. Владьку я навещал регулярно, пока ты спала в цветах. Подкармливал его вкусняшками. Он чудесный мальчик. Мой-мой, до последнего волоска. Даже родинка есть на пояснице, как у меня. Но я всё-таки сделал сверку ДНК. Пацан стопроцентно – Романов! И теперь мы с ним и с тобой вместе навсегда. Кстати, я хочу ещё детей. Не отвертишься. Спешу тебя успокоить: страданий от измен больше я тебе не доставлю! Полностью излечился от воздействия бесни. Теперь твой Святослав – нормальный семьянин. Я стал ходячим табу для женщин, и ты вынуждена будешь мне доверять.
Марья, окончательно пришедшая в себя после обильного угощения, не утерпела и спросила:
– Сколько их перебывало на этой кровати? Штук дцать?
– А вот и не угадала. Была претендентка на моё внимание, да только интереса у меня к ней так и не возникло. Представляешь? Сам удивился. Я оставил попытки расшевелить своего дружка и переключился на полезную трудовую деятельность. На ручной труд.
– Ты – и физический труд?
– Да, я и труд! Разве я не оцарапал твоё нежное тело своими мозолями? Глянь на мои ладони. Наждак! Я этими руками построил лесную резиденцию.
– Вот эту? – Марья обвела глазами спальню.
– Ну да. И знаешь, где она находится?
– Без понятия.
– В твоём любимом дальнем лесу, где ты когда-то сутками пропадала. Сюда мы ходили по грибы по ягоды. Он впритык к нашему сосновому бору. Я оформил его на себя ещё тогда, когда ты его исследовала. Вложил все свои заначки. Здесь восемьсот гектаров, из них двести я огородил двойным живым забором и оставил в своё личное пользование. Остальные шесть сотен га я превратил в туристическую зону, лучшую на сегодня в стране. Причём, ни одному дереву не причинил ущерба. Проложил сотни экологических троп! Вымостил их не бетоном, а природными материалами – спилами засохших деревьев, галькой, брусчаткой, гравием, керамикой, винными пробками. Пригнал сюда несколько фур с консервных заводов. Ни за что не догадаешься, с каким грузом.
– М-м-м! С косточками?
– Голова варит! Да, с персиковыми, абрикосовыми, вишнёвыми. Засыпал ими дорожки, и теперь по ним можно ходить в любую погоду и не вязнуть в грязи. И земля дышит.
– Здорово, Романов! Косточки – топчик!
– Я знал, что тебе понравится. Ещё я наставил на полянках мангалов, но не для шашлыков, а для запекания рыбы. Озерца вычистил и зарыбил. Можно удить судаков, карасей, окуней и щук, а потом на месте угощаться уловом. А в огороженных купальнях люди будут плавать и нырять – вода чистая, проточная, ты сама там сто раз плескалась.
– О, да!
– На моих персональных двухстах гектарах остались самые девственные озёрки – для тебя, любимая. Но продолжу описывать новации на туробъекте. Тебе хоть интересно?
– Очень!
– Я навесил там повсюду гамаки. Они прикреплены к манжетам на шарнирах, которые не натирают и не крошат кору, так что я не причинил неудобства деревьям. Набросал большущие матрацы из сена на пробковой подложке. Отдыхающие будут стелить сверху покрывала, чтобы не застужаться на прохладной земле, и валяться на них, есть и спать, деткам на них безопасно играть. Ещё я установил кучу павильонов с кофейнями и трапезными. Еда там дешёвая и экологичная. Никакого фастфуда. Печёные каши с ягодами, сухофруктами и мёдом, пудинги, пирожки, пышки, кисели, морсы и мороженки.
Марья сглотнула слюну, Романов засмеялся.
– От аттракционов я отказался, чтобы люди могли максимально погрузиться в мир природы. Зато есть несколько полян для шумных игр. Обустроена санитарная зона. В прокат можно взять велосипеды, электробайки, санки, лыжи и коньки, а также балалайки, гитары и аккордеоны. Можно гонять по велодорожкам и устраивать семейные спевки. Подумал я и о влюблённых парочках.
– Что-о? Беседки с перинами?
– Романова, ты меня на разврат не толкай-то! Одну из полян на возвышении я превратил в танцплощадку для влюблённых, где звучит тихая музыка. Там очень красиво и небо такое огромное! На открытии я собираюсь пригласить тебя на вальс.
– Мило. А можно туда сходить вместе с романятами и внучатами?
– Это само собой. Наша семья первой апробирует мой ПСО – парк семейного отдыха.
– А название есть?
– Устрою на него конкурс. Ты можешь навскидку предложить?
– М-м-м, дай подумать. «Хороша погодка!» Нет, лучше просто «Погодка». Устроит?
– Уже прилипло.
– А как ты собираешься бороться со свинтусами?
– Камеры навешаны повсюду. Перед прогулкой каждый ознакомится с памяткой по поведению в парке. Нарушителей ждёт штраф и уборка всей территории, а также запрет – навсегда! – посещать это место. Я установил сотни эстетичных урн для сора в виде чурбаков и валенок с приглашающими знаками бросать обёртки, пакеты и бутылки именно туда и никуда больше.
– Романов, ты душка! А давай двинемся в «Погодку» прямо сейчас!
– В следующие выходные. У меня ещё не всё доделано. Ты ведь будешь по субботам прибегать ко мне, любимая?
Марья вспыхнула и потупилась. Всё просчитал! Огнева положил на лопатки внезапностью атаки, Марью молниеносно привязал к себе «Погодкой».
– Лучше, конечно, чтобы ты переехала к мужу сразу и навсегда, – задумчиво произнёс Романов.
Марья промолчала.
– Ладно. Я не гордый, сам буду забирать вас с Владькой.
– Свят! – Марья смущённо потёрла переносицу указательным пальцем. – Ты разве меня не похитил? Тебе надо ещё выяснить отношения с Огневым и разобраться, за кем я официально замужем. Андрей уверен на все сто, что ты забыл аннулировать наш с ним брак, и по бумаге мы с ним женаты. А ты говоришь, что с тобой. Я в растерянности! Не хочу изменять мужу. Но кто из вас мой законный супруг?
– Уже разобрался. Нажми вон на ту золотую кнопку на дверном косяке.
Марья выполнила указание. Из стены выдвинулся шкаф.
– Открой средний ящик, возьми документ и прочти. Это свидетельство о нашем с тобой браке с вензелями, подписями и печатями.
– А что будет с Андреем?
– Я же сказал – прощён! И я даже благодарен ему, что держал мою жену в тонусе. И я получил тебя сочной, а не усохшей и с кучей болезней.
– Блин, Романов, ты ужасный циник. Огнев показывал мне точно такую же бумагу. Вы уж определитесь, а? Ещё вопрос можно?
– Можно, но осторожно. Ты всё такая же хамка, Романова!
Марья промолчала, считая до десяти. Потом сдержанно сказала:
– Как мне в этой ситуации разговаривать с детьми? Они узнают, что я вернулась к тебе, абьюзеру, и у нас всё мило и няшно. Разве они не посчитают, что я их предала? Как ты будешь выстраивать отношения с ними? А если снова на мне сорвёшься? Тогда они справедливо скажут, что я сама виновата.
Романов вскочил, как распрямившаяся пружина:
– Цыплята не должны учить петуха! Что эти нахальные романята о себе думают? Совсем распоясались!
Потом он взял себя в руки и сказал примирительно:
– Я сам решу вопрос с нашими милыми чадами. Они ж не дураки и знают, что их родители страстно друг друга любят! Ну поссорились. С кем не бывает? Сто раз разбегались и потом сбегались без их помощи. Ты ведь ночью мне что шептала? Я даже не сомневался, что ты любишь меня по-прежнему. И я разве тебя сюда притащил бы, если б не любил?
Марья подошла к нему. Он обнял её. Они сплелись, как две лозины, и стояли так долго, пока руки-ноги не затекли. Романов сказал очень серьёзно:
– Я мечтал об этом моменте! Вкалывал, как подорванный, копал, рубил, пилил, вколачивал сваи, клал кирпичи, штукатурил, забивал гвозди и шурупы, обдирался, кровил себе пальцы, но упорно вил гнездо, чтобы привести сюда мою курочку. При этом я до конца не был уверен, что моё либидо заработает! Но как только оно возобновилось, я, не теряя ни секунды, переместил тебя сюда.
Романов протянул руку к столу и взял телефон. Включил их с Марьей коронную танцевальную песню семьи Келли «Я люблю тебя снова», и они пошли оглаживать подошвами босых ног новенький паркет.
– Больше не будет боли, дорогая, потому что не будет измен. Для меня существуешь только ты, моя георгинка. Ну а теперь я покажу тебе своё поместье и расскажу, как строил его для тебя.
Они осмотрели великолепное имение Свята в лучших традициях «Сосен»: с широкими дорожками, цветниками, погребом, курятником, баней, живописными зарослями, ротондой, беседкой, бором, озером, двумя молодыми алабаями и прислуживающей пожилой супружеской четой Тузиковых. Пряничный дом из мрамора и тёса, окружённый вековыми берёзами, стоял на взгорке и пламенел в лучах солнца черепичной крышей.
– Вижу, вложено много любви! – отозвалась она.
– Любви к тебе, единственная.
– Насчёт единственной я бы поспорила.
– Не перечь мужу. Сейчас всё объясню. Я таки докопался до первопричины. Выслушаешь?
– Я вся покрылась ушами.
– Тогда ложись в этот гамак, в тенёк, а я присяду напротив тебя на пенёк. Слушай, жено. Я много лет мучился вопросом, почему, будучи нормальным здравомыслящим мужиком, я порой совершал аномальные вещи? Как будто против своей воли, минуя фильтр разума. Мне было стыдно за такие поступки, но почему-то одновременно я ими гордился, как будто преодолевал порог банальщины, совершал побег из замшелой морали. Это второе чувство было мне чуждым и одновременно родным. И это раздвоение меня мучило.
Я решил копнуть в корень своего рода, насколько это было возможно. Пересмотрел все архивные снимки и записи. И нашёл дагерротипное фото двух братьев-близнецов, Агапия и Калины, моих пращуров по отцовской линии, настоящих гренадёров. Они сидели в студии, а за плечом одного из них стояла прабабка. Я всмотрелся: куколка в кружевной косынке. Молоденькая и очень хорошенькая. И смотрела она не в объектив, а куда-то сквозь.
Я поехал в Тобольск. Вызвал к себе лучших академиков-архивариусов. Семья прабабки жила в деревне Синицыно. И девичья фамилия куколки была Синичкина. А братья Романовы были тобольскими купеческими сынками, и оба влюбились в Аринушку Синичкину. А ей нравился заезжий, сказочно богатый и красивый томский купец, наследник крупного скотопромышленника. Шанса у братьев не было.
И тогда один из братьев – Агапка – закупился колдовскими книжками или нашёл ведьму, чтобы привязать к себе Аринушку. И у него получилось. Он на ней женился.
Но второй уж слишком явно стал проявлять к ней знаки внимания, и тоже прибегнул к заклятьям. Между Агапием и Калиной случилась вражда, и однажды в порыве злобы они подрались. И Калина случайно убил брата.
Дело удалось замять по-семейному. Калина тут же женился на Аринушке и зачал моего пра-пра-прадеда, и через время на свет появился мой отец. Что показательно, при всей любви Калины к жене он страшно гулял на стороне. Как и его сын. И сын сына, и так дальше до шестого потомка, то есть, моего отца Владимира. Так я и докопался до седьмого колена.
Пообщался со старцем, и он сказал, что чернокнижник Агапий призвал на помощь беса, и после его смерти тот перепрыгнул на Калину, а затем перекочевал на его сына, потом на внука и так далее. Ну и, соответственно, хоть и ослабленный, стал периодически докучать и мне… И вот я, дорогая, приложил невероятные усилия, чтобы избавиться от бесни и не заразить наших мальчиков.
А тот миллионщик-то, влюбленный в Арину, так и не понял, почему она внезапно вышла за местного купчишку. С горя запил, промотал отцово наследство и умер в канаве.
И знаешь, какая у него была фамилия? Огнивцев! Но за полторы сотни лет усеклась до Огнева.
Вот так идут отработки. И по вертикали земля-небо, и по горизонтали, то есть по роду. Выходит, я и Огнев не просто так из-за тебя сцепились. И он неспроста тебя у меня подворовывал. Я расхлебываю за своего предка, который украл у его предка любовь. Треш трешовый.
Старец посоветовал мне объехать сорок монастырей и всюду заказать одновременный молебен по отвязке бесов. И вот в один и тот же день под звон колоколов была отслужена обедня во всех сорока обителях. Огромное множество монахов одновременно призвали Бога оторвать и отогнать от меня злого духа. Но эта злыдня очень сопротивлялась. Меня выворачивало наизнанку! Это было похлеще любой ломки. Из меня вылетели крючки, разодравшие мою душу в клочья. Я катался по земле и рвал зубами траву, до того это было больно. А потом отпустило. Я лежал без движения и испытал восхитительное чувство освобождения. Меня больше ничего не давило, не протыкало иголками. Я вернул себе свою первородность, Марья. Родовое проклятье было с меня снято.
– Я не раз видела сущь на твоём плече. Она похожа на чёрного мохнатого Винни-Пуха.
– Да, они, эти сущи – как кляксы. У меня было короткое, как молния, видение: архангел Михаил нанизал её на свой меч и зашвырнул в ад.
– И что было дальше?
– А дальше я почувствовал огромный прилив творческой и созидательной энергии. И занялся делом. И, что особенно удивительно, мне все женщины стали безразличны. Вот прямо совсем. Я осознал: ни одна – не моя. Мой дружок ни на кого не пошевелился, сколько бы штукатурки и духов девушки на себя ни тратили. И лишь вчера ночью, когда я подумал о тебе, он отреагировал. Я отправился в «Сосны» и забрал свою законную жену у того, кто держал её в плену. Последствий для Андрея не будет. Он получил свои три года кайфа, ну и ладно. От меня не убыло. Я вычеркнул эти три года из списка неприятностей, требующих разбирательств. Главное, я избавился от подселенца. И семья меня к этому радикальному шагу подтолкнула, за что я кланяюсь всем в пояс. И ещё я хочу начать строить церковь своими руками. Присоединишься?
– Само собой!
– Каждый день будем трудиться хотя бы пару часов. И ребята к нам подтянутся.
Марья слушала, и её глаза ярко разгорались. Когда царь закончил своё повествование, она бросилась его обнимать. Он потерял равновесие, и они свалились с пенька в траву.
Романов, ощутив под собой мягкую сдобу, вкрадчиво спросил:
– Домогаешься царя?
Марья, еле отбившись от него, поднялась на ноги и сказала:
– Слава Небу! Я чувствовала, что ты совершишь немыслимое. Святик! Давай чего-нибудь поедим, а то я от перегруза информацией совсем ослабла.
Когда они перекусили романовским припасом, Марья спросила:
– Сверхспособности вернулись к тебе?
– Зуши, в подражание Христу, всегда даёт шанс. Он поверил в моё искреннее раскаяние и мощно меня поддержал, в отличие от вас, семейка! Господь показал всем примеры с заблудшей овечкой и блудным сыном! Так и со мной вышло. Вы от меня отвернулись, а Христос был всё это время со мной. Более того. Я стал писать песни. Уже накопил на целый концерт. Но единственной зрительницей его будешь ты. Для тебя одной и писал, и пел.
– Я в предвкушении! Хочу послушать.
– Потом, всё потом. Я утолил твой голод?
– Спасибо, было вкусно.
– Теперь утоли мой.
...Романов отпустил Марью в понедельник с условием не болтать детям лишнего. Сказал, что поговорит с ними сам. Когда она вечером явилась к Веселине, чтобы забрать Андрика и Владьку, дочка посмотрела на мать с печальной укоризной. Промолвила:
– Мам, у вас с отцом что – новый виток?
– Наверное.
– Он опять хвост распушил, на уши тебе присел и мозг запудрил, и ты снова подпала под его обаяние. Ты рядом с ним становишься его тенью. У тебя как будто пропадает собственное Я. Только вот надолго ли хватит его в качестве примерного мужа?
– Доча, обязательно пообщаемся об этом. За чаем. Придёшь?
– Мы все придём. Интересно узнать подробности вашего примирения.
– Рада вашей дружной заинтересованности. Только передай, пусть ребятки захватят свой провиант. Я не успела закупиться.
– Замётано. А Огневу прийти можно?
– Нужно.
Часа через три романята как один явились к матери на разговор. Их переполняло жгучее любопытство.
Отец всегда запрятывал личную их с матерью жизнь под семь замков, но теперь, когда кое-какое тайное стало явным, детям захотелось узнать больше.
Братья пришли с пакетами, вручили их Марфе и Веселине, и те отправились хлопотать на кухню. Марья в это время договаривала сказку малышам. Её одолевала дрёма, она прилегла на ковре возле Владькиной кроватки, подложив под голову плюшевого мишку, и последние фразы досказывала уже в полусне. Минут через пятнадцать, отдохнув, она вышла к гостям.
Те воззрились на мать как на явление народу. Типа, как ты смогла вырваться из лап монстра?
Марья засмеялась, уловив этот висевший в воздухе вопрос. Легко сбежала с лестницы, покрутилась перед детьми:
– Милые, я жива и вполне себе здорова.
Прошлась вдоль стола, каждого чмокнула в щёку, погладила.
– Мамочка, мы переволновались. Покажи руки.
– Всё зажило, – сболтнула Марья и прикусила язык.
– Всё-таки причинил тебе боль! – сострадательно воскликнул Елисей.
– Успокойтесь, милые. Это были не побои. Папа за три года забыл уже, как правильно обнимать, и посадил мне пару синяков. Не рассчитал силы.
– Ладно, пусть. Что вы с ним в итоге решили? – спросил Иван.
– Отец запретил мне объясняться с вами. Сказал, что хочет сделать это лично.
– Мам, но ты ведь не младшеклашка, а взрослая, мудрая, самодостаточная женщина. Можешь озвучить свою позицию? Или он тебя запугал и поработил? – выступил Серафим.
– Или чем-то умаслил, наобещал с три короба? – дополнил вопрос Тихон.
– Нам как теперь себя с ним вести? – вскинулась Марфа. – Если вы серьёзно помирились, то и мы должны изменить своё отношение к нему.
– Детки, я чувствую себя нашкодившей, – пролопотала виновато Марья. – И не знаю, какую подобрать тональность. Пусть папа выкручивается и отвечает на ваши вопросы.
– Ага, всё ясно, мамочка. У вас с ним опять весна. А Андрей Андреевич, как всегда, в пролёте, – с горечью констатировал Василий.
Огнев не выдержал. Он подошёл к Марье, обнял её за плечи.
– Ребят, давайте не горячиться. В самом деле, уберём из фраз обвинительные нотки. И разговаривать с вами должен именно отец. Мама находится точно в таком же подчинённом положении по отношению к нему, как и все мы. Он не сложил с себя полномочий, он глава державы и семьи.
– Золотые слова, Андрей, – послышался властный, окованный металлом голос Романова. – Как же мне нравится твоя разумная объективность!
– Так и знал, что ты появишься ровно в тот момент, когда я её обниму.
– Да, Андрей Андреевич, руки прочь от моей жены. А вас, цыплят, я нежно приветствую. Три года не виделись. Я соскучился. А вы?
– Да, папа! – послышалась разноголосица.
Романов уселся на свободный стул, дети подбежали к нему с объятьями и поцелуями. Когда все вернулись на места, он усадил Марью к себе на колени. Она засмущалась, вырвалась и пересела к дочкам.
– Теперь слушаем меня внимательно, – начал Романов. – Ваша мать и я снова вместе. Вам необязательно знать нюансы нашего примирения, это всё слишком интимно. Важно другое: ваша мать – в полной безопасности! И вы все тоже! Я очень изменился. Да, раньше ваш отец не всегда был в кондиции. Случалось, впадал в ярость. Глубинных причин такого своего состояния я раньше не искал, как и вы тоже, а могли бы. Однако благодаря вашему коллективному пинку я отправился на поиски первопричины. И нашёл её. Она зарыта в далёком прошлом, в родовых травмах. Сейчас я рассказывать подробности не буду. Но история рода с моей стороны всё прояснила.
Он помолчал и сказал уже менее торжественно:
– В доме Веселины для каждого из вас приготовлены подарки. Выношу благодарность всем за заботу о нашей прекрасной маме. Огневу я особенно благодарен за то, что присматривал за ней и передал мне её с рук на руки здоровую и невредимую. А сейчас, ребятушки, брысь за подарками! Мать ваша с ног валится. Андрей, задержись на минутку.
Когда народ разошёлся и они остались втроём, Романов сказал Огневу:
– Андрюх, я и вправду тебе благодарен. Ты спал с моей женой, да, и это вызывает у меня ожог на сердце прямо до судорог. Но ты сохранил в целости и сохранности её психику и полечил своей добротой. Если бы не ты, Марья превратилась бы в рухлядь. Так что давай лапу, пожму её. Теперь внимательно всмотрись вот в этот брачный документ. По нему Марья и я состоим в супружеских отношениях. Твой аналогичный документ недействителен. Я вдвое повышаю тебе зарплату и назначаю тебя регентом при Иване в случае форс-мажора. Твоему сыну Андрею Андреевичу Огневу отписываю дом в посёлке. Что мне ещё для тебя сделать, скажи?
– Вернуть Марью.
Романов усмехнулся. Она сидела неподалёку и клевала носом, с усилием вслушиваясь в разговор мужчин. Романов подошёл к ней и, тронув плечо, спросил:
– Тут Огнев просит тебя вернуться к нему. Пойдёшь?
Она растерянно поднялась на ноги.
– Свят, Андрей, вы совсем рехнулись? Опять всё переиграли? Да сколько ж можно? Я вам кто? Пойду утоплюсь.
– Вот видишь, Андрюша! Она моя. А ты, жёнушка, куняй и дальше. А то со сна ерунды наболтала.
Огнев прощально посмотрел на любимую. Она не выдержала и уснула на скрещенных руках. «Замучил её», – подумал Андрей и мысленно поцеловал её в макушку, пламеневшую такими родными шелковистыми завитками с ароматом свежего сена. «Я всё равно буду ждать тебя, как верный пёс», – сказал он себе, зная, что эта мысль будет курсировать по дому и в нужный момент Марья её уловит.
Он обменялся рукопожатием с Романовым и исчез. А царь опустился на стул и заплакал. Он страшно переволновался. Боялся, что его будут обличать, громить, клеймить, выводить на чистую воду. Но птенцы даже не пикнули, а Огнев показал не клыки, а розовое брюшко...
Он запер входную дверь на ключ и на засов, подошёл к жене, приподнял, взвалил эту родную ношу к себе на плечо и понёс в спальню. «Жизнь удалась!» – успел он сказать себе, проваливаясь в сон.
Утром мягко повернул жену к себе и задышал на неё суховеем: «Выспалась? Я не тревожил тебя, покой твой оберегал. Изнемог и соскучился». А Марья вдруг зачастила, заторопилась:
– Свят. Меня вчера сон свалил, а я собиралась при всех обнять твои ноги, омыть их слезами и вытереть своими волосами. Ведь ты оказался святым, Свят! Я хотела тебе низко в пол поклониться. Мы все рядом с тобой живём лайтово, ты настелил нам зелёных дорожек и соломки набросал. Мы толпой идём по утоптанной дороге, а ты продираешься непролазными дебрями. Наши дети не могут понять тебя, потому что – оранжерейные. Андрей ближе к природе и к правде и кожей чувствует тебя, поэтому сопереживает тебе. А я так изначально призвана понимать тебя глубже всех, но мой сонастрой с тобой нарушила ревность. И ты остался один-одинёшенек, без поддержки. В одиночку дрался со своими демонами. А мы, критики беспонтовые, наблюдали со стороны. А должны были помочь тебе отогнать твоих мучителей. Я всегда это знала, но на каком-то этапе перестала тебе сочувствовать, потому что слишком закопалась в свои обиды, не смогла подняться над ними. Прости меня, Святушка мой родной.
– Не наговаривай на себя! Ты тоже дралась за меня. Я всегда чувствовал твою молитвенную помощь, Маруня. Когда ты на коленях плакала и просила у Бога спасти меня, я это чувствовал. Меня овевало тихим ветерком даже в помещении. И это была благодать.
...Вечером в пятницу неожиданно в «Сосны» снова завалилась вся орава романят со своими продуктовыми пакетами. В поместье стало многолюдно и шумно. Когда Романовы старшие возвращались с малышами и алабаями из бора, они издали увидели накрытый стол во дворе и Марфу с Веселиной в передниках, расставлявших блюда.
Романов остановился. У него перехватило горло и глаза наполнились слезами. Внучата увидели их первыми и разноцветным горохом покатились к собакам и Андрику с Владькой, из вежливости подставив деду и бабушке свои румяные щёчки для чмоков.
Вскоре подбежали их отцы и матери и облепили Романова с благодарностью за презенты – вагон и тележку подписанных коробок и ящиков, где чего только не было: от драгоценностей, премиальной одежды и новейших кухонных изобретений для женской половины клана до лодок, палаток, навороченных часов, гаджетов и стильных костюмов – для мужской. Ну и деткам предназначалась гора игр, всевозможных цацек, попугаев в клетках и рыбок в аквариумах.
Когда все наобнимались и высказались, к родителям с речью вышел Иван.
– Пап-мам, брателлы и сестрицы. Я потерял покой и сон, потому что понял одну вещь. Главное, что до меня, наконец, дошло, пусть и поздновато. Я увидел нашего отца другими глазами.
Все навострили уши.
– Он идёт по ухабистой, в кочках и ямах дороге, но не один, а с нами. Однако мы все взгромоздились ему на спину и на плечи, все до единого, и он нас тащит. И не только свою семью, но и весь народ в придачу, и страну, да и всю планету, за которую взял перед Богом ответственность. Он идёт, и пот иногда заливает ему глаза, и тогда он оступается. Нога попадает в ямку, и нас потряхивает. И мы его за это осуждаем и грозим битой. Но он продолжает идти, несмотря на наши критические замечания и поучения. И только мама помогает ему обходить препятствия, подсказывая, где очередная яма, но он от переутомления иногда на мамочке срывается. Ведь не ошибается только тот, кто ничего не делает. Но мама всегда прощает его и продолжает его поддерживать. Вот такой образ нашего папы у меня возник. Прости нас, батя, за недопонимание. Вы с мамой – лучшие родители во вселенной.
Иван подошёл к отцу и обнял его. Романов уже не мог сдерживать слёзы, и они потекли из его глаз ручьём. А Марья заплакала ещё в начале выступления цесаревича. Вслед за дедом с бабушкой в голос заревели малыши. А потом к плакательному хору присоединилось и всё семейство.
Дети подходили к Романову, прижимались к его груди со словами покаянной любви и благодарности. Он всех ласково целовал, гладил, прощал и сам просил прощенья.
Марфинька принесла с собой биту, показала её отцу и со всей балды жахнула ни в чём не повинным спортивным снарядом по фонарному столбу. Собрала щепки и кинула их в урну. Романов засмеялся, крепко обнял свою буйную дочку, так на него похожую, и пообещал купить ей новый комплект бит.
Наконец Романовы, Огневы, Радовы, Антоновы и Топорковы уселись за стол с самоваром. Веселина и Марфа принесли необъятные плетёные подносы с горячими, только из печи пирожками, пышками и ватрушками, вазы с вареньями, мёдом, мармеладом и шоколадом. Марья расставила тарелки с сырными нарезками, крупным изюмом, черносливом и курагой. Зая установила фруктовницы-этажерки с грушами, яблоками и виноградом.
Малышню Настя и Лянка уложили спать. Пир, танцы, игры, разговоры и полёты над макушками деревьев длились всю ночь. Это был спонтанный праздник души и любви.
Романов и Андрей долго о чём-то разговаривали в заплетённой хмелем ротонде, пока молодняк веселился. Марье нестерпимо захотелось узнать, о чём. Она сослалась на усталость, побежала в спальню и закрылась там, а сама ретроспектнулась и попала в самое начало беседы царя и премьера.
Романов вынул из кармана пиджака плоскую фляжку, открыл её, приложился и передал Огневу. Тот хлебнул.
– Ну что, Андрюх, я готов тебя поздравить с полным разгромом! – обратился Романов к Огневу. В свете фонарей его глаза сквозь прищур остро блеснули, как лезвия клинков.
Огнев задумчиво уставился в темноту за спиной царя.
– Насчёт разгрома – я не согласен.
– И на что ты ещё надеешься? Я смахнул все твои фигуры с доски. Ты пустой.
Огнев продолжал думать. Потом резко встал и, хрустнув всеми суставами, сладко и мощно потянулся.
– Фигуры ты смахнул, но игрок-то остался.
– Тебе обязательно надо было пользовать её? Ведь ты знаешь, что она моя.
– А у меня есть внутреннее убеждение, что моя.
– Когда я забирал её из-под тебя, то еле сдержался, чтобы не раскроить тебе башку, Андрей! Сильнейшее было искушение, но ангел отвёл мою руку.
– Что ж, царь-государь, желаю тебе, чтобы ангел и впредь отводил твою царственную руку, когда она размахнётся для удара по беззащитному темечку с рыжими кудряшками.
Романов тяжко вздохнул.
– Молчу, виноват.
Он снова отвинтил крышку, выпил, передал фляжку Огневу.
– Я и вправду радикально изменился, Андрей. Признаю, недостаточно ценил свою самочку. И ведь именно ты, как ни странно, показал мне пример супружеской верности. Я ж помню вашу заимку. С какой надеждой самые колоритные бабы пялились на тебя, такого парадного мальчика, такого магнетичного мужика: богатого, красивого, на вершине власти и – неженатого! Меня прям злость разбирала: я обладаю теми же параметрами, притом владею миром, а ты лишь прислуживаешь мне, но они мечтают о тебе!
– Ты забыл ключевой параметр: у тебя есть супруга, да не абы кто, а – жар-птица.
– Блин, всё равно жаба душила. И вот ты оказался более верным моей собственной жене, чем я, её муж. Идиотский парадокс.
– Есть понятие «любимая», которое выше этикетки «жена». Марья – моя любимая. Но твоя жена. Вопрос: любимая ли она тебе?
Марья в это мгновение придвинулась совсем близко к Романову и буквально впилась глазами в его лицо. Оно дрогнуло.
– Андрюх, вот нет у меня к тебе ненависти как к сопернику. Я реалист и отлично понимаю, что ты, возможно, достоин её больше меня. Но так карты легли и она досталась мне! Смирись уже, чел! Ну невозможно уже выносить: как только моя нога попадает в канавку и я оступаюсь, по образному выражению Ваньки, ты тут же выхватываешь её у меня из-под носа. А она, добрая душа, и не возражает. Ведь она заточена служить мужику. Обиды на меня застилают ей глаза, а тут – ты, на контрасте со мной такой преданный! Праведный, добренький, услужливый. Но – облом! – она всё равно любит меня! Вбей это себе в мозг!
– А ты?
– Что ты?
– Ты, Свят Владимирович, ушёл от ответа! Любишь ли ты её по-настоящему, органически, а не только как трофей или как мотивацию кого-то побеждать?
– Люблю, что за вопрос?
– Скупо. И вырвано из тебя насильно.
– Знаешь что, Огнев! Ты бы прикусил язык! Более цветисто я признаюсь в любви ей в жаркие моменты, а не постороннему мужику за выпивкой.
Андрей засмеялся. Романов тоже улыбнулся:
– Я исчерпывающе ответил?
– Ты отшутился, но – так и быть, принято. Другого я и не ожидал.
Романов вскинулся, как подброшенный, схватил Огнева за ворот рубашки и так рванул, что посыпались пуговицы.
– Да, я пережёг в себе вселенскую ненависть к тебе, Огнев! Все мои закидоны в отношении Марьи связаны исключительно с тобой, красавчик! Я спрашивал небо тысячу раз: ну почему между мной и ею воткнули тебя? И ты торчишь, как штырь, вечный третий лишний! И никаким гвоздодёром тебя не вытащить! Ведь это такая несправедливость, такая беда, такой кошмар: знать, что она дана Богом мне и одновременно почему-то тебе тоже!
Свят отпустил одежду Андрея, но его несло дальше:
– Всем нормальным мужикам даётся жена, а мне дана жена и в довесок хитрый и ушлый лис, вечно поджидающий моих промахов и уволакивающий её в свою нору. Раньше эта ситуация меня дико выбешивала, но я смирял себя, хоть и жил в вечной тревоге. Я понимал, что тебя никак не выковырить, поэтому злился на Марью. Я считал, что она должна была послать тебя трёхэтажным матом куда подальше, а если бы ты не послушался, то побить тебя веником! Но она сюсюкала с тобой, а не гнала прочь! И как только у меня случался косяк, она падала в твои объятия, а не пыталась со мной поговорить, понять, оправдать и простить. И я вёл себя, как раненый зверь. Кидался налево, думал, утоплю в ком-то свою боль, но она только ещё пуще растравлялась, усиливалась и обострялась!
Романов сел и смахнул рукавом пот со лба.
– Мне стало казаться, вы с Марьей – шулерская шайка, которая действует в связке, чтобы мучить меня. И это предположение меня больше всего расстраивало!
Андрей помолчал и ответил сдавленным, полным слёз голосом:
– Расстраива-ло? Это в прошлом? А теперь?
– А теперь я дотумкал, что эта невыносимая ситуация дана мне не просто так. А для чего-то. Надо только понять, для чего? Чтобы я сделал что? Блин, в голове вертится ответ, но я не могу его уловить. Может, ты знаешь?
Андрей встал и отошёл, чтобы вытереть платком лицо и унять дрожь в теле. Вернулся. Пресекающимся голосом сказал:
– Может, и знаю.
– Ну так сжалься, скажи.
– Я верю, твоё величество, что ты любишь её. Телесно-душевно. А я люблю её духовно-космически.
– Стоп! Ты себе противоречишь. Духовно, говоришь? Тогда зачем в один непрекрасный день залез на неё? Любил бы себе по-монашески. Платонически. Рыцарски. Вздыхал бы в сторонке. Думаешь, ты один влюбился в неё? Да как общаться с ней и не влюбиться? Все эти Сергеевы, Топорковы, князья Строцци и иже с ними разве не мечтали о ней? А сколько тех, о ком я ни сном ни духом? Но именно ты посмел сделать её своей любовницей, зная, что у неё есть муж.
– Да, так и было!
– Ну так ищи в себе демонов.
– Как и в биографиях наших предков. Там ведь кто-то кого-то у кого-то увёл…
– Ты тоже перелопатил архивы?
– Не лично. Я нанял архивариусов, и они добыли прелюбопытнейшие факты о некоей сибирячке Аринушке, которую без памяти любил мой пращур, причём, взаимно! А твой предок-чернокнижник её у него украл. И мой несчастный предок очень плохо закончил.
– То-то я удивился, что академики мне так быстро подогнали информацию! На рысях! Она у них уже была нарыта! И что теперь делать?
– Взаимно простить друг друга, наверное. Это духи наших предков секутся друг с другом нами, как булавами. Мы – их «аз отмщение и аз воздам».
– Я тоже об этом думал, Андрюшка. Милый ты мой человек! Как же я счастлив, что ты – моя правая рука! Золотая головушка! Всё встало на свои места. Давай простим друг друга и попросим наших предков угомониться. И больше ты не будешь по моей жёнке вздыхать. Найдём тебе красотку! Лучшую в мире! Самую-самую.
– Марья и есть та самая-самая.
– Блин, Огнев, опять двадцать пять. Она моя!
– Аринушка тоже предназначалась моему прадеду, а не твоему.
– Ты хочешь, чтобы я отдал тебе Марью?
– Да.
– Ну ты и мега наглец! Я и так отдавал её тебе. В последний раз – на адских три года!
– Понял. Что ж, тогда узел так и останется не развязанным. Будем ждать развития событий.
– Андрей, прошу тебя, перестань надеяться. Хочешь, встану перед тобой на колени?
– Бесполезно. Мне кажется, мой обворованный пращур не витает надо мной, а это я и есть. А ты – тот самый Калина. А Марья – Арина.
– Вот оно что? И ты, купчишка, прёшь на царя?
– Не пру. А тихо жду.
Романов хряпнул из фляжки в третий раз. Подумал пару секунд и всё-таки передал её своему единственному закадычному другу и несчастливому сопернику.
– Ладно, мы ничего не можем с этим поделать. Будем жить, Андрейка, дальше. Респектую тебе за железную волю. Ты – гранит! Но, заметь, я отбился в этот раз по-крупному! Тебе крыть нечем.
– Ещё не вечер.
– Уже почти утро.
– У меня есть конструктивное предложение.
– Слушаю.
– Давай ретроспектнёмся в ту старину на места событий и выясним подробности о наших прародителях.
– Это мысль! Марью возьмём?
– Только за.
– Решено. А теперь идём к молодёжи и отвлечёмся от темы фатума.
Марья быстро вернулась в спальню и услышала поскрёбывание в дверь. Она открыла её, притворно позёвывая. За ней стоял Андрей.
– Ты ведь просочилась и всё слышала?
– Ага, – улыбнулась она.
– Мне как воздух надо обнять тебя.
Марья приникла к нему всем телом, вжалась в него, пропитывая собой. Они простояли так минут пять, не в силах оторваться друг от друга.
– А вдруг ты Арина?
– А ты Андронушка?
– Чудеса.
– А знаешь, как с греческого переводится Андрон? Мужчина-победитель. Вот ты и стремишься повергнуть Романова. Отступись.
– Не получится. Более того, мы собираемся с ним ретроспектнуться в то время и разобраться в пружинах действа. Ты с нами?
– Ну да.
– Можно тебя поцеловать?
– Но я другому отдана...
– Тогда пойду.
И он ретировался так же тихо, как и пришёл. Вскоре явился Романов. Втянул носом воздух:
– От тебя Андрюшкой пахнет. Вы что, виделись?
– Он зашёл спросить, согласна ли я совершить с вами путешествие во времени?
– И всё? Он к тебе не приставал?
– Нет, конечно. Он же благочестивый.
– Раньше он из подворотни на тебя посматривал, а сейчас предъявляет кармические права на тебя! Да ты и сама всё слышала! Небось, от слова до слова.
– Имею полное право. Я у себя дома.
– Ну иди ко мне. Я уже на подъёме! Позволь мне пригласить тебя в страну сладких охов и вздохов.
Продолжение следует
Подпишись – и будет легче найти главы.
Копирование и использование текста без согласия автора наказывается законом (ст. 146 УК РФ). Перепост приветствуется.
Наталия Дашевская