Мысленные заметки Уорнера. День 17
Прости меня, отец, я согрешил.
Я переворачиваюсь на спину и открываю глаза, встречая темноту очередного холодного утра.
Я солгал.
Когда я сказал, что ее присутствие никак не сказывается на моих повседневных обязанностях, это была заведомая ложь. Конечно, это влияет.
Я вздыхаю и поднимаюсь на ноги, чувствуя легкий озноб. Беру заранее приготовленную одежду со стула и спускаюсь вниз, где меня ждут тренажеры и душ.
Ее присутствие всегда оказывало влияние. И сейчас, это кажется даже немного странным не следить за ней так, как я делал это на протяжение последних шести месяцев.
Сегодня у меня по расписанию кардионагрузки, так что я занимаю беговую дорожку. Это прекрасная возможность не только взбодриться телом, но и упорядочить свои мысли. Сегодня я пробегу пять миль, не больше. На большее у меня просто нет времени.
Я всегда легко приспосабливался к переменам. Это не вызывает у меня чувства дискомфорта, тревоги или неуверенности. И все же я чувствую какое-то ощущение легкой пустоты. Так бывает, когда заведенный порядок вещей внезапно меняется, и тебе приходится по-новому выстраивать свой график.
Я начинаю с медленного темпа, постепенно набирая скорость и тщательно контролируя свое дыхание. Вдох, выдох, вдох, выдох….
Впрочем, эта пустота не вызывает неприятных ощущений, скорее это просто немного непривычно. Это было бы странным для меня чувствовать себя разочарованным, учитывая, что эти перемены в моей жизни были долгожданными и желанными. Я больше не смотрю бесконечно на экран монитора, чтобы увидеть ее, потому что прямо сейчас она спит в моей постели. Потому что теперь я могу не только увидеть ее в любой момент, но и поговорить с ней, прикоснуться к ней, просто находиться рядом с ней в одной комнате. Это гораздо более приятная перспектива.
Я не собираюсь будить ее. У меня вообще нет планов касаемо нее на сегодняшнее утро. Мой сегодняшний график мало чем будет отличаться от обычного. Как и всегда, насыщенный день: встречи, переговоры, решение проблем… Ничего нового. Обыденность, от которой сводит скулы.
И все же сегодня все по-другому. Потому что я живу предвкушением возможности пообщаться с ней. И это придает мне энергии. Пожалуй, впервые за долгое время я чувствую ажиотаж, желание выйти из своих личных покоев и начать играть свою роль. Я действительно этого хочу, возможно, впервые.
Может быть, это даже лучше, что я не могу себе проводить с ней столько времени, сколько мне хотелось бы. Нежелание отвечать на ненужные вопросы и нежелание нарушать ее уединение превращают возможность увидеть ее в запретный плод, который, как известно, слаще всех остальных.
Мое дыхание учащается вместе с пульсом, но совсем незначительно. Я сохраняю ритм, мысленно заставляя себя придать своим мыслям более формальный тон, готовясь надеть привычную непроницаемую маску.
Что будет происходить сегодня… Мой план на второй день был довольно простым и скромным. Я собирался разбудить ее часов в девять, если, конечно, она не проснется сама к тому времени. Если она вообще будет спать. Отвести ее в ее комнату, давая возможность побыть одной. Затем ее должны были сопроводить в медицинское крыло для проведения необходимых реабилитационных процедур. Я нисколько не сомневался в том, что они понадобятся. А вечером я собирался встретиться с ней, чтобы дать ей чуть больше информации о том, зачем она здесь. Конечно, я не планировал рассказать слишком много, потому что, во-первых, это лишь напугает ее, во-вторых, большая часть из того, что я смогу ей сказать - неправда. Если она будет знать правду, возрастет риск того, что она каким-то образом выдаст себя, а вместе с тем и меня. Я не могу этого допустить. Так что будет лучше, если она будет оставаться в неведении. Так ее реакция будет более естественной.
Хотя, говоря откровенно, я не знаю, что приведет ее в большее замешательство: моя выдумка для отца или мои истинные намерения. Думаю, она в любом случае посчитает меня больным психопатом.
Это не имеет значения. Важно, что помимо личной выгоды у меня есть возможность помочь и ей, понимает она это или нет.
Я останавливаюсь, беру полотенце и вытираю лицо и шею. А потом иду к душевым, чтобы освежиться прежде чем переодеться.
Теперь я уже больше не уверен, что могу считать этот план достаточным. Конечно, я ожидал, что мне придется внести изменения. С учетом вчерашних событий я, безусловно, прослежу, что она поела до того, как покинет мою спальню. Но у меня есть ощущение, что этого недостаточно. Однако у меня еще есть время, чтобы подумать над этим.
Я выхожу из душа, придаю себе вид главнокомандующего и покидаю свои покои, заполняя голову мыслями о делах, о которых я совсем не хочу не то, чтобы думать, о которых я не хочу даже знать.
Спустя несколько часов, которые кажутся одной мгновенно пролетевшей бесконечностью, я смотрю на часы. Время уже близится к тысяче ста часам, и я думаю, что мне нужно проверить ее еще раз. Я проинструктировал Делалье не планировать никаких поездок на сегодня и время от времени заходил в комнату, чтобы посмотреть, не проснулась ли она. Это удивительно, но она спит так крепко, что не реагирует ни на мои шаги, ни на движение в комнате. Кажется, она действительно позволила себе потерять бдительность ненадолго, потому что в камере она просыпалась от малейшего шороха. Даже странно, что нам удалось обойтись без успокоительных или снотворных для этого.
Это уже вносит новые изменения в мой план. Это нестрашно. Я совершенно точно не собираюсь будить ее. Я не уверен, во сколько она смогла заснуть, но даже если она уснула сразу после моего ухода, это прекрасно, что она наконец-то может отдохнуть. Крепкий и здоровый сон пойдет ей лишь на пользу.
Выкроив немного времени, я сначала иду в ее комнату, чтобы взять для нее одежду. Я прекрасно помню, что вчера оставил ее практически голой. Ее маленький бунт вынудил меня пойти на такой шаг. Конечно, принести ей одежду можно было еще вчера, но я понимал, что это не станет самой большой проблемой для нее, учитывая наличие халата. И мне совсем не хотелось делать это до разговора с ним. Меньше всего я желал, чтобы это стало первой темой для обсуждения. Слава богу, он вообще никак не стал комментировать это событие.
Конечно, я мог бы отдать кому-нибудь приказ, а не заниматься подобными вещами самостоятельно. Но я не хочу, чтобы у кого-то кроме крайне ограниченного круга людей был доступ к ее комнате. И уж тем более к моей. Кроме того, меня не слишком-то прельщала мысль, что кто-то другой будет прикасаться к ее одежде. В данном вопросе я могу доверять лишь самому себе. А может я просто ищу оправдания желанию позаботиться о ней самостоятельно.
Я заранее приказал Делалье доставить еду к двери, так что, когда я подхожу к своей комнате, передо мной стоит тележка.
Она не проснулась ни когда я вкатывал тележку и располагал ее недалеко от кровати, ни когда я развешивал одежду на стуле. Но в этот раз она слегка высунула голову из-под одеяла. До этого на кровати угадывался только ее силуэт.
Я не могу сдержать улыбку при виде этого и снова выхожу за дверь, чтобы отдать несколько распоряжений моим личным солдатам и поговорить с Делалье. Лишь только когда я возвращаюсь, я понимаю, что она наконец-то проснулась.
Меня заполняет ее хорошее настроение и ощущение спокойствия, умиротворения и комфорта. Это поджигает внутри меня уже знакомое и почти привычное чувство восторга, и я на мгновение теряю самообладание, позволяя себе почти пропеть: "Доброе утро, солнышко". Это было глупо, и она, конечно, тут же испуганно подскакивает, прижимая одеяло к груди.
Но, несмотря на ее легкий испуг, я не жалею, что позволил себе поддаться эмоциональному порыву, дав о себе знать так фривольно. В этом есть что-то волшебное и дурманящие, дух свободы, столь незнакомый мне.
Сложно не заметить, как сильно она сжимает ткань одеяла, прижимая его поближе к себе. Все белье абсолютно новое, свежее и чистое. Никто никогда не пользовался им, но я чувствую в ее эмоциях небольшую толику чего-то близкого к брезгливости и смущению. Она об этом не знает. Я не спешу ее успокаивать.
Кроме того, хотя она так и спала в халате, я понимаю, что ее нагота под ним - определенно еще одна причина для ее смущения. Это поправимо, и все необходимое для этого уже находится в шаговой доступности для нее.
Конечно, она в панике, конечно, она в замешательстве. Но вместе с тем она недовольна, она негодует. И мне нравится эта ее внутренняя сила. Я сразу же думаю о том, что, возможно, она не так ослабла, как я думал. Возможно, мы могли бы… Я не уверен. Пока нет. Я не хочу навредить ей, но мне нужно как-то выиграть нам время. Это дилемма, которая, я уверен, еще долго будет меня преследовать. Мне нужно как-то сохранить баланс.
Я оставлю все это до вечера. Возможно, к тому времени мне станет понятнее, как я должен действовать. Пока же я ставлю ее в известность о наших планах, сохраняя легкий и не совсем формальный тон общения.
Ее реакция на это не заставляет себя долго ждать. Она соскакивает с кровати, начинает пятиться в сторону ванной, все еще прижимая одеяло к груди. Я предлагаю ей взять одежду с собой. Это вызывает у нее странную реакцию. Она вдруг злится и бросает на пол одеяло, которым так старательно прикрывалась до этого. А потом берет одежду и скрывается из виду.
Непокорная и гордая, как амазонка. Слова отца и наш вчерашний разговор проносятся у меня в голове. Я смотрю на смятые простыни, на помятую подушку. Я вспоминаю, как он описывал ее. Голую, на этой самой кровати, прикасающуюся к себе, в его фантазиях, определенно, самым непристойным образом. Одни чувства внутри меня сменяются другими. На меня вдруг накатывает непрошенная волна эмоций. Мощная бурлящая смесь.
Отвращение, ненависть, негодование.
Как этот человек может так все опошлить, как он способен во всем увидеть грязь и разврат? Это словно сопровождает его, он будто сам соткан из этого. Но это невозможно для меня не думать о том, что он сказал мне. Все эти образы… Я слишком хорошо знаю этого человека, и знаю, как далеко могут дотянуться его длинные руки.
Когда она выходит из ванной, все такая же смущенная, возмущенная и разочарованная, я сижу в кресле, погруженный в свои мысли. Я никогда не теряю бдительность полностью, и, конечно, я сразу замечаю ее появление. В нормальной одежде, с чистыми и расчесанными волосами она, конечно, выглядит по-другому, но по факту, она не слишком-то сильно изменилась. Одежда практически на нее не влияет. Разве что она выглядит чуть здоровее, самую-самую малость. Впрочем, вряд ли одни сутки в нормальных условиях могли сильно что-то изменить.
Я просто смотрю на нее, ожидая, что она будет делать. Но это не какой-то тест или эксперимент, я просто оккупирован своими мыслями и по сути даю ей свободу действий. Она сконфужена, ей неловко в этом платье, но она не напугана, скорее раздражена. Это заставляет меня ощущать спокойствие. И тревогу в то же время.
Она красива. Это правда. И, пожалуй, отец прав. У нее молодое, стройное, сексуальное тело. И это платье с подчеркнутой талией, открытыми руками и ногами лишь сильнее подчеркивает это. Для тех, кому прежде всего важно тело, одежда имеет колоссальное значение. И им, вероятно, она бы показалась совсем другой сейчас.
На самом деле я никогда не хотел держать ее взаперти. Я хотел предоставить ей ее личное пространство, место, где бы она чувствовала себя в безопасности. Но я никогда не хотел, чтобы она ощущала себя заложницей, запертой в четырех стенах. Я планировал предоставить ей возможность гулять, исследовать это место, если она того пожелает. И я думаю, что сейчас я понимаю, что мне казалось недостаточным в этом моем плане.
Слова отца бьются внутри моего черепа, удар за ударом. Все эти варианты и альтернативы, как я мог бы быть с ней, как я мог бы разрушить ее, как я мог бы иметь ее. Если мог бы я, могут и другие.
Простая и ужасающая логическая цепочка.
Конечно, я был готов к тому, что ее появление вызовет интерес и ажиотаж. Я понимал, что на нее захотят посмотреть, что ее захотят оценить. Меры были приняты мной задолго до ее прибытия. Я позаботился, чтобы все знали, насколько она значима, могущественна и опасна. С учетом постоянного наблюдения, это должно было стать гарантией того, что никто не посмеет приблизиться к ней слишком близко.
И все же… Я думаю, что был несколько наивен и не учел всех факторов. И в первую очередь, я не учел своего отца. Как беспечно. Я знаю безрассудство и отчаянность людей. Никакие угрозы не убивают в людях стремление совершать безумные, необдуманные деяния, даже под страхом смерти. Если это каким-то образом выделит их из толпы, даст им что-то большее, они сделают это, даже зная, что это, возможно, будет их последним поступком. Человеку свойственно привыкать ко всему. Со временем любая опасность перестает восприниматься такой уж ужасной, и кажется, что если что-то и произойдет, то точно не с тобой. Что тебе самому каким-то образом удастся выйти сухим из воды. Что другие попались лишь потому. что они идиоты, и что сам ты никогда не совершишь подобной ошибки.
Теперь, когда она здесь, увидев перед собой юную и напуганную девчушку, они не смогут поверить, что она действительно опасна. А видя, что я сам спокойно прикасаюсь к ней, они и вовсе утратят чувство страха перед ней. Они решат, что если могу я, то смогут и они.
И хотя они прекрасно понимают, что я уничтожу любого, кто посмеет хотя бы прикоснуться к ней, я также понимаю, что их смерть уже ничто не сможет исправить. Самое худшее во всем этом то, что приказ может исходить от него. Не напрямую, конечно, а в качестве идеи, от его кротов, которые скрытно действуют в его интересах. Достаточно будет лишь более подробно объяснить им, так, как он объяснял это мне, каким образом можно избежать рисков при взаимодействии с ней, а ее ценность станет лишь дополнительным стимулом. Кому не хочется попробовать ценное и очень редкое вино из барского винного погреба? Чем больше ты подчеркиваешь ценность чего-то, тем сильнее возникающее желание попробовать это, обладать этим.
В моей голове невольно возникают ужасающие картины, знакомые мне не понаслышке. С которыми мне приходится иметь дело каждый день во время работы. Жестокость и остервенелость полулюдей-полузверей. Я не могу не представлять, как они держат ее за руки и за ноги, не позволяя двигаться. Как они касаются ее. Как она внутренне кричит от ужаса, пока они… Меня может не оказаться рядом, а им не понадобится много времени. Я могу просто не успеть вмешаться вовремя… Сейчас все это неважно. Я подумаю об этом после, а пока запру ее на время. Сейчас все это не первоочередная задача.
Она все так же стоит, внимательно осматривает меня. Не напуганная, а упрямая, решительно настроенная. Я знаю, что должен действовать сам, так что я прошу ее подойти ко мне. Я хочу узнать, как она себя чувствует, я хочу, чтобы она поела, прежде чем мы вернемся в ее комнату. Но она нарушает все мои планы. Она вновь пытается бороться, даже если это борьба обречена на провал. Ей не справиться, и она, конечно, это понимает, и все же…
Мои тяжелые мысли тут же падают с моих плеч. Я не могу не восхищаться ею. Я только что представлял ее такой беззащитной и думал о том, как ее защитить, но сейчас вижу перед собой настоящего борца, и я очень горжусь ею, потому что знаю, что у нее есть силы бороться. Она сама даже не осознает, как она на самом деле сильна, и я не забываю сказать ей об этом, действуя согласно своему плану.
Одна фраза цепляется за другую, одна тема поджигает следующую. В ней горит огонь, и я начинаю думать, что, возможно, она на самом деле уже готова к этому. Я вижу, как она боится, но не меня, а саму себя. И я думаю о том, чтобы немного надавить на нее, спровоцировать. Конечно, я не собираюсь заставлять ее силой, но я хочу увидеть ее реакцию, хочу заронить в ее голове такую возможность. Если она будет знать, что я не возражаю попробовать, она и сама начнет думать об этом, представлять себе это и, рано или поздно, любопытство возьмет над ней верх. Не сейчас, конечно, я точно знаю, что пока она еще слишком боится причинить кому-то вред. Но позже…
Так что я прошу ее прикоснуться ко мне. Я знаю, какой будет ее реакция, я знаю, как сильно это удивит и напугает ее. Но для нее это должно стать небольшим шагом к принятию мысли о том, что это возможно для нее прикасаться к кому-то. Что кто-то сам, добровольно, готов пойти на это, не испытывая страха или ужаса перед последствиями контакта с ней.
Я действительно хочу этого, скорее даже жажду. Я всегда этого хотел, и это одна из моих целей в отношении нее. Потому что мне нужно знать это. И потому что если бы я понял, что испытывает человек, к которому она прикасается, и что испытывает она сама, я смог бы понять, как это можно преодолеть, как этим можно управлять. Возможно, это дало бы мне ответы на многие мои вопросы, стало бы важным шагом в изучении этой темы.
И тогда я бы узнал, что изо дня в день на протяжении стольких лет чувствует моя мать…
И все же я точно знаю, что это произойдет не сейчас, не сегодня, и, скорее всего, даже не в ближайшие недели. Я хочу, чтобы она была готова. Мне нужно, чтобы все это происходило в максимально спокойной обстановке, насколько это возможно в данных условиях. Потому что паника лишает контроля, заставляет терять здравый смысл. Ни один эксперимент не должен проводиться в подобных условиях, потому что я никогда не смогу понять, какие эмоции и реакции вызваны ее силой, а какие ее страхом. Это неприемлемо.
Я играю свою роль, я добавляю своему поведению, своему выражению глаз немного безумия. Но этот тот случай, когда мне практически не приходится играть. Если бы я обладал чуть меньшим контролем над собой и своими эмоциями, если бы я мыслил чуть менее рационально и холодно, я бы действительно вел себя как безумец. Я бы действительно чувствовал жажду загнать ее в угол, прикоснуться к ней против ее воли, как какой-то психопатический мазохист.
Я не боюсь того, что она будет считать меня сумасшедшим. Это и так произойдет, уже произошло, скорее всего. Но смятение в ее сознании даст мне больше пространства для маневров. Позволит мне быть с ней разным.
Я наступаю, приближаюсь к ней и, хотя я пытаюсь держать лицо невозмутимым, меня забавляет нелепость этой ситуации. Обычно люди бегут, потому что кто-то может причинить вред им, но она бежит, потому что кто-то может причинить вред себе.
Еще одно небольшое движение от меня, хотя я думаю, что уже достаточно, и нужно прекращать, чтобы это не превратилось в настоящий ужас для нее, но она, по-видимому, решает, что я собираюсь коснуться ее обнаженных ног. Она делает резкий выпад вперед, ее руки тянутся куда-то к подушке, и я замираю на месте, когда вижу в ее руках флакон духов.
Очевидно, она спрятала его еще вчера, и, видимо, надеялась, что это сможет ей помочь справиться со мной. Я вооружен, она способна убить лишь прикосновением. Но она по-прежнему рассчитывает на что-то столь примитивное и банальное, как винтажный удар по голове тяжелым предметом.
Меня так смешит эта ситуация, что я больше не могу контролировать себя и позволяю смеху прорваться сквозь броню. Мне становится лишь смешнее, когда я вижу выражение ее лица из-за этой моей реакции. Когда я представляю, как она брызгает в меня духами вместо того, чтобы ударить, и я хожу среди солдат и других своих подчиненных, источая сильный женский аромат... Что ж, должен признать, это могло бы сработать, я действительно мог бы провалиться сквозь пол от стыда.
У нее и без того большие глаза, но сейчас они кажутся просто огромными. Я быстро беру свои эмоции под контроль, но мне не хочется отказываться от своего благодушного настроения. Я пользуюсь этими минутами, пока у меня есть такая возможность, купаюсь в этой внезапной радости, наслаждаюсь каждой секундой этого момента. Поэтому я предлагаю ей забрать духи с собой, подчеркивая, что они женские. Она смотрит на флакон в своей руке с изумлением, словно зачарованная.
И как бы мне ни хотелось продлить эти чудесные мгновения, я знаю, что должен прервать это. Я говорю ей, что мы должны идти. Потому что это правда. И я чувствую волну облегчения, пробегающую через нее.
Я помню, что она так и не поела, но я позабочусь о том, чтобы она поела либо в своей комнате, либо, если она заупрямится, в компании врачей. И я понимаю, что так и не узнал у нее, как она себя чувствует, но я могу делать предположения об этом исходя из того, что я вижу и чувствую. Она в порядке. Нет, конечно, она нездорова и ослаблена, но она в порядке.
Так что сейчас я планирую дать ей то, чего она жаждет больше всего в данный момент. Пусть и недолгую, но свободу от моей компании.
1 глава | предыдущая глава | следующая глава
Первая книга "Разрушь меня снова"
Заметки к главе для тех, кто знаком с оригинальной серией книг (могут содержать спойлеры)
Я уже говорила, что не хочу раскрывать все секреты Уорнера (которые вы, конечно, уже знаете из оригинальной книги, хе-хе) в этой новелле, но я не думаю, что тема матери Уорнера станет для всех нас большим сюрпризом. Так что я использую это, не оставляя секретом до Зажги меня. В конце концов, это очень важная тема, так как именно это двигало Уорнером на протяжении первой половины трилогии.