Стадион в вечернем свете выглядел особенно одиноко. Его бетонные трибуны были местами облуплены, краска на металлических перилах облезла, а сетка на воротах порвалась в нескольких местах. Старые прожекторы, закрепленные на высоких мачтах, лениво освещали поле теплым, мерцающим светом, покачиваясь от дуновения прохладного вечернего ветра. Возле дальнего угла поля — проржавевшие турники, на которых редко кто тренировался. Сегодня команда футболистов ушла пораньше готовиться к предстоящей игре с другой школой на первенство, поэтому до турников никому дела не было.
В нос Элен ударил запах скошенной травы и характерной сырости — после тренировки ребят дворник жестоко прошелся косилкой по зеленым побегам, упорно прораставшим на благодатной почве, сколько бы ее не топтали шипованные бутсы футболистов. Солнце медленно и лениво клонилось к горизонту, окрашивая небо в нежные розовые и оранжевые оттенки, словно юный художник практиковал смешивание красок. На трибуне, чуть поодаль от кучки мусора из кофейных стаканчиков и пустых бутылок из-под воды, сидела она. Старшеклассница, последний год обучения. Красавица, которой сулили место в лучшем университете штата. Еще пару месяцев назад перед Элен действительно были открыты все двери. Сейчас же — пустота и полная неопределенность. А еще желание заплакать.
Ее взгляд был устремлен на пустое футбольное поле. Она любила вспоминать, как наблюдала за мальчиками из параллельного, особенно — за Эриком, только сейчас было не до этого. Жгучая слеза, проложившая по щеке соленую дорожку, упала прямо возле новенького кроссовка. В ушах еще стояли крики и смех, но все казалось ей словно в вакууме, из далекого прошлого. Из того времени, когда она еще не знала, что значит быть преданной.
Элен одной рукой смахнула слезу, а вторую положила на живот, скрючившись и наклонившись вперед. Легкая тошнота подступала волнами, то накатывая, то вновь отпуская. Причина была известна — беременность шесть недель. Элен знала это совершенно точно, потому что с Эриком была близка только дин раз. Тот самый единственный, когда им сорвало крышу от любви на вечеринке у Джонни. Они нашли свободную спальню в гостевом доме, а потом случилось то, что случилось…
— Привет, — парень, кажется из класса на два год младше, подсел рядом, осторожно, будто боялся ее спугнуть. Элен даже не услышала его шагов.
— Привет, — тихо ответила она.
Некоторое время они просто молчали. Элен никогда не было так хорошо, будто сидевший рядом нескладный парень с рыжими вихрами был ее духовным наставником. они перекидывались парой слов все на тех же вечеринках, куда он приходил со старшим братом кажется, его зовут… Майк.
— Ты... беременна?
Его голос прозвучал слишком громок, разрезая тишину, а вопрос – грубо. Нет, прямолинейно. Да нет же… Элен медленно повернулась к нему, чтобы влепить пощечину, но получилось лишь едва слышно произнести:
— Майк…
Здесь должно было сквозить возмущение и гнев за то, что этот наглый парнишка лезет в чужую жизнь, но прозвучало слишком жалобно и беспомощно.
— Просто в школе болтают, — пояснил собеседник свое любопытство. — Хотел спросить лично.
Элен вмиг охладела, а возмущение куда-то исчезло. Эрик наверняка уже успел разболтать. Ее бывший парень поначалу говорил красивые слова. Говорил, что любит, обещал быть рядом. Но как только Элен сказала о беременности — он исчез. Больше не отвечал на звонки, а в школе делал вид, будто они незнакомы. Новость о беременной старшекласснице Эрик решил преподнести в виде самой жаркой сплетни этого выпуска. Оставит ли Элен ребенка? Когда ей рожать? Будет ли заметен живот на выпускном? А что говорят родители? Как недосмотрели учителя? А, может быть, ее вовсе отчислят?
Вихрь предполагаемых вопросов тут же пролетел в голове Элен. Естественно, что Эрик не признался, кто отец ребенка, да это и неважно. Что же, Майк поступил хотя бы честно — пришел узнать все из первых уст.
Она кивнула. Без слез, без эмоций — просто кивнула.
— Хочу сделать аборт, — произнесла Элен спустя минуту. — Мне страшно. Я не справлюсь. Родители не знают. А он... бросил меня.
Имя Эрика повисло в воздухе. Кажется, озвучивать его было лишним. Майк не стал уговаривать. Он просто был рядом. Слушал. Сочувствовал.
— Это твое решение, — сказал он, наконец. — Я не могу представить, как тебе сейчас тяжело. Я не знаю, что ты чувствуешь. Даже если кажется, что никого нет — кто-то рядом всегда найдется.
Это было искренне. Элен подумала, что ей даже не с кем было обсудить эту проблему. Майк стал первым, кому она призналась, и ей сразу стало легче.
— Это несправедливо, что ты осталась с этим одна. Это игра в одни ворота, понимаешь? Но ты не сломалась. Ты невероятно сильная. Даже если ты решишь сделать аборт — это не делает тебя слабой. Это просто значит, что ты выбираешь себя. И это правильно. Никто не имеет права осуждать тебя. Просто знай, что я тебя уважаю. И поддерживаю.
Слова звучали совсем не по-детски. Майку едва ли пятнадцать, подумала Элен, но в этот момент он показался ей гораздо старше. Мудрее.
— Спасибо, — едва выдавила из себя Элен, чтобы не расплакаться. Минутка поддержки ее окрылила, но парень собирался уходить, чтобы дать ей собраться с мыслями. — Спасибо, Майк, -— крикнула Элен чуть увереннее в спину.
— Меня зовут Кит, — рыжий повернулся и пристально посмотрел на девушку, прожигая нутро взглядом. — Майк — это мой брат.
***
На следующий день Элен рассказала все родителям. Слезы, крики, но в итоге — объятия и понимание. Мама сказала: «Оставь ребенка. Мы справимся». Папа молча кивнул и вышел в внутренний двор покурить и поковыряться в своем стареньком макларене — он давно бросил сигареты, но в тот вечер закурил снова.
Все произошло до жути странно. Будто со всех сторон неправильно. Понимание семьи раздражало, как и взгляды маминого и папиного сочувствия, брошенные невзначай Ее все жалели и это казалось еще большим злом всей ситуации, нежели сам факт беременности. Не жалел только Кит. Он продолжал приходить почти каждый день. Приносил ей книги, рассказывал школьные сплетни, вытаскивал ее погулять к пирсу и просто сидел рядом на скамейке, наслаждаясь прогулкой. Он не был навязчив. Он просто был.
— Что ты решила? — спросил однажды. — Скоро в школу.
Время подготовки к экзаменам заканчивалось. Элен знала, что отсидеться дома не получится. Средняя школа еще доучивается этот учебный год, а у них на носу экзамены и выпуск. Времени жить и что-то решать оставалось совсем мало.
— Родители казали оставлять, — пробормотала она, прячась в скорлупу собственного бессилия. Она и правда даже не заикнулась об аборте. Пыл матери с отцом оказался сильнее.
— А чего хочешь ты? — Кит неожиданно задавал очень неудобные для Элен вопросы.
— Наверное… тоже…
Элен знала, что лжет. Ее голова еще не свыклась с мыслью о беременности, а тело отчаянно противилось новой жизни. Токсикоз с каждым днем становился сильнее, не собираясь отступать.
Кит промолчал. То ли в знак согласия, то ли в подтверждение того, что раскусил ее жалкую ложь. Элен не хотела этого ребенка. Часть Эрика внутри нее была ей чужда и омерзительна. Она корила себя за все ужасные мысли, что рождались в ее голове, но не могла воспринимать ситуацию иначе. Девятая неделя развития эмбриона вселяла в нее обреченность. Совсем скоро ей придется смириться и посвятить свою жизнь этому существу, забыв о том, что мечтала стать знаменитым архитектором и строить дома высотой до небес.
В ту ночь Элен проснулась в холодном поту. У нее было ощущение, что жизнь утекает, словно вода сквозь пальцы. Что она делает это не потому, что хочет, а потому, что другие хотят. Она проживает сценарий другой жизни, которую пишут за нее чужими руками.
***
На следующее утро она записалась на прием в клинику.
Аборт был сделан через два дня. После процедуры Элен долго лежала в палате, глядя в потолок. В груди жгло, только не от чувства вины, а от пустоты. Освободилась или потеряла — Элен не знала, но совершенно точно понимала, что ее решение было правильным. Выбирая себя, она не предавала других. Иногда единственный способ исправить ошибку — признать ее и идти дальше. Жизнь не заканчивается после боли, она начинается с чистого листа, а все плохое остается в прошлом.
Маму Элен попросила не приходить. Видеть ее удрученный взгляд было больно. Они с отцом смирились с беременностью, но почему-то не смирились с абортом. Желания чувствовать свою вину у нее не было. В палату зашла медсестра и позвала на осмотр. Слабость присутствовала, но Элен уверенно шла в кабинет, держать за стенку. От врача она узнала, что все прошло хорошо и осложнений нет. В будущем она сможет стать матерью. Наскоро запахнув одноразовый халатик, Элен вышла из кабинета. Ей разрешили вернуться домой.
На улице стояла солнечная погода. Небольшая сумка с вещами, наскоро подобранные в пучок волосы и большие солнечные очки создавали образ курортницы. Сойдя по ступенькам и оглянувшись по сторонам, Элен невольно улыбнулась.
У дороги стоял Кит. Он держал в руках букет цветов, выглядел слишком официально и казался еще старше своего возраста.
— Это тебе, — просто и напрямик, без обиняков, произнес рыжий, протягивая букет любимых цветов Элен. Крупные ромашки покачивали своими головами, приветствуя девушку.
— Спасибо, — Элен благодарно приняла букет, понимая, что заслужила. Кит один из немногих, кто понимал ее страхи и подспудно гордился ее непростым решением.
— Погуляем? — все было точно так же, как и всегда. Без ненужных акцентов и укорительных взглядов. — Я купил новый журнал…
Элен не дослушала, только взяла его под руку и решительно отошла от этого ужасного места, совсем не подозревая, что через десять лет вернется сюда же, но выйдет уже с двойней, а рыжий снова приедет забирать ее с огромным букетом цветов, благодаря за близняшек.
---
Автор: Yooniverse
Подарок из прошлого
В общем, начну по порядку. Эта история случилась со мной десять лет назад.
Однажды я, будучи в очень плохом настроении, брякнула:
— А, пропади все пропадом!
И пошла в магазин, где купила три бутылки вина. Я не алкоголичка, неприятности обычно спиртным не заливаю, но на этот раз причина была веская: в почтовом ящике мною было обнаружено письмо от приставов. Ага! Понимаете, о чем я? Вот именно — у меня тоже коленки задрожали!
Открыла конверт и узнала, что должна государству сто тысяч! За что? Квартира родителей обросла долгами, а сестрица платить за нее не может, потому что безработная, и вообще. Естественно, выбор пал на меня. Я-то работаю. А то, что не живу в квартире — так это мои проблемы, и никого не колышет, что на моей шее висят двое детей, а муж бросил меня год назад по причине «единственной и неповторимой последней любви» к сучке крашеной из универсама напротив!
Детишки отдыхали в лагере, поэтому вид пьяной матери их не оскорбил бы. Я сложила все маты на голову любимой сестрицы, после этого занялась своей персоной. Поверьте, мне крепко досталось! Нельзя быть такой дурой! Не надо было пересылать милой родственнице деньги для оплаты услуг ЖКХ! Кто мне мешал разделить счета? Правильно — лень! Вот теперь сиди и думай. Можешь поплакать.
После первой бутылки я запела песни. Репертуар небогатый, но достаточно жесткий. Я знаю немецкий язык, поэтому произведения группы «Рамштайн» мне дались достаточно легко. Ну... чего там душой кривить — тексты у этих развеселых немцев просты и кратки: их может петь абсолютно любой человек, находящийся в нетрезвом состоянии. Конечно, такого бы со мной никогда не случилось, если бы я пригласила подружку. Но подружкой моей сегодня была та самая крашеная сучка из универсама напротив.
Вторая бутылка пошла минорно: я рыдала, вспоминая свою дурацкую жизнь. Досталось даже Сереге Сычеву, мальчику из моего класса, который на протяжении восьми лет терроризировал меня, как не знаю кого. Ведь это он, гаденыш, был первым из череды мужиков, обидевших несчастную девочку-девушку-женщину, Людмилу Петровну Синичкину — меня! Поверьте, поджопник от малолетнего придурка по шкале унижения не отличим от измены сорокалетнего муженька!
Третья бутыль была лишней: я потерялась в пространстве. Теперь отлично понимаю, почему алкаши видят чертей, шаманы разговаривают с духами, а буддистские монахи уходят в нирвану. Наверное, в мозгу открываются какие-то чакры, и человек переходит на новый уровень. Но сначала нужно пройти тяжелое испытание — вертолетные атаки. Не каждому смельчаку это удается, к центру вселенной добираются не все. Вот и я, слабая женщина, тридцати пяти лет от роду, сошла с почетной дистанции и упала в кювет. А точнее — под стол!