— Марина, когда уже обед будет? — Димка заглянул в комнату, где его мачеха лениво листала журнал.
Марина вскинула голову, будто её ужалили:
— Какая я тебе Марина? Сколько раз повторять? Мама! Твоя настоящая мамаша где-то в запое валяется, вот пусть она тебя и кормит!
Димка скривился, как от зубной боли. Ему было всего восемь, но он уже научился проглатывать обиды, как горькое лекарство.
— То мамой зови, то не называй так. Ладно, *тётя* Марина, есть-то когда будем?
— Отстань! Придёт твой папаша, принесёт свою вечную пиццу. Тогда и набьёшь живот. А сейчас марш к себе!
— Да пошла она, эта ваша пицца, — буркнул мальчишка, не сдержавшись. — Каждый божий день одно и то же...
Марина аж подпрыгнула от возмущения:
— Ты откуда таких слов нахватался? А ну-ка, рот с мылом помыть!
Димка усмехнулся с недетской горечью:
— Как откуда? От тебя и нахватался. Ты ж папе про меня каждый вечер так говоришь. «Да пошёл он», «достал», «вечно голодный», «отправь его в детдом». Думаешь, стены толстые? А папа на тебя орёт, что родного сына нельзя так. Ещё говорил, что лучше тебя к чёртовой матери отправит, если меня обижать будешь.
Марина налетела коршуном, схватила за ухо и выкрутила до боли:
— Сейчас уши поотрываю, подслушивать нечем будет! А будешь жаловаться — так накажу, век не забудешь!
Димка, извиваясь от боли, впился зубами в её руку:
— Отпусти! Ты мне не мать и никогда ею не станешь! Я всё папе расскажу!
Марина с воплем отдёрнула руку. Мальчик кинулся в свою комнату и подпёр дверь стулом, размазывая по лицу злые слёзы.
Родную мать, Вику, он помнил плохо. Она была громкой, от неё пахло каким-то сладким парфюмом и чем-то кислым. У неё была "волшебная бутылочка", из которой она пила, а потом начинала тискать Димку до синяков. Когда он плакал, она кричала: "Не ребёнок, а кисейная барышня! В кого ты такой хлюпик уродился? Видать, в папашу своего!"
День, когда отец забрал его, он помнил ярко, как вспышку фотоаппарата. Папа пришёл с полицейским. Мальчик, как заворожённый, смотрел на блестящие звёздочки на погонах, пока родители орали друг на друга. Потом мама швырнула им пакет с вещами и прокричала что-то вслед. Только спустя годы Димка понял, что это были отборные матюги.
У папы поначалу было здорово. Своя комната с машинками, мультики по вечерам, мороженое на десерт. А потом возникла Марина. "Это твоя новая мама, — сказал папа. — Зови её мамой. Она будет о тебе заботиться, пока я на работе".
Первую неделю Марина и правда старалась. Готовила завтраки, даже во двор выходила погулять. Но после того, как другие мамаши отчитали её за то, что "не следит за ребёнком", всё кончилось.
— Серёжа, твой сын — настоящий дикарь! На качелях, как обезьяна, скачет. Какого-то мальчика стукнул из-за планшета. Я не собираюсь позориться перед нормальными людьми!
А потом папа уехал. Далеко и надолго. Целых три года. Для Димки настала чёрная полоса. Марина не била его — она просто забыла, что в доме есть ребёнок. Могла уйти на ночь, не оставив еды. Так Димка в восемь лет научился сам делать бутерброды, жарить яичницу, наливать чай.
Когда отец вернулся, Димка ходил уже во второй класс и был совершенно самостоятельным. Сам стирал свои вещи, делал уроки без подсказок.
— Какой ты стал взрослый! — восхитился отец и потянулся погладить по голове. Димка непроизвольно отшатнулся. Не привык к ласке. Совсем отвык.
Так он и вырос. Нелюдимым, замкнутым, себе на уме. Никто не смог пробить его панцирь — ни отец, ни тем более мачеха. Он жил по своим правилам, а не по чужим указкам.
Ещё в школе начал подрабатывать — курьером, листовки разносил. В институте устроился барменом. Копил деньги на собственную квартиру, заначку делал.
В девятнадцать съехал от отца в комнатушку в коммуналке. Там наконец-то вздохнул свободно. Был одинок, но счастлив по-своему.
В той же коммуналке судьба свела его с Настей. Она стала его женой — заботливой, терпеливой. Характер-то у Димы был — дай Бог каждому выдержать. Всё из детства идёт, как ни крути. С трудом привыкал к Настиным нежностям, к прикосновениям.
Пахал, как проклятый, чтобы к рождению детей купить свою квартиру. Отец предлагал помощь, деньги сулил, но Дима отказывался наотрез. Не мог простить ему равнодушия. Бросить ребёнка на чужую тётку и твердить: "Это твоя мать, уважай её". За что уважать? За то, что шпыняла, когда мешался под ногами? За угрозы отправить в детдом?
Время летело своим чередом. У Димы родились и выросли двое сыновей. Потом появились внуки.
Отец ушёл из жизни в семьдесят. Марина состарилась, болела часто. Настя, несмотря на протесты мужа, навещала старуху — помогала по хозяйству, лекарства покупала. Жалела.
Однажды Диме понадобились какие-то документы из отцовского дома. Пришлось приехать самому.
Марина просияла, увидев его на пороге:
— Димочка, сынок! Приехал всё-таки...
— Какой я тебе сынок? — оборвал её Дима ледяным тоном. — Твои дети там, где ты их оставила. В абортарии.
Старуха заплакала:
— Какой же ты жестокий! Ведь я рядом с тобой с малых лет была! А ты меня даже мамой ни разу не назвал...
Дима невесело усмехнулся:
— Что, забыла? Моя мать — Вика-алкоголичка. А ты — просто чужая тётка, которая спала с моим отцом. Знаешь поговорку: "Как аукнется, так и откликнется"?
Родную мать он однажды решил навестить. Та даже не узнала сына — захлопнула дверь с криком: "Квартиру мою хочешь? Фиг тебе! У меня вообще детей нет и не было!"
Марина жила в своё удовольствие, пока были силы и молодость. А когда состарилась и захотелось тепла и заботы от того, кого считала сыном, — не получила ничего.
Кто прав, кто виноват — решайте сами. Жизнь — штука запутанная. И за каждым поступком обязательно следует эхо. Рано или поздно.