Я с трудом выбралась из такси, сумки оттягивали руки. Водитель даже не подумал помочь мне — глянул равнодушно и уехал, оставив меня одну разбираться с пакетами. Ничего, не привыкать. Последние годы я всё сама и сама.
Перехватила поудобнее тяжёлые сумки и направилась к подъезду. Мысли уже крутились вокруг ужина — что приготовить Николаю, чтобы угодить? Может, его любимые котлеты? Или лучше плов? Он вчера намекал.
И тут меня как током ударило. Я застыла посреди двора, растерянно озираясь по сторонам. Моей машины не было. Вот тут, на привычном месте у третьей липы, всегда стояла моя серебристая «Лада». Всегда! Я даже пакеты опустила на асфальт и потёрла глаза — вдруг ошиблась, вдруг устала и не там смотрю?
Сердце заколотилось где-то в горле. Угнали? Эвакуировали? Я же точно помню, что утром, когда Коля на работу уезжал, машина была на месте! Я даже в окно ему помахала, стоя у подоконника, и видела её внизу.
Дрожащими пальцами полезла в сумку за телефоном — вызвать полицию, звонить мужу... но тут во двор, легко вписавшись в поворот, въехала моя собственная машина. За рулём сидела Ирина, золовка, с таким видом, будто катается на этой машине каждый божий день.
Она притормозила прямо передо мной, опустила стекло и, улыбаясь, произнесла:
— Лидочка! А я думала, ты ещё в магазине. Коля разрешил мне съездить к парикмахеру, представляешь? Так выручил!
Я стояла, чувствуя, как внутри всё сжимается в тугой узел. Коля разрешил? Мою машину? Без единого звонка мне?
— А ты чего на такси? — беспечно продолжала Ирина, выходя из машины и небрежно бросая мне ключи. — Могла бы мне позвонить, я бы тебя забрала.
Я поймала ключи автоматически, не в силах произнести ни слова. В голове стучала одна мысль: «Моё. Это моё личное. А они...»
— Дорогая, спасибо за машину, очень выручила! — Ирина чмокнула меня в щёку и пошла к подъезду, даже не взглянув на мои тяжёлые сумки.
Я так и осталась стоять посреди двора, сжимая в одной руке ключи, в другой — телефон. Внутри разрасталось странное чувство — смесь обиды, унижения и какой-то глухой злости. Это была только первая трещина, но я уже ощущала, как она расползается по всей моей прежней жизни.
За ужином
Тарелки звякали под моими руками громче обычного. Я старалась сдерживаться, но внутри всё кипело. Расставила приборы, разлила по тарелкам суп — красивыми, аккуратными порциями. Николай и Ирина сидели за столом и о чём-то оживлённо разговаривали, словно так и надо — словно не было никакого инцидента с машиной.
— Лидуш, ну что ты надулась? — Николай наконец обратил на меня внимание. — Как будто что-то страшное случилось.
Я поставила перед ним тарелку, стараясь не встречаться взглядом:
— А разве не случилось? Ты отдал мою машину без спроса.
— Господи, да что за детский сад! — он демонстративно закатил глаза. — Ирине срочно нужно было к мастеру, а я на работе. Что, надо было из-за такой ерунды тебя дёргать?
Ирина улыбнулась с довольным видом и принялась за суп:
— Лидочка, ты же не против на самом деле? Мы же семья! Я ведь не разбила твою машину, даже не поцарапала.
Семья. Как удобно прикрываться этим словом, когда нужно получить что-то своё. А когда мне нужна была помощь с мамой в больнице — где была эта «семья»?
— Да ладно тебе, Лид! — Николай похлопал меня по плечу. — Ну подумаешь, взяли машину. Не всё ли равно кто на ней ездит? Главное, что цела и на месте.
В голове промелькнуло: «А если бы я взяла твой новенький ноутбук? Без спроса. Тоже сказал бы — не всё ли равно?» Но я промолчала, только плотнее сжала губы.
Ирина потянулась к хлебнице:
— Кстати, Лидуш, я думала на выходных снова одолжить твою ласточку, можно? Мне к подруге в пригород...
Я замерла с ложкой в руке. Снова? Как будто в первый раз было нормально, и теперь это будет регулярным явлением?
— Конечно можно, — ответил за меня Николай. — Правда, Лид?
Он смотрел настойчиво, с этим своим выражением: «только не устраивай сцен». И я снова промолчала. Просто кивнула и отвернулась к плите, будто мне срочно нужно помешать чай в заварнике.
Они вернулись к своему разговору — что-то про общих знакомых, про какую-то поездку на дачу... А я чувствовала себя невидимкой в собственном доме. Прислугой, которая должна молча всё принимать. Кем я стала? И когда это произошло?
Чай в чашках остывал, а внутри меня что-то, напротив, медленно закипало.
Вторая попытка
Это было как дежавю. Я возвращалась из аптеки — всего-то вышла на полчаса за лекарством от головной боли, которая мучила меня третий день. Таблетки в сумочке, на душе немного спокойнее, и тут снова — знакомая картина. Моя машина выезжает со двора, за рулём — Ирина, даже не поворачивает головы в мою сторону.
Что-то во мне щёлкнуло. Не знаю, что именно — может, накопившаяся усталость, а может, непрекращающаяся головная боль, но я резко развернулась и почти бегом бросилась к нашему подъезду.
Николай был дома — сидел перед телевизором с бутылкой пива. Услышав, как хлопнула входная дверь, даже головы не повернул.
— Ты опять отдал мою машину своей сестре? — мой голос звучал непривычно резко даже для меня самой.
— А что такого? — он пожал плечами, не отрываясь от экрана.
— То, что это моя машина! Моя! Я её покупала на свои деньги, на накопления от бабушкиной квартиры! — слова вырывались сами собой. — И мне надоело, что вы распоряжаетесь ею, как своей собственностью!
Николай медленно повернул голову. В его глазах появилось что-то холодное, незнакомое:
— Ты что, серьёзно закатываешь скандал из-за машины? Из-за железки?
— Да при чём тут железка! — я почти кричала. — Дело в уважении! В элементарном уважении ко мне и моим вещам!
— Господи, Лида, ты всегда все усложняешь! — он резко встал. — Ирине нужна была машина, я дал ключи. Что в этом такого страшного? Почему ты превращаешь обычную ситуацию в трагедию?
— Обычную? — я задохнулась от возмущения. — С каких пор стало обычным распоряжаться чужими вещами без спроса?
— Чужими? — его лицо исказилось. — Мы двенадцать лет женаты, а ты всё делишь на «моё» и «твоё»? Может, тебе ещё и полки в холодильнике разделить?
Он смотрел на меня с таким презрением, что внутри всё сжалось. Неужели я действительно какая-то мелочная, жадная женщина? Может, и правда не стоило поднимать шум?
— Знаешь что, — Николай схватил куртку, — когда ты успокоишься и перестанешь истерить по пустякам, тогда и поговорим.
Дверь за ним хлопнула, а я осталась стоять посреди комнаты, чувствуя себя одновременно виноватой и оскорблённой. Голова разболелась с новой силой. Я опустилась на диван и закрыла лицо руками.
Он ушёл. Хлопнул дверью и ушёл, а я даже не успела сказать, что собиралась ехать к маме сегодня. На той самой машине, которую снова забрала Ирина.
Разговор с подругой
— Будешь ещё чаю? — Вера поставила передо мной свежезаваренный чайник. Фарфоровый, с синими цветами — такой был у моей бабушки.
Я кивнула, грея руки о чашку. После вчерашней ссоры с Николаем внутри была какая-то пустота. Он вернулся поздно, молча лёг спать к стене, даже не повернувшись ко мне. А утром ушёл, не позавтракав.
— Ты какая-то потухшая, — Вера присела напротив, внимательно глядя мне в глаза. — Что случилось?
И я рассказала. Про машину, про Ирину, про вчерашний скандал. Слова текли сами собой — впервые я произнесла вслух всё, что копилось внутри месяцами.
— Понимаешь, — я размешивала сахар в чашке, не поднимая глаз, — может, я действительно преувеличиваю? Может, это просто машина, и какая разница, кто на ней ездит?
Вера молчала. Потом вздохнула и накрыла мою руку своей:
— Лида, если бы дело было только в машине, ты бы не сидела сейчас у меня с таким лицом. Дело же не в машине, правда?
— А в чём? — я подняла глаза.
— В том, что тебя не уважают, — просто ответила она. — Ни муж, ни его сестра. Они не видят в тебе человека с собственными желаниями, с правом на личные вещи, на личные границы.
Её слова были как удар под дых — точные, беспощадные.
— Знаешь, — продолжила Вера, — мы с Петей тоже через это прошли. Помнишь, как его мать постоянно приходила к нам без звонка? Как распоряжалась на моей кухне? Я всё терпела, боялась скандала, боялась, что он встанет на её сторону.
— И что случилось? — я впервые за день почувствовала интерес к чему-то кроме своей боли.
— Я поняла, что боюсь не скандала, — Вера грустно улыбнулась. — Я боялась потерять спокойствие, привычную жизнь. Но знаешь что? Я уже теряла кое-что важнее — себя саму. Своё достоинство, свою целостность.
Я молчала, чувствуя, как её слова находят отклик где-то глубоко внутри.
— Что ты сделала? — наконец спросила я.
— Поговорила с Петей. Спокойно, без истерик. Сказала, что либо в нашем доме уважают мои границы, либо... — она развела руками. — Либо это уже не мой дом.
— И он понял?
— Не сразу, — Вера снова улыбнулась. — Обиделся, психанул. Но потом... потом понял. Знаешь, Лида, мужчины иногда как дети — пока твёрдо не скажешь «нет», они будут продолжать.
Я смотрела в окно на падающие листья. В голове стучала мысль: «Ты теряешь себя». Простая, ясная мысль. И почему-то стало легче дышать.
Решительный разговор
Я выбрала вечер пятницы — Николай всегда возвращался с работы в хорошем настроении, предвкушая выходные. Накрыла стол, приготовила его любимые блюда. Не для того, чтобы задобрить — просто хотела, чтобы разговор прошёл в спокойной обстановке.
Он вошёл, принюхался к запахам с кухни, улыбнулся:
— Вкусно пахнет! Что отмечаем?
— Ничего, — я вышла из кухни, вытирая руки полотенцем. — Просто хотела поговорить.
Что-то в моём голосе заставило его насторожиться:
— Что-то случилось?
— Садись, пожалуйста, — я кивнула на стул. — Разговор серьёзный.
Он сел, не снимая куртки, напряжённо наблюдая, как я опускаюсь на стул напротив. Я глубоко вдохнула и произнесла то, что репетировала весь день:
— Я больше не позволю использовать мою машину без моего разрешения. Ни тебе, ни Ирине, ни кому-либо ещё.
Он хмыкнул, расслабляясь:
— Опять ты за своё? Я думал, что-то действительно серьёзное.
— Это и есть серьёзно, Коля, — я смотрела ему прямо в глаза. — Речь не о машине. Речь об уважении. О том, что ты не считаешься со мной, с моими желаниями, с моими границами.
— Какие ещё границы? — он поморщился. — Ты начиталась своих женских журналов? Мы муж и жена, какие между нами могут быть границы?
— Самые обычные, — я старалась говорить спокойно. — Мои вещи — это мои вещи. И распоряжаться ими могу только я.
— И что дальше? — его голос стал жёстче. — Будем делить тарелки? На твои и мои? Может, мне и в холодильник заглядывать нельзя без разрешения?
— Не передёргивай, — я покачала головой. — Я говорю о конкретной ситуации. Моя машина — это моя собственность. И я хочу, чтобы ты уважал моё право распоряжаться ею.
— Это что, ультиматум? — он подался вперёд, и в его глазах появился недобрый блеск.
— Это просьба, — я не отвела взгляд. — Просьба уважать меня.
— Знаешь что? — он резко встал. — Я устал от твоих претензий. От твоего вечного недовольства. Если тебе так дорога твоя драгоценная машина — забирай! Только меня не доставай!
Он схватил куртку, которую только что снял, и направился к двери.
— Куда ты? — мой голос дрогнул впервые за весь разговор.
— К Ирке! — бросил он через плечо. — Там хоть нормальная атмосфера, а не концлагерь с правилами!
Дверь хлопнула так, что задребезжала люстра. Я осталась сидеть за накрытым столом, глядя на две тарелки, на остывающий ужин.
Странно, но вместо обычной паники и желания броситься за ним, извиниться, вернуть — я почувствовала что-то вроде облегчения. Словно тяжёлый груз свалился с плеч. Я сказала то, что должна была сказать. Высказала то, что накипело.
В квартире стояла звенящая тишина, но впервые за долгое время это была не враждебная, а какая-то... очищающая тишина.
Тишина и свобода
Три дня. Три дня абсолютной тишины. Николай не звонил, не писал. Словно растворился. Ирина тоже не объявлялась — видимо, брат предупредил её держаться подальше.
Первый день я провела как в тумане — механически делала домашние дела, проверяла телефон, вздрагивала от каждого шороха за дверью. Ждала, что вот-вот раздастся звонок, хлопнет дверь, и всё вернётся на круги своя.
На второй день пришло осознание — он действительно ушёл. И может не вернуться. Странно, но вместо отчаяния я почувствовала какое-то новое, непривычное спокойствие. Словно внутри открылось второе дыхание.
А сегодня, на третий день, я проснулась с твёрдым решением — не сидеть в четырёх стенах. Села в свою машину, впервые за долгое время ощущая её по-настоящему своей, и поехала.
Просто поехала, без цели, наслаждаясь дорогой. Включила радио — какую-то волну со старыми песнями. Подпевала, чувствуя, как внутри разливается забытое ощущение свободы.
Сама не заметила, как оказалась у городского парка. Тот самый, куда мы с Колей ходили в первые месяцы знакомства. Золотая осень раскрасила деревья во все оттенки жёлтого и красного. Я припарковалась и медленно пошла по аллее, шурша опавшими листьями.
Странно, но впервые за долгое время я ощущала себя... целой. Не половинкой кого-то, не придатком к чужой жизни, а самостоятельным человеком. С собственными мыслями, желаниями, правом выбирать свой путь.
На скамейке сидела молодая пара — они держались за руки и о чём-то тихо разговаривали, соприкасаясь плечами. Я смотрела на них и думала: были ли мы с Николаем когда-нибудь такими? Было ли между нами это нежное, трепетное единение?
А если было — когда и почему оно исчезло? В какой момент любовь подменилась привычкой, а уважение — снисходительностью?
Я шла по парку, и внутри рождалось новое чувство — сострадание к самой себе. Не жалость, а именно сострадание. К той женщине, которая годами боялась сказать «нет», боялась отстаивать своё право на уважение.
В машине я снова включила радио. Какая-то певица с хрипловатым голосом пела о том, что никогда не поздно начать с чистого листа. Я улыбнулась, ловя в зеркале заднего вида своё отражение — впервые за долгое время в глазах не было тоски.
Домой я вернулась в сумерках. Квартира встретила меня всё той же тишиной, но теперь эта тишина не давила. В ней было что-то умиротворяющее, какое-то обещание. Я заварила чай, включила любимый фильм и устроилась на диване, впервые не прислушиваясь к звукам на лестничной клетке.
Это был мой вечер. Мой собственный, спокойный вечер наедине с собой.
Возвращение
Николай вернулся на седьмой день. Я как раз вынимала из духовки форму с запеканкой, когда услышала знакомый звук ключа в замке. Замерла, не зная, что чувствовать.
— Лида, ты дома? — его голос звучал неуверенно, будто он боялся, что я могла исчезнуть.
— На кухне, — я сняла прихватки и разгладила фартук, стараясь унять дрожь в руках.
Он появился в дверном проёме — осунувшийся, с помятым букетом хризантем. Потоптался на пороге, словно не решаясь войти в собственную кухню.
— Можно? — кивнул на стул.
— Садись, — я вернулась к плите, чтобы не смотреть ему в глаза. — Будешь ужинать?
— Буду, — он положил цветы на край стола. — Если ты не против.
Мы молчали, пока я накладывала еду в тарелки. Тишина была густой, вязкой, как кисель. Николай неловко ковырял вилкой запеканку.
— У Ирки плохо готовят, — наконец произнёс он. — Всё пересоленное.
Я не ответила. Думала о том, насколько странно видеть этого человека — такого знакомого и такого чужого одновременно. Двенадцать лет вместе, а он как будто впервые в гостях.
— Я подумал о том, что ты говорила, — сказал он после долгой паузы. — Насчёт уважения.
Я подняла глаза:
— И что ты надумал?
— Ты права, — он отодвинул тарелку. — Я действительно... не считался с тобой. С твоими желаниями.
Внутри кольнуло горечью:
— А почему? Почему ты считал, что можно так поступать?
— Не знаю, — он потёр щетину на подбородке. — Привык, наверное. Ты всегда была... покладистой. Никогда особо не спорила.
— И это давало тебе право распоряжаться моей жизнью?
— Нет, конечно, — он вздохнул. — Просто... так было проще. И удобнее.
— Для кого? — я налила себе чаю.
— Для меня, — признался он. — И для Ирки тоже. Нам было удобно, что ты всегда соглашаешься.
Я смотрела на этого уставшего мужчину и видела его впервые. Не мужа, не половинку — просто человека. Со своими слабостями, эгоизмом, страхами.
— Я соскучился, Лид, — тихо сказал он. — Можно мне вернуться?
— А что изменится, если ты вернёшься? — я покачала чашку в руках. — Через неделю всё будет как прежде. Ты опять начнёшь командовать, а я — молчать.
— Я постараюсь измениться, — в его глазах мелькнуло что-то похожее на искренность. — Правда.
— А если не получится?
— Тогда... — он запнулся, — тогда ты скажешь мне об этом. А я выслушаю. И не буду орать, как раньше.
Мы проговорили до глубокой ночи. О том, что чувствовали все эти годы. О невысказанных обидах, о невыплаканных слезах. О его страхе моего неодобрения. О моём страхе его гнева.
— Я не обещаю, что получится сразу, — сказал он, когда мы уже лежали в постели — каждый на своей половине, не касаясь друг друга. — Двенадцать лет не перечеркнёшь за неделю.
— Я знаю, — ответила я, глядя в потолок. — Мне тоже будет непросто. Я разучилась говорить «нет».
— А я разучился слышать его, — он повернулся ко мне. — Научимся заново?
Я кивнула. Не знаю, верила ли я ему. Не знаю, верила ли себе. Но почему-то хотелось попробовать — не ради прошлого, а ради какого-то нового, непонятного пока будущего.
Право на выбор
Три недели спустя я припарковалась возле автошколы. На стене висел плакат: «Курс экстремального вождения». Сердце заколотилось как сумасшедшее — а вдруг не возьмут? Скажут — слишком старая для таких трюков?
— Здравствуйте, я хотела бы записаться, — мой голос дрожал, когда я обратилась к администратору — молоденькой девушке с ярко-голубыми волосами.
— Конечно, — она протянула мне анкету. — Заполните, пожалуйста. Группа набирается на следующую неделю.
Я покрутила в руках ручку, боясь, что кто-то вот-вот окликнет меня: «Женщина, вы что, с ума сошли? Какое экстремальное вождение в пятьдесят четыре?»
Но никто не окликнул. Я заполнила бумаги, заплатила за курс и вышла на улицу с таким чувством, будто совершила преступление. Безумно-радостное преступление.
В машине я поймала своё отражение в зеркале — раскрасневшиеся щёки, блестящие глаза. Когда я в последний раз так выглядела? После первого свидания с Колей? На выпускном в училище?
По дороге домой я заехала в торговый центр. Долго бродила между рядами одежды, трогая ткани, примеряя. Купила себе тёмно-синее платье — не бесформенный балахон «чтобы скрыть недостатки», а нормальное платье по фигуре. И туфли на невысоком каблуке.
В парфюмерном отделе перенюхала, наверное, десяток ароматов. Продавщица терпеливо предлагала один за другим:
— А этот как вам? Новинка, очень популярный.
Я прислушивалась к себе. Что мне нравится? Не мужу, не золовке, не соседкам — мне самой?
— Пожалуй, вот этот, — я выбрала флакон с ароматом свежих цитрусов и зелёного чая. — Да, точно этот.
Дома я разложила покупки на кровати. Примерила платье перед зеркалом, покрутилась, разглядывая себя со всех сторон. Николай застал меня за этим занятием — замер в дверях с приоткрытым ртом:
— Ого! Куда это ты собралась?
— Никуда, — я улыбнулась. — Просто купила себе новое платье.
— Красивое, — сказал он, помедлив. — Тебе идёт.
Повисла пауза. Раньше я бы кинулась оправдываться — мол, по скидке взяла, совсем недорого. Сейчас просто улыбнулась:
— Спасибо. Я тоже так думаю.
Он подошёл ближе, принюхался:
— И духи новые? Непривычно пахнет.
— Нравится? — я вскинула голову.
— Необычно, — он неопределённо пожал плечами. — Тебе нравится?
— Да, — я не отвела взгляд. — Мне нравится.
Он кивнул, помялся ещё немного в дверях и ушёл на кухню. Я слышала, как он гремит посудой, наверное, ставит чайник. Раньше бы он обязательно вставил: «А мои любимые пряные больше не будешь покупать?» И я бы сразу ощутила себя виноватой — как я могла забыть о его предпочтениях!
Зазвонил телефон. Ирина. Последнее время она звонила часто — как будто пыталась наладить отношения. Я ответила.
— Лидочка, привет! Не занята? — её голос звучал непривычно заискивающе.
— Здравствуй, Ира, — я села на край кровати. — Что-то случилось?
— Да нет, просто... — она замялась. — Хотела тебя пригласить на выставку в субботу. Там будут работы моей подруги, очень талантливая художница.
Я молчала, обдумывая предложение. Раньше я бы согласилась автоматически — так было проще, чем объяснять, почему нет. Сейчас слова сами сорвались с языка:
— Знаешь, я не смогу в субботу. У меня курсы.
— Курсы? — в её голосе прозвучало искреннее удивление. — Какие ещё курсы?
— Вождения, — я улыбнулась, поглаживая новое платье. — Экстремального вождения.
В трубке повисла такая оглушительная тишина, что я не выдержала и рассмеялась. А потом добавила:
— Но за приглашение спасибо. Может, в следующий раз.
После разговора я подошла к окну. Во дворе стояла моя машина — обычная, не новая, но моя. Как же много всего я могла на ней сделать, увидеть, испытать — если бы не боялась. Если бы верила, что имею право.
Ну ничего. Теперь у меня впереди целая жизнь. Моя собственная жизнь.