Мороз по коже. Каждый миллиметр моего тела пронзают острые ледяные иголки.
— Боже, Ирэн.
— Ты меня ненавидишь? — шепотом спрашиваю я еще до того, как с глаз спадает пелена.
Новичок (26)
— Ирэн!
В коленях такая слабость, что я не понимаю, как мне удается бежать. Как он на меня посмотрел! Так, будто я – чудовище. А ведь он прав. Я – монстр. На мне проклятие. И мое место – в углу. Отбывать пожизненное наказание. Сидеть в коконе из отвратительной слизи, имя которой – вина.
— Да Ирэн, блин! Остановись!
Алекс приближается, я слышу его дыхание. Ни за что на свете не посмотрю в его глаза. Ни за что. Пожалуйста, быстрее. Я уже вижу машину с водителем, который меня ждет. Остался один рывок.
Из-за снега размыло тропинку, и я это понимаю слишком поздно. Сегодня я не надела каблуки, но это осознание никак не помогает. Моя нога едет вперед, тонет в грязи, я падаю, падаю в пропасть. И шевелиться уже бесполезно.
— Ирэн! Эй, посмотри на меня!
Он слишком близко. Чувствую его руки, обхватывающие мои плечи. Внутри все переворачивается, вибрирует, дрожит. Почему он прикасается ко мне? Не надо…
— Открой глаза, — его голос звучит твердо, убедительно, мое тело слушается, несмотря на вопли разума.
— Расскажи, — говорит Алекс, и теперь в его взгляде нет страха, а какая-то непонятная горечь. — Расскажи мне.
Он сидит рядом со мной прямо на земле. Его джинсы в области коленей черные от впитавшейся влаги. Он гладит меня по волосам. Успокаивает.
Не понимаю.
Мотаю головой. Не могу произнести ни слова. Не хочу его жалости. Невыносимо.
— То, что ты сказала, — сглотнув, произносит Алекс. — Я в это не верю, ясно? И не поверю, пока ты не расскажешь мне всё до конца. Но, даже если это правда, если ты действительно виновата… это ничего не изменит. Не изменит моего отношения к тебе.
— Почему? — мой голос звучит сипло и болезненно.
Какое-то время Алекс думает над ответом, затем тяжело вздыхает и говорит:
— Потому что это я. А я всегда, слышишь меня? Всегда выберу сторону дорогого мне человека. В любой ситуации.
Не знаю, плакать мне или смеяться. Я ему дорога́.
Благодарю небеса за эту размытую грязную тропинку, за свою неуклюжесть, за то, что мне посчастливилось услышать эти слова. Реальность снова обретает цвета. Янтарь с зелеными вкраплениями. Цвет глаз Алекса. Прежде чем нырнуть с головой в свой самый страшный сон, я запоминаю их в деталях. Его глаза – мой якорь, необходимый, чтобы вернуться.
— Ты же мне обещал! Пап, ты обещал!
— Ирэн, прекрати истерику. Купим твою куклу в другой раз. Я же уже сто раз повторил, мне нужно на работу. Это необходимость, понимаешь?
— Опять работа? Ненавижу твою работу! Ненавижу!
Папа тихо рычит, бросает на меня быстрый взгляд и закатывает глаза.
— Убери ноги с приборной панели.
Знаю, что его это бесит. Потому и делаю.
— У меня день рождения, — напоминаю, поджимая губы. — И ты обещал!
— Ноги! — папа предупреждающе повышает голос и вцепляется в руль своей любимой машины обеими руками.
— Не уберу, пока не развернешься.
Мне надо, чтобы папа сдержал слово. Надо, чтобы показал – я важнее его дурацкой работы.
Он крепко сжимает челюсти, пытается дотянуться одной рукой до моих ступней, но я проворнее. Подошвы моих балеток оставляют на приборной панели пыльные следы, с удовольствием смотрю на них, и губы растягиваются в злорадной улыбке. Я побеждаю. Он развернет машину, и мы вернемся в магазин, в который так и не зашли.
— Твои капризы сидят уже во где, — папа проводит рукой по горлу, а затем делает резкое движение и все-таки сбрасывает мои ноги.
На глаза наворачиваются слезы. Не только от того, что я ударяюсь коленом о внутреннюю сторону дверцы, больше от обиды. Шмыгаю носом, пытаясь удержать подступающую соленую жижу.
— У меня же день рождения!
Папа психует, поворачивает голову, его глаза сверкают.
— Ты – не пуп Земли, Ирэн! Без моей работы, у тебя не было бы ни одной идиотской куклы! Способна ты это понять или нет?
Светофор переключается на красный сигнал, но папа, продолжающий ругаться, этого не замечает. Открываю рот, чтобы предупредить его, но он не дает мне вставить слово.
— Не хочу ничего слышать, поняла меня? Избалованная девчонка!
Папа продолжает что-то громко кричать. Наверное, от возмущения он давит на газ еще сильнее. По зебре перед нами люди переходят дорогу. К счастью, они видят несущуюся на них машину и ускоряются.
— Папа, красный.
Мой голос звучит слишком тихо, он не слышит. Смотрит на меня. Злится. На зебру выходит девушка, копается в сумке, не смотрит на дорогу. Очень близко. И теперь я ору во весь голос:
— КРАСНЫЙ, ПАП!
Он реагирует не сразу. Все происходит слишком быстро. Широко распахнутыми глазами я смотрю на лицо этой девушки в тот момент, когда она понимает, что происходит. За секунду до столкновения, наши глаза встречаются.
Удар.
— Ирэн.
Мороз по коже. Каждый миллиметр моего тела пронзают острые ледяные иголки.
— Боже, Ирэн.
— Ты меня ненавидишь? — шепотом спрашиваю я еще до того, как с глаз спадает пелена.
Алекс выглядит бледным, но в его взгляде столько нежности и заботы, что мне становится жутко.
— За что тебя ненавидеть, глупенькая? Ты ничего плохого не сделала. В произошедшем нет твоей вины.
— Зачем ты говоришь это? — в носу сильно щиплет, опускаю глаза. Не могу заставить себя посмотреть на него.
Он поддевает пальцем мой подбородок. Хочет, чтобы я смотрела. Хочет, чтобы поняла.
— Ты ни в чем не виновата, — делая ударение на каждом слове, говорит Алекс. — Слышишь меня?
По щеке катится первая слеза, но я теперь даже не пытаюсь ее как-то ее скрыть или замаскировать. Алекс видит меня. Видит мой опухший нос, мои покрасневшие глаза, видит всю меня целиком, и не отводит взгляда в отвращении. Он повторяет одно и то же несколько раз, и я почти ему верю.
— Ты не виновата. Ни в чем не виновата.
А затем он прижимается губами к моим мокрым щекам, втягивает в себя мою вину, мою тьму… все мои грехи.
Я вся в грязи. Но я никогда еще не чувствовала себя такой чистой.