Одно ее присутствие здесь все меняет. Мне больше не хочется сидеть и распускать нюни. Хочется гордо расправить плечи и сказать: «Это Ирэн, пап. Да-да, та самая Ирэн. Девушка, в которую я по уши влюблен. Зацени-ка!».
Вслух я такое, конечно, не говорю. Я – не псих.
Новичок (24)
— Не думал, что без тебя будет так паршиво. Мне вообще не приходило в голову, как это будет – «без тебя». Это нечестно, пап. Нечестно и… паршиво! Я так зол на тебя!
Делаю передышку. Глотаю воздух, как обезболивающее. Вроде помогает.
Мысленно я часто общаюсь с папой, додумываю, что бы он мне ответил в той или иной ситуации, даже слышу его голос, но вслух, как сейчас, не говорю никогда. Просто в данный момент он тут, рядом, просто на другой высоте. Это, наверное, глупо, но мне кажется, что он может меня услышать.
— Прости. Я все еще злюсь, но не так, как раньше. Просто мне… мне не дает покоя мысль, что ты не боролся. Это так не похоже на тебя: взять и бросить всё на середине пути. Почему ты сдался? Тебе так не терпелось уйти от нас? Мог хотя бы до больницы доехать… Ладно, прости. Знаю, что ворчу, как дед.
Кладу руку на ледяной камень и выдавливаю горькую улыбку. В воздухе мелькают едва заметные белые искорки. Первый снег. Если это недоразумение можно назвать снегом. Однако с каждой секундой моя улыбка становится все более искренней. Мне нравится, что сегодня происходит что-то необычное, но в хорошем смысле.
— Про маму слышал? — меняю тему, барабаня двумя пальцами по шероховатому холодному камню. — Крутят у вас там такие новости? Да ладно, я и так знаю, что бы ты сказал. «Не будь, уродом, Саня. Прими ее выбор без осуждения. Ей тяжело». Что-нибудь в этом духе. Всегда ее защищаешь. То есть… защищал. Но у нее же другой мужик, пап, ты серьезно?
Утыкаюсь глазами в землю и молчу. Задница так замерзла, что скоро отвалится. Но я не хочу уходить.
Несколько раз быстрыми движениями рук растираю щеки, чтобы как-то встряхнуться.
— Боже, я – такой придурок, — со смешком выдавливаю я. — Тебе давно дела нет до нашей суеты. Я же тут сам с собой разговариваю, как болван. Представляю, как трешово выгляжу со стороны.
— Не так уж и трешово.
Кого я не ожидаю увидеть на кладбище, так это Ирэн. Но это точно она. С маленькими снежинками, застрявшими в черных волосах, она выглядит волшебно.
— Ты… ты откуда здесь?
Вообще от интерната мы далеко. Мне даже приходит мысль, что Ирэн специально меня выслеживала, но у нее в руках букетик каких-то мелких синих цветов. Вряд ли она принесла их моему папе. Но совпадение странное. Это факт.
— Пришла к одной знакомой, — неопределенно говорит Ирэн. — Я тоже с ней разговариваю. Ладно… я просто поздороваться подошла. Не буду мешать.
Я иду за ней. Она слышит меня, но ничего с этим не делает. Участок, возле которого она останавливается, чтобы открыть металлическую калитку, совсем недалеко от того, где лежит папа. Через два прохода. Ну и дела.
— Ты так и не поздоровалась, — говорю я, пока она возится с калиткой, прикрепленной к заборчику толстой металлической проволокой.
— Подай на меня в суд, — Ирэн шутит с каменным лицом, с проволокой у нее не клеится. Она бросает свое занятие и с легкостью перелезает через невысокий заборчик.
Наверное, это неправильно, но я следую ее примеру. Ирэн стоит перед серой плитой и безотрывно смотрит на нее. Ту, кто здесь покоится, зовут Вера Соколова. Погибла совсем молодой, ей не было и двадцати. Ирэн аккуратно кладет цветы к подножию плиты с таким видом, будто опасается кого-то разбудить.
— Я… Мне… Оставить тебя одну? — я вдруг чувствую дикую неловкость из-за того, что поплелся за Ирэн, как баран на привязи.
— Я уже закончила, — говорит она и покидает участок таким же нехитрым путем.
Думаю, что она просто уйдет, но нет, Ирэн задерживается и смотрит мне в глаза.
— Познакомь меня с папой, — просит она.
Так чувствовать себя сейчас неправильно. Просто кошмарно. Я – ужасный человек. Но я не могу сдержать счастливой улыбки. Я так рад, что Ирэн по воле судьбы (или чего-то другого, плевать) оказалась рядом в такой день. Я и мечтать о таком не мог!
Одно ее присутствие здесь все меняет. Мне больше не хочется сидеть и распускать нюни. Хочется гордо расправить плечи и сказать: «Это Ирэн, пап. Да-да, та самая Ирэн. Девушка, в которую я по уши влюблен. Зацени-ка!».
Вслух я такое, конечно, не говорю. Я – не псих.
— Пап, познакомься с Ирэн. Она… любит лошадей.
Почему-то в голову приходит именно это. Ирэн косится на меня с таким видом, будто я сморозил глупость. Однако ее взгляд почти сразу же возвращается к табличке с именем моего отца. Она смотрит так серьезно, будто действительно знакомится с ним.
— Приятно познакомиться, — говорит она неожиданно тихо. С почтением.
Мое сердце подскакивает к горлу и стучит с такой силой, что мне кажется, будто с каждым его ударом моя голова дергается, как у болванчика.
— Ты бы… — слова выходят непонятными, прочищаю горло. — Ты бы ему понравилась.
Ирэн поворачивается ко мне, изучает мое лицо синими глубокими глазами.
— Завтра станет легче, — обещает она. — Годовщина смерти – это очень тяжело. Как ты справляешься?
Стыдно признаться, но рядом с ней я совсем не чувствую скорби. Ирэн говорит слова утешения, но я в этом сейчас не нуждаюсь. Рядом с ней я и так ощущаю слишком много всего – и смущение, и неловкость, и радость, щекочущую изнутри, и предвкушение чего-то грандиозного, и… ну, влюбленность. Кроет не по-детски, если честно. Как только я впустил эти чувства, там, на репетиции, так они никуда и не делись. Только растут, заставляя меня краснеть и бледнеть перед Ирэн. Наверняка, она и избегала меня все это время поэтому… Я же неадекватным становлюсь!
Стоп. А откуда она знает про годовщину?
— Откуда ты знаешь про годовщину?
Уголки губ Ирэн дергаются. Почти улыбка.
— Какой же ты идиот, — мягко говорит она.
До меня доходит не сразу. А когда доходит, стыдно становится в два раза сильнее. Ирэн – не сумасшедшая сталкерша (а тебе ведь, Саня, так бы этого хотелось, да?), она просто внимательно смотрела на табличку с датой смерти.
Когда мы выходим с территории кладбища, я все-таки решаюсь спросить:
— Эта девушка… Вера Соколова… Вы были близки?
Ирэн медлит с ответом. Я вижу, как она борется с чем-то внутри. Начинаю жалеть, что спросил. Возможно, это что-то личное, что-то такое, во что вторгаться я не имею права. Но Ирэн собирается с духом и отвечает, заставив меня замереть на месте:
— Я виновата в ее смерти, Алекс. В твоем понимании, это считается близостью?
P.S. Следующая часть будет от лица другого человека, друзья. До развязки еще далековато :) Спасибо, что читаете!