— Зачем ты так? — глаза Эммы наполняются слезами, внутри что-то екает, но я беру себя в руки. Она не вызовет у меня чувство вины. Не сейчас.
— Я познакомился с твоим братом.
Лицо Эммы меняется на глазах. Нет больше ни намека на слезы. В ее взгляде читается враждебность. Она обхватывает себя руками и задирает подбородок.
Новичок (23)
После нашего выступления сбегаю в комнату. Отыграли мы круто, но понял я это только по тому, как долго не стихали аплодисменты. Впервые музыка не принесла мне ни капли радости, хотя всё должно было быть иначе. Хорошо, что мы много и усердно репетировали, мои руки зажимали струны гитары сами по себе, без участия головы. А там крутились беспорядочные мысли. Да и сейчас крутятся, спутываясь в плотный клубок.
Может, у Эммы есть другой брат? Живой.
Двоюродный. Сводный. Не тот.
Обмусоливаю все эти мысли тщательно, разглядываю со всех сторон, но понимаю, что обманываю сам себя. Мы с Эммой не раз поднимали тему ее семьи. Других братьев у нее нет.
Знаю, что пытаюсь сделать. Оставить ее мир нетронутым. Светлым и чистым. Не дать жестокой правде разорвать тот образ, что сложился у меня в голове. Но… Это невозможно. Она мне солгала. А может, и не только об этом. Эмма же – актриса! Как там сказал ее воскресший брат? «У Тропининых это в крови?». Что это? Легко и непринужденно дурить голову всем вокруг? Что ж, для этого и правда нужен талант.
Одного только я не понимаю… Зачем?
В который раз запускаю в волосы руки и массирую разрывающуюся на части голову. В дверь кто-то настойчиво стучит. Нехотя иду открывать. Неожиданно с порога на меня налетает Эмма, виснет у нее на шее, впивается большими, сияющими решимостью глазами в мое лицо. Много говорит. Отрывисто, эмоционально, исступленно. Много странного.
— Забудь о ней, Саш. Забудь. Ты ей не нужен. А мне… нужен. Разве ты не видишь? Разве не видишь, как мы похожи? Что это, если не судьба? Нам же так хорошо вместе! Ты ведь сам сказал, что скучаешь.
Она напирает на меня, прижимает к стене, целует меня в губы. Только в этот момент реальность возвращается, и я довольно грубо отталкиваю ее от себя. Бордовое платье, которое до сих пор на ней, шуршит. Эмма выглядит обескураженной.
— Что ты делаешь? — спрашиваю я. — Что ты, блин, творишь?!
— Я думала… — она опускает глаза, и на миг я вижу перед собой ту самую Эмму, которая при первой нашей встрече весело смеялась, играя с Рыцарем.
Изыди, дурацкое воспоминание. Ты не к месту!
— О чем? О чем, интересно, ты думала?
— Зачем ты так? — глаза Эммы наполняются слезами, внутри что-то екает, но я беру себя в руки. Она не вызовет у меня чувство вины. Не сейчас.
— Я познакомился с твоим братом.
Лицо Эммы меняется на глазах. Нет больше ни намека на слезы. В ее взгляде читается враждебность. Она обхватывает себя руками и задирает подбородок.
— И что?
Да… в смысле?! Я ожидал чего угодно – тысячу оправданий, раскаяния, объяснения, но не такого идиотского вопроса. Она напоминает мне бесячего дразнящегося ребенка, который на любую фразу тебе талдычет: «А ты купи слона!».
Я давлюсь словами, глядя на нее во все глаза. Вырывается лишь непонятное мычание.
— Он жив-здоров? Всё в порядке? — после тяжелых манипуляций с языком, мне удается иронизировать. — И когда свершилось чудо воскрешения?
Один уголок губ Эммы ползет вверх.
— Я не говорила, что он мертв, Саш. Я сказала, что его нет. Не моя проблема, что ты не так понял.
— Ах, вот оно что! Не твоя проблема? Ты себя слышишь вообще?!
Я смотрю на Эмму, и мне кажется, будто передо мной не человек, а кривое зеркало – сколько ни вглядывайся, увидишь только искаженные отражения.
— Ты сравнивала нашу боль, наши с тобой потери. Ты говорила, что понимаешь меня, и я тебе верил. Душу тебе изливал. Только вот твой брат пришел посмотреть на то, как ты играешь на сцене, а моего отца – действительно, нет! Ты солгала мне в лицо.
Она пожимает плечами, и это движение – такое легкое, такое бессердечное – заставляет мои кулаки сжаться.
— Мы с братом не общаемся. Он меня оставил одну. Я говорила правду.
— Это не одно и то же!!! — взрываюсь я. — Ты – лицемерка! И нет. Мы с тобой не похожи. Я тебя вообще не знаю. И, честно говоря, не особо хочу узнавать!
Эмма смотрит на меня, не моргая. На ее лице – ледяная маска. В данный момент она пугает меня сильнее, чем кто-либо. Уж точно сильнее, чем Ирэн. Я хочу, чтобы она ушла.
— Надоело, — произносит Тропинина незнакомым голосом. — Хочешь знать всю правду? Получай. Ты…
Ее прерывает человек, появившийся в моей комнате без стука. Мама несется ко мне, не обращая ни малейшего внимания на Эмму в пышном платье, обхватывает ладонями мое лицо и круглыми глазами сверлит во мне дыру.
— Детка, почему ты не сообщил, что у вас здесь творится? Утечка газа – это же так опасно! Где ты был, когда это произошло? Ты в порядке?
Прошло три недели, но мама все-таки узнала о происшествии в интернате. И, в данную секунду, я этому рад. Получается, она была в актовом зале среди зрителей? Ей все-таки не совсем всё равно, что творится в моей жизни. А мне сейчас так нужен человек, которому не всё равно.
Обнимаю маму крепко. Не говоря ни слова. Она нежно гладит меня по спине. А когда наши объятия размыкаются, строго смотрит мне в глаза и говорит:
— Отговорки не принимаются. На выходные ты едешь домой.
Эммы в комнате нет. Возвращая взгляд матери, я киваю головой. Пусть это и не мой дом, он теперь мамин. А раз она не против поделиться им, я это принимаю. Конкретно это воскресенье я не хочу проводить здесь. Может быть, причина именно в этом будущем отвратительном дне, но я согласен и на щекастого отчима, и на его дурацкий особняк, и на напряженную атмосферу, которую, уверен, буду ощущать каждым миллиметром тела. Лишь бы не быть одному.