Мария закрыла лицо руками, пытаясь унять дрожь. Она чувствовала, как мир вокруг нее рушится, как все, во что она верила, рассыпается в прах. Годы, проведенные вместе, казались теперь лишь иллюзией, обманом, за которым скрывалась горькая правда. Маша опустила руки и посмотрела на Сергея сквозь слезы. В ее глазах больше не было любви, только разочарование и горечь. Она видела, что он уже принял решение, что для него все решено. И в этот момент она поняла, что бороться бессмысленно. Она не сможет удержать человека, который ее больше не любит, предав ее мечты и надежды.
— Хорошо, — тихо произнесла она, — если ты так решил, пусть будет так.
Сергей поднял на нее глаза, в которых мелькнуло что-то похожее на облегчение.
— Спасибо, Маш, что понимаешь. Я не хотел причинять тебе боль.
Мария усмехнулась сквозь слезы.
— Ты уже причинил, и извинения твои не имеют никакого смысла.
В комнате повисла тягостная тишина, нарушаемая лишь ее прерывистыми вздохами. Маша отвернулась к окну, она смотрела на унылый осенний пейзаж за стеклом, и ей казалось, что природа сочувствует ее горю. Обнаженные ветви деревьев, серые тучи, моросящий дождь, все это отражало ее внутреннее состояние.Сергей молчал, не зная, что сказать, он чувствовал себя виноватым. Подошёл к ней, попытался обнять, но Маша отстранилась.
— Не трогай меня, — прошептала она, — мне противно.
Она повернулась к нему лицом и твердо произнесла.
— Уходи, мне больно терпеть твоё присутствие.
Сергей, не говоря ни слова, направился к двери.
Мария всё также стояла у окна, чувствуя как ноги наливаются свинцом. Она с трудом сдвинулась с места, каждый её шаг отдавался эхом в пустом доме. Еле двигаясь, прошла в спальню, где еще витал его запах, где на стене висела их фотография. Мария сняла ее, провела пальцем по его лицу, по своей улыбке. Как они были счастливы тогда, как верили в свою любовь. И где все это теперь? Она швырнула фотографию на пол, стекло тонко дзинькнуло, скрывая их счастливые лица за паутиной осколков. Упав на кровать, и зарывшись лицом в подушку, дала волю слезам. Рыдания сотрясали ее тело, боль разрывала грудь на части. Ей казалось, что мир рухнул в одно мгновение, оставив после себя лишь пустоту и осколки разбитых надежд. В голове пульсировала только одна мысль: “Почему? Почему он так поступил с ней? Что она сделала не так?” Но ответа не было. Поднявшись с кровати, Маша подошла к зеркалу. В отражении она увидела заплаканное лицо, потухшие глаза и словно на несколько лет постаревшую женщину. Она больше не узнавала себя. Где та счастливая, полная жизни Мария, которая когда-то любила и была любима?
На утро, с трудом поднявшись с кровати, она поплелась во двор. Там мычала и хрюкала голодная скотина. Кое-как накормив свою живность, она снова вернулась в дом. “Интересно, где провёл ночь Сергей? — задала она себе вопрос, и тут же ответила на него, — у Ленки, конечно же, теперь ведь скрываться не нужно, правда вышла наружу”. Нужно было собираться и идти на работу. Усилием воли, она заставив себя сделать это, выкатила из сарая велосипед, и поехала в сторону Залесья. В конторе лесничества, конечно же уже все знали, что случилось вчера вечером в семье у Москвиных. Леночка постаралась, растрезвонила об этом на всю бухгалтерию. Кто-то смотрел на неё с сочувствием, кто-то с усмешкой. Она поздоровалась со всеми, прошла к своему столу, и до вечера сидела над бумагами, не отрывая от них глаз. День казалось тянулся бесконечно. Наконец когда стрелка на больших круглых часах висевших на стене показала без пяти минут шесть, она встала со своего места, бросив всем до свидания, вышла на улицу. Над Залесьем опускался лиловый октябрьский вечер. В воздухе чувствовалась прохлада, Мария передёрнула плечами, взяла свой велосипед, но садиться на него не стала, просто покатила в руках по дороге.
На окраине села, у старого пруда, одиноко стояла деревянная мельница. Её лопасти, уже давно не знавшие ветра, безмолвно смотрели на темнеющую гладь воды. В пруду отражались последние лучи заходящего солнца, окрашивая воду в багряные и оранжевые тона. За прудом, виднелись огоньки деревенских домов. “Где-то там, в одном из них, теперь будет жить Сергей, с Ленкой, и ждать появления ребёнка”, с горечью подумала она, сворачивая на дорогу ведущую в Виноградовку. На стоящий стеной лес, надвигалась ночь, ночь была и в душе Марии. Подходя к своему дому, она не увидела света в окошках, старый родительский пятистенок, взирал на мир чёрными глазницами. Во дворе по-прежнему мычала скотина, напоминая о себе. Мария накинула платок и пошла кормить живность, стараясь не думать о будущем. Закончив с делами, она зашла в дом, и повернула выключатель, но свет не загорелся. “Наверное снова пробки барахлят”, подумала она. Пришлось нести из чулана и зажигать керосиновую лампу. В полумраке комната показалась унылой и чужой. Она прошла в спальню, шкаф был раскрыт, вещи Сергея исчезли. “ Как последний трус, пришёл когда её не бы и всё забрал”, горестно усмехнулась она. Не зная что делать, прошла на кухню, взяла из шкафа бутылку с розовой жидкостью, и налила себе полный стакан. Откинувшись на спинку стула, одним залпом осушила его. Сладковатая жидкость обожгла горло, разливаясь теплом по всему телу. В голове всплыла мутная картина: Ленка, с ее хитрыми глазками и лицемерной улыбкой, и Сергей, обнимающий её. Еще один стакан, потом еще. Комната начала кружиться, лампа отбрасывала причудливые тени на стенах. Мария встала, пошатнулась и вышла во двор. Ночной воздух ударил в лицо, немного протрезвляя. Она подошла к колодцу, заглянула в темную бездну. Внизу слабо блестела вода. “А может, и правда, вот так. Окончить всё одним махом”, прошептала она, и слезы покатились по щекам.
Внезапно, сбоку послышалось жалобное мяуканье. Оно приближалось, становясь все громче. Вскоре из темноты появилась Мурёнка. Мария присела на корточки и подозвала к себе. “Мурочка моя, только ты одна меня и не бросаешь” , прошептала она, беря кошку на руки, и прижимаясь к её теплой шерсти.
Кошка потёрлась головой о её щёку, словно понимая всю ее боль. Мария поднялась, вытерла слезы и поплелась обратно в дом. На утро страшно болела голова, и сушило во рту, кое-как отработав половину дня, она отпросилась домой, сказавшись больной. А в Виноградовке пошла в магазин, и набрала полную авоську вина. Дома, первое, что она сделала, это открыла бутылку и сделала несколько больших глотков. Вино помогло немного унять дрожь в руках и заглушить терзающую боль. Она вышла во двор, села на лавку под старой яблоней и стала смотреть на закат. Солнце медленно опускалось за горизонт, окрашивая небо в багряные и золотые оттенки. Вся эта красота, казалась издевательством, контрастом с ее собственной жизнью, полной разочарований и предательства. Теперь каждое утро она приходила в лесничество с головной болью. Безразлично и невнимательно делала свою работу, а после спешила домой. Чтобы найти утешение на дне очередной бутылки. Дни превратились в однообразную череду, работа-дом-вино. Иногда, в особенно тяжелые вечера, к вину добавлялись слезы. Она плакала о несбывшихся мечтах, о потерянной любви, о своей загубленной жизни. На работе начали замечать ее странное поведение, шептались за спиной, сочувственно качали головами. Однажды, её вызвал к себе Николай Гаврилович и прямо спросил.
— Мария, что происходит, почему на тебя постоянно поступают жалобы?
— Какие жалобы? — спросила Мария, безразлично глядя мимо него.
— Из бухгалтерии жалуются. Туманова говорит что у тебя в документах одни сплошные ошибки. И ей постоянно приходится всё переделывать. А ещё говорят, что ты являешься на работу с перегаром.
— Ах Туманова, — взъярилась Мария, — этой змее мало того что мужа у меня увела, так теперь с работы выгнать хочет.
— Успокойся, — попросил Николай Гаврилович, — не кричи. Мария, ты должна понимать что так вести себя нельзя. Я мужиков за пьянку наказываю, а тут женщина. Если не возьмёшь себя в руки, придётся тебя уволить, а делать этого я не хочу, потому что ты хороший работник.
— Увольняйте, — выкрикнула вдруг Мария, — а то я за себя не ручаюсь. Думаете мне легко видеть каждый день, мужа предателя, и эту. Да пропади они пропадом.
Николай Гаврилович вздохнул. Он знал Марию, еще до того, как она вышла замуж за этого приезжего Сергея. Видел, как она расцветала от любви, как горела на работе. А теперь перед ним стояла сломленная, озлобленная женщина, от которой веяло отчаянием.
— Хорошо, Мария, — сказал он мягко, — возьми отпуск, отдохни, успокойся, может съездишь куда в гости, развеешься. А там глядишь и наладится всё.
— Спасибо, Николай Гаврилович, — прошептала она, — может это действительно сейчас выход, иначе я могу тут такого натворить, что век не разгребёшь.
— Пиши заявление, я подпишу. И, пожалуйста, завязывай с вином. А то так и скатиться совсем не долго.
— Я постараюсь, — пообещала она.