Мы с Сергеем познакомились после службы. Во время службы он стоял у двери в храм , почти на пороге, то и дело выходил на крыльцо, как будто проверяя наличие входа и выхода.
Его невозможно было не заметить. Высокий, ухоженный, спортивный. Сосредоточенный и настороженный, но не холодный. Скорее — уставший от своей осторожности. Лицо — резкое, с сильным волевым подбородком. Жевательные мышцы выдавали сжатые челюсти, в уголках — незаметная дрожь, как у человека, который привык слишком много сдерживать и физически и душой. В серых глазах- надежда, но тоже сдержанная, затаённая, та, которая сама в себя не верит.
– Батюшка, а можно поговорить? — спросил он негромко.
– Можно, — кивнул я. — Далеко живешь?
– Сюда рядом переехал. Женился.
Я пригласил Сергея на чай в нашу небольшую церковную трапезную. Там у нас стоит старенький чайник и несколько кружек, одна из которых почему-то с изображением кактуса. Мы сели. Он не торопился говорить, а потом, глядя в окно, будто сам себе, начал:
– Мы с Олей год встречались. Женились недавно. Нам по тридцать. У обоих — тяжелый шлейф за плечами. Предательство. Сильное. До тошноты.
Я отметил, что сказал он это просто, без жалости к себе. И сразу добавил:
– Мы хорошие. Только доверять теперь страшно. Я, если честно, хотел быть с ней до конца. Еще до свадьбы понял. А она хотела уйти. Потом наоборот. Она стала меня раздражать. Потом снова вместе. Как будто каждый из нас тащит за собой невидимый мешок. И в мешке не только обида, а ещё ожидание, что боль будет снова.
– И вы поженились?
– Да. По любви… Может и из страха. Страха потерять. Страха остаться одному. Нам плохо быть порознь и... тяжело — вместе.
Сергей замолчал. Я молчал тоже. Он потёр лоб, словно пытаясь стереть из памяти что-то болезненное. На щеках — слабый румянец, то ли от тепла, то ли от внутреннего напряжения.
– У нас дом. Работа. Спортом стали оба активно заниматься. Цели, достижения, внутренний стержень — как в книжках пишут. Книг перечитали — вагон. Но всё это — про себя, про своё, как будто любовь — это такая услуга: «Мне с тобой должно быть хорошо, иначе ты меня разочаровал».
– А что на самом деле?
Он вздохнул. Лицо чуть смягчилось, в глазах мелькнуло что-то детское, уязвимое.
– А на самом деле, батюшка, мы оба — как раненые птицы. Летим рядом, но каждый всё ещё боится, что другой его клюнет. Или бросит.
Я посмотрел на Сергея внимательно. Снова Господь доверяет мне души молодых, запутавшихся людей. Запутавшихся с одной стороны по своему выбору, а с другой стороны с подачи нашего больного запутавшегося общества. Помоги нам Господи!
– Ваш брак — это не просто романтика. Это таинство. Союз, в который Господь Сам входит, если Его позвать. А вы Его звали?
– Ну вроде как… не мешали. Но и не звали. Зачем? Мы же взрослые, умные, работаем над собой...
– Над собой — это хорошо. А над «нами»? Над тем, что между вами?
Сергей снова замер. Пальцы его сжались в кулак, но потом медленно расслабились. Он опустил глаза — впервые за разговор.
– Нам трудно уступать. Трудно просить прощения. Гордость... как привычка. И всё равно — вместе.
– А когда ссоритесь, как миритесь?
– Молчим. Потом кто-то просто говорит что-то обыденное. Как будто ничего не было. А внутри — трещины. Их всё больше. Просто видеть друг друга не можем первое время.
Я налил ему еще чай. На кружке всё тот же кактус, как назло. Сухой, колючий, но живой.
– А в храм когда последний раз заходил?
– На Пасху прошлую. Мама упросила. Но я там стоял и думал, что это не про меня. Как будто я чужой. Мы не такие уж грешные… Просто… несчастливые.
– Знаешь, почему несчастливые? Потому что любовь — это не когда тебя «наполняют». Это когда ты сам — отдаешь. Терпишь, ждешь, покрываешь, жертвуешь. А вы оба — не виноваты. Просто вам наврали. Много. Про любовь, про семью, про себя. Ты не сосуд, которого должны наполнить. Ты — свеча. Ты — жертвенник.
Он насторожился. Обдумывал. Не возражал. По глазам было видно, что эта информация пока с трудом пытается проникнуть в душу. Потом выдохнул:
– Это трудно. Я не уверен, что могу…
– Не ты, а вы вместе с Богом. А без Него — да, очень трудно. Почти невозможно. Потому что даже самую искреннюю любовь рано или поздно разрушит эгоизм, если не будет Благодати. А благодать в молитве, в таинствах Церкви.
– Мы не знаем, как молиться… – тихо сказал он. – Оля вообще в Бога не особо верит, вроде даже не крещенная. Но она — хорошая. Сильная. Очень старается быть настоящей.
– Это уже начало. Вот и приходите. Как сейчас ты пришёл. Без обязательств. Просто постойте. Вместе. Перед Богом. Пусть ваши души хоть немного помолчат вместе в Его присутствии. А потом уже — исповедь, причастие, соборование… Всё постепенно. Не ради обряда, а ради исцеления.
Сергей немного помолчал, потом спросил:
– А если мы… всё испортим? Если не сможем?
– Смогли же пожениться. Смогли сказать «да», несмотря на боль. Смогли выбрать друг друга. А значит — сможете. Только теперь не на своих плечах. А в Божьих руках.
Он ушёл как-то по-другому. Спокойно. Плечи расправились. Как будто кто-то в темноте открыл дверь, и он понял, что есть выход.
А через неделю они пришли вместе. Оля была немного напряжённая, но очень внимательная. Я говорил проповедь – она смотрела не на меня, а на свечу перед алтарём. Как на что-то живое. Лицо у неё было нежное, с тонкими чертами, но в глазах — настороженность, как у человека, которого слишком часто обманывали. Но под этой бронёй — доброта. Такая, что её даже не нужно было доказывать.
После службы они подошли. И я увидел в их взгляде неуверенность. Но и надежду. Маленькую, тёплую, как огонёк за тонким стеклом. Начало новой жизни.
Потому что Любовь – это не «мне хорошо с тобой», а «я с тобой, даже если трудно».
И такая Любовь — уже не человеческая. Такая — от Бога.
Помоги всем, Господи!
священник Игорь Сильченков.
ПОДАТЬ ЗАПИСКИ на молитву в храме Покрова Пресвятой Богородицы Крым, с. Рыбачье на ежедневные молебны с акафистами и Божественную Литургию ПОДРОБНЕЕ ЗДЕСЬ