— Ты где была до полуночи, Яна? — голос Никиты дрожал от напряжения, пока он стоял у кухонного стола, сжимая в руках кружку с горячим кофе. Его пальцы нервно постукивали по керамике, а глаза, покрасневшие от бессонницы, буравили меня взглядом.
Я замерла в дверях, стягивая пальто. Капли дождя стекали с рукавов на пол, оставляя темные пятна на линолеуме. В горле пересохло, но я выдавила улыбку — ту самую, что обычно его успокаивала.
— На работе задержалась, Никит. Ты же знаешь, у нас сейчас аврал перед квартальным отчетом, — сказала я, стараясь, чтобы голос звучал ровно.
Прошла мимо него к раковине, открыла кран, будто мне срочно нужно было помыть руки. Вода заглушила тишину, но не его тяжелое дыхание за спиной.
— Аврал? — он шагнул ближе, и я услышала, как скрипнули половицы. — Это уже третий раз за неделю, Яна! Ты думаешь, я совсем дурак? Телефон твой был выключен, а Анна Николаевна, твоя начальница, звонила сюда два часа назад и спрашивала, где ты!
Мое сердце ухнуло вниз, как камень в колодец. Я медленно повернулась, вытирая руки о полотенце. Лицо Никиты было бледным, губы сжаты в тонкую линию, а в глазах — смесь боли и ярости. Он ждал ответа, и я понимала: врать дальше — все равно что подливать масло в огонь.
— Анна Николаевна звонила? — переспросила я, выигрывая время. В голове крутились обрывки мыслей, как кадры старого фильма, который я сама же и сняла. — Странно… Она же сама меня отправила на встречу с поставщиками.
— Встречу? В одиннадцать вечера? — Никита швырнул кружку в раковину, и та звякнула так громко, что я вздрогнула. Кофе расплескался по белой плитке, как кровь по снегу. — Хватит мне голову морочить! Я видел тебя, Яна! Сегодня! У ресторана на Лесной! Ты выходила из машины Романа, этого твоего… начальника!
Воздух в комнате стал густым, липким. Я открыла рот, но слова застряли где-то в горле. Он видел. Он знал. А я, дура, думала, что смогу всё скрыть от него.
***
Меня зовут Яна. Мне тридцать четыре, и последние десять лет я была той женщиной, на которую равняются соседки: верная жена, заботливая мать, примерная сотрудница.
Никита — мой муж, высокий, чуть сутулый, с добрыми карими глазами. Он работает инженером на заводе, приходит домой в пропахшей машинным маслом куртке и каждый вечер спрашивает, как прошел мой день.
У нас есть дочка, Маша, ей семь, и она — наш свет, наш смысл. Я всегда считала, что моя жизнь — как река: течет себе спокойно, без резких поворотов.
Пока не появился Роман.
Роман — мой начальник. Сорок два года, подтянутый, с сединой на висках и взглядом, от которого хочется либо спрятаться, либо броситься навстречу.
Он пришел в нашу компанию год назад, и с первого дня я почувствовала, как что-то во мне дрогнуло. Он не просто говорил — он командовал, но так, что ты сам хотел подчиняться. Сначала это были переработки, потом — ужины после встреч с клиентами, а потом… Потом я сама не заметила, как оказалась в его машине, в его квартире, в его жизни.
А Анна Николаевна, наша главбух, — женщина за пятьдесят, строгая, как школьная директриса, с вечным пучком на голове и тонкими губами, которые редко улыбались, — она все видела. Я думала, она меня прикроет. Мы с ней дружили — обедали вместе, обсуждали детей, мужей. Но, видимо, дружба кончилась, когда она поняла, что я перешла черту.
***
— Роман? — я попыталась изобразить удивление, но голос предательски дрогнул. — Никита, ты что, следил за мной?
— А что мне оставалось? — он ударил кулаком по столу, и я заметила, как задрожали его руки. — Ты пропадаешь ночами, вечно какие-то отговорки! Я хотел верить тебе, Яна, правда хотел! Но ты… ты с ним! Скажи мне в лицо, что я ошибаюсь!
Я молчала. Секунды тянулись, как часы, а в голове — пустота. Что я могла сказать? Что Роман стал для меня глотком воздуха в этой серой рутине? Что рядом с ним я чувствую себя не просто женой и матерью, а женщиной? Или что я ненавижу себя за это, но остановиться не могу?
— Никита, я… — начала я, но он перебил.
— Не смей! Не смей оправдываться! — его голос сорвался на крик. — Ты хоть понимаешь, что ты с нами сделала? С Машей? Я думал, мы семья, Яна! А ты… ты с этим лощеным козлом!
Дверь в детскую скрипнула, и я увидела, как Маша, босая, в своей пижаме с зайцами, стоит в проеме. Ее глаза были огромными, испуганными.
— Папа, не кричи… — прошептала она.
Никита осекся. Он посмотрел на нее, потом на меня — и в его взгляде было столько боли, что я чуть не рухнула на колени.
— Иди спать, солнышко, — тихо сказал он, сглотнув ком в горле. — Мама с папой просто… говорят.
Маша кивнула и ушла, а я осталась стоять, чувствуя, как пол уходит из-под ног.
На следующий день я пошла на работу, как на эшафот. В кабинете Романа горел свет, и я видела через стеклянную перегородку, как он что-то обсуждает с Анной Николаевной. Она сидела, скрестив руки, а он расхаживал, жестикулируя. Когда я вошла, оба замолчали.
— Яна, садись, — Роман кивнул на стул. Его голос был спокойным, но в нем чувствовалась злость. — Нам нужно поговорить.
Я села, стараясь не смотреть на Анну Николаевну. Ее взгляд жег мне затылок.
— Анна вчера рассказала мне интересную историю, — начал он, остановившись у окна. — Про то, как ты прикрываешься мной, чтобы… как она выразилась, "развлекаться после работы". Это правда?
Я вскинула голову. Анна Николаевна смотрела на меня с холодным торжеством, как кошка, поймавшая мышь.
— Это ты звонила Никите? — вырвалось у меня. — Зачем? Что я тебе сделала?
— А ты что сделала своей семье? — парировала она, наклонившись вперед. — Я молчала, Яна, потому что жалела тебя. Но вчера, когда ты опять "задержалась", а я осталась разгребать твои ошибки в отчетах, я поняла: хватит. Ты не просто коллега, ты — угроза. Для всех нас.
Роман кашлянул, прерывая ее.
— Яна, я не знал, что у тебя муж, ребенок… — он провел рукой по волосам, и впервые я увидела в нем неуверенность. — Если бы знал, я бы… черт, я бы не полез в это.
— Не знал? — я усмехнулась, чувствуя, как внутри все кипит. — А когда я говорила про Машу, про Никиту, ты что, не слышал? Или тебе просто было плевать?
Он молчал, глядя в пол. А я вдруг поняла: он не герой из моих фантазий. Он — обычный мужик, который привык брать, что хочет, и не думать о последствиях.
Дома меня ждал новый скандал.
Никита сидел на диване с бутылкой пива, а рядом лежал мой телефон — экран светился от пропущенных звонков Романа.
— Он тебе названивает, — процедил Никита, даже не глядя на меня. — Что, совесть проснулась у любовничка?
— Никита, я все ему сказала, — я опустилась рядом, пытаясь взять его за руку, но он отдернулся. — Всё кончено. Я виновата, знаю. Но я хочу все исправить. Ради Маши. Ради нас.
Он повернулся ко мне, и в его глазах я увидела не только гнев, но и усталость.
— Исправить? — он горько усмехнулся. — А как ты исправишь то, что я теперь каждый раз, глядя на тебя, буду видеть его? Как я забуду, что моя жена бегала к другому?
Я заплакала. Не театрально, не для жалости — слезы просто хлынули, как вода из прорвавшейся плотины. Он смотрел на меня, и я знала: он тоже сломлен. Но в его молчании было что-то еще — надежда. Тонкая, как нитка, но живая.
Прошел месяц.
Роман уволился, Анна Николаевна осталась моим строгим надзирателем на работе, а я… Я учусь жить заново. Никита не простил меня до конца — пока нет. Но он не ушел. Каждое утро он варит кофе, каждую ночь молчит рядом, и я вижу, как он борется — с собой, со мной, с прошлым. А я? Я держусь за эту нитку надежды, зная, что справедливость — это не громкий суд, а тихая работа над собой. И, может, однажды мы снова станем семьей. Настоящей.
Прошло три месяца с той ночи, когда Никита смотрел на меня с этой тонкой, как паутина, надеждой в глазах. Я цеплялась за нее, как утопающий за соломинку, но, видимо, соломинка оказалась слишком хрупкой.
Мы пытались. Честно пытались. Утром он варил кофе, я готовила Маше завтрак, мы даже ходили в парк по выходным, держа ее за руки — она между нами, как мостик. Но каждый раз, когда я смотрела на Никиту, я видела тень — не Романа, а того, что я разрушила. Он тоже это видел. И в один из вечеров, когда Маша уснула, он сказал:
— Яна, я не могу больше. Не могу притворяться, что ничего не было.
Он сидел на диване, сжимая в руках кружку — уже не с кофе, а с чем-то покрепче. Его голос был тихим, но в нем слышалась злость — та, что появляется, когда решение уже принято.
— Никита, мы же договаривались… — начала я, но он поднял руку, останавливая меня.
— Нет, ты договаривалась. А я просто устал. Устал видеть тебя и думать: а где она была вчера? С кем? Я люблю тебя, Яна, но жить с этим… — он покачал головой, глядя в пол. — Я подал на развод.
Слово упало между нами, как камень в пруд, и круги от него разошлись по всей комнате. Я молчала. Что я могла сказать? Он был прав. Любовь — это не только чувства, это доверие, а я его разбила вдребезги.
Развод был быстрым, но болезненным, как операция без наркоза. Судья, женщина с усталыми глазами и строгим голосом, вынесла вердикт: Маша остается с Никитой, потому что он "обеспечивает стабильность".
Я не спорила — какая из меня мать после всего? Квартиру разделили пополам, но Никита настоял, чтобы я взяла свою долю деньгами. Он хотел остаться с Машей в нашем старом доме, где на стенах еще висели ее рисунки, а в шкафу пахло моими духами.
Я забрала только одежду и пару коробок с книгами. Когда хлопнула дверь, я стояла на улице с чемоданом, и дождь лил мне за шиворот, как будто небо решило добить меня окончательно.
— Прощай, Никит, — прошептала я, хотя он уже не слышал.
На работе я держалась из последних сил. Анна Николаевна смотрела на меня с плохо скрытым удовлетворением — ее молчаливое "я же предупреждала" висело в воздухе, как дым от сигарет, которые она курила в одиночестве на балконе офиса. Роман давно исчез из моей жизни, оставив после себя только эхо стыда.
Но потом появился Игорь.
Игорь был новым курьером в нашей фирме. Молодой, лет тридцати, с растрепанными темными волосами и улыбкой, от которой внутри что-то теплело. Он был не похож на Романа — никакой властности, никаких дорогих костюмов. Просто парень в джинсах и кедах, который приносил мне кофе из автомата и шутил про погоду.
Сначала я просто смеялась над его болтовней, потом стала задерживаться с ним в курилке, хотя сама не курила, а однажды он сказал:
— Яна, ты слишком красивая, чтобы вот так киснуть. Поехали со мной на море?
Он стоял передо мной, засунув руки в карманы, и смотрел так открыто, что я растерялась. Море. Солнце. Новое начало. Почему бы и нет?
— А ты не боишься, что я опять все испорчу? — спросила я, пытаясь скрыть дрожь в голосе за усмешкой.
— Боюсь, — он пожал плечами. — Но я рискну. А ты?
Я посмотрела на него — на его чуть кривую улыбку, на веснушки, разбросанные по носу, как звезды по небу, — и кивнула.
Через неделю мы уже были в Крыму. Игорь снял маленький домик у моря — деревянный, с облупившейся краской и скрипучей верандой. Он подошел сзади и обнял нежно за плечи.
— Классно здесь! — сказал он, глядя на закат.
— Красиво, — согласилась я, но думала не о закате. Я думала о том, как странно все повернулось. Никита, Маша, наш дом — все это осталось где-то далеко, как кадры из старого фильма, который я больше не хочу пересматривать. А здесь, у моря, я вдруг почувствовала себя живой. Не виноватой, не сломленной — просто живой.
— А ты хоть не жалеешь, что уехала? — спросил Игорь.
— Конечно же, нет — ответила я честно.
Игорь улыбнулся и страстно поцеловал меня в губы. Я стояла, ощущая соленый вкус ветра на губах, и думала: может, это и есть справедливость?
Никита звонил пару раз — спрашивал, как дела, рассказывал про Машу. Я слышала в его голосе усталость, но уже не вину. Он строил свою жизнь, я — свою.
А море шумело за окном, смывая старые раны, и Игорь пел что-то дурацкое, разливая вино по стаканам. Я смотрела на него и понимала: это не конец. Это только начало. И пусть оно будет таким — шумным, соленым, живым.
Прошло полгода с тех пор, как я стояла на берегу в Крыму, чувствуя, как ветер и Игорь обнимают меня за плечи. Море стало частью моей жизни — его шум был фоном для новых дней, которые я училась проживать без оглядки назад. Мы с Игорем не вернулись в город. Вместе устроились на работу в туристическое агентство.
Как-то вечером, раздался телефонный звонок. Номер был знакомый — Никита.
— Яна, привет, — его голос звучал спокойно, почти тепло. — Как дела?
— Привет, Никит, — я улыбнулась, хотя он этого не видел. — Хорошо. А у вас с Машей?
— Нормально. Она спрашивает про тебя иногда, — он замялся, и я услышала, как скрипнул стул на том конце провода. — Я тут подумал… Может, ты приедешь на ее день рождения? Ей будет девять скоро. Она хочет тебя видеть.
Мое сердце сжалось. Маша. Моя девочка с тонкими косичками и смехом, как звон колокольчика. Я закрыла глаза, представляя ее — выросшую, с новыми привычками, которых я не знаю.
— Я приеду, — сказала я тихо. — Конечно, приеду.
— Приезжай, будем ждать тебя — сказал он спокойно и бросил трубку.
Игорь вышел, присел рядом, положил руку мне на колено.
— Кто звонил? — спросил он, глядя на меня с той своей открытой улыбкой.
— Никита. Звал на день рождения Маши, — я повернулась к нему. — Поехали со мной?
Он кивнул, не спрашивая лишнего. Игорь был таким — принимал меня со всеми моими трещинами, не пытаясь их замазать или сделать вид, что их нет.
День рождения Маши был шумным и теплым. Я очень по ней соскучилась, да и она тоже. И весь праздник от меня не отходила. И честно, я даже загрустила, что дочь растёт без меня.
Вернувшись в Крым, я долго не могла уснуть. Море шумело за окном, а я думала о Маше, о Никите, о том, как странно складывается жизнь. Игорь спал рядом, его дыхание было ровным, как прибой. Я повернулась к нему, провела рукой по его волосам, и он что-то пробормотал во сне, улыбнувшись.
Утром я вышла на веранду. Солнце вставало над водой, раскрашивая ее в золотой и розовый. Я стояла, вдыхая соленый воздух, и вдруг поняла: я не бегу больше. Не от прошлого, не от себя. Я здесь, с Игорем, с морем, с этой новой жизнью, которую я сама выбрала. Маша растет, Никита идет своей дорогой, а я… Я наконец-то дома — не в стенах, а в душе.
И когда Игорь обнял меня сзади, шепнув: "Доброе утро, моя морская", я повернулась к нему и сказала:
— Давай останемся здесь навсегда.
Он рассмеялся, поцеловал меня в висок, и я знала: это конец одной истории и начало другой. Не идеальной, не без шрамов, но моей. И этого достаточно.