— Что ты от меня хочешь? — спрашиваю неожиданно даже для самого себя. — Хватит с меня игр, скажи, что происходит на самом деле?
Ирэн приоткрывает рот, чтобы ответить, но мои вопросы еще не закончились:
— Что у вас с Волконским? Что между вами общего, кроме этого шрама?
Новичок (21)
У Ирэн, действительно, есть шрам чуть ниже запястья. Замечаю его, когда она тянется к выключателю, чтобы включить свет, и длинный рукав ее черной водолазки чуть задирается.
Как я оказался в подвале ее дома? О. Это просто. Артем с самого утра притащил меня сюда, чтобы устроить репетицию. Родители Ирэн вроде куда-то уехали.
— Почему это так важно для вас? — спрашиваю, отрывая взгляд от шрама Ирэн и оглядывая просторное помещение. — Репетировать?
— Музыка помогает отвлечься, — охотно отзывается Волконский, вытаскивая из чехла синтезатор, который притащил с собой.
— Плюс скоро день учителя, и мы всегда играем на концерте, — говорит Ирэн. — Это последний год. Мы должны быть на высоте, — она поворачивается ко мне и серьезно добавляет: — Хочешь или нет, но ты теперь с нами, а значит, обязан быть лучшим.
Артем усмехается, подключая клавиши к сети. Вообще-то меня пугают публичные выступления, но даже заикаться об этом не буду. Слишком уж сильно мне хочется стать незаменимой частью их музыкальной команды.
Ударной установки в подвале нет, зато есть непонятное устройство, задающее любой ритм по желанию. Осознание того, что ударник-Седов не будет присутствовать на репетиции проносит облегчение.
После небольшой дискуссии о репертуаре, они наконец выбирают песню, которую будем играть первой. Артем включает ритм-машину, а я проверяю строй акустической гитары.
Начинаем. Ирэн поет так, что внутри всё замирает. Проживает каждую строчку, каждое слово. Преклоняюсь перед ее талантом певицы. Это невозможно объяснить словами, надо слушать, чтобы понять.
Когда песня заканчивается, я чувствую небывалый прилив сил. Даже без Лапкина и Седова мы звучим потрясно. Хотя по лицу Ирэн этого не скажешь. Возможно, я где-то налажал?..
— Что не так? — спрашиваю прямо.
— Всё неплохо, Алекс, — не сводя с меня глаз, отвечает Ирэн, и я неожиданно понимаю, что мне дико нравится, когда она обращается ко мне так. — Только есть одно «но». На концерте ты не должен смотреть на меня так.
— Как? — сглатывая, спрашиваю я и заранее знаю, что ответ молотом треснет меня по голове.
— Как будто я – единственный человек в зале.
Ну, я же говорил. Кончики ушей, значит, у меня краснеют, когда я волнуюсь? Нет, не сегодня. Сегодня я краснею полностью, до мизинцев ног, как пришелец из помидорной галактики.
Артем посмеивается и выдает:
— О, так у нас тут проблема!
— Никакой проблемы, — бубню я. — Просто я пока не привык к твоему… к твоему голосу.
— Я сделаю кофе, — говорит Артем и шагает к двери. — А вы пока решите проблему.
Он оставляет нас вдвоем, и я уже толком не понимаю, что мне чувствовать. Когда уже их игры закончатся? Как долго они еще будут издеваться?
Мне сложно дается осознание того, что мы по-настоящему близки только до конца очередной песни. Каждая нота, каждый аккорд, который мы создаем вместе, — это лишь временное перемирие, а когда музыка затихает, я снова сам по себе, беззащитный, как мышонок.
Перебираю струны гитары, лишь бы не встречаться взглядом с Ирэн. Слышу легкие шаги, и через миг ее пальцы мягко обхватывают гриф гитары, останавливая дрожащие струны.
Поднимаю глаза. Натыкаюсь на ее глубокий, странный взгляд, и дыхание сбивается.
— Что ты от меня хочешь? — спрашиваю неожиданно даже для самого себя. — Хватит с меня игр, скажи, что происходит на самом деле?
Ирэн приоткрывает рот, чтобы ответить, но мои вопросы еще не закончились:
— Что у вас с Волконским? Что между вами общего, кроме этого шрама?
Поднимаюсь на ноги, перехватываю гриф гитары так, что моя рука ложится поверх руки Ирэн и легонько надавливаю большим пальцем на то место, где у нее шрам.
Она вздрагивает, но освободиться не пытается. От прикосновения к ее прохладной коже внутри всё переворачивается. Мир сужается до точки прикосновения наших рук, до крохотного пространства между нами.
— Мы одиноки, — говорит Ирэн едва различимо, вытаскивает руку из-под моей и потирает пальцы. — Нам больно. Нам скучно. И мы не в отношениях. По крайней мере, не в тех, о которых известно тебе.
Они не в отношениях. Это всё, что я слышу. Меня накрывает волной жара, но Ирэн, будто ощущая это, делает большой шаг назад. Она натягивает рукав водолазки до костяшек пальцев, скрывая шрам, и теперь в ее взгляде появляется уже знакомое мне безразличие.
— Мы здесь играем музыку. Мы готовимся к концерту. И это всё, что я от тебя хочу, – чтобы ты хорошо делал свою работу и не подвел команду в самый ответственный момент.
За дверью раздаются шаги – Артем возвращается с подносом, на котором три дымящихся кружки. Его взгляд скользит между нами, будто он чувствует напряжение в воздухе.
— Ну что, разобрались? — спрашивает он, подходя к нам.
— Более чем. Новичок всё понял, — Ирэн берет одну из кружек и обхватывает обеими руками.
Я киваю, замечая, как дрожат ее пальцы, когда она подносит кофе к губам.
— Тогда давайте сначала. И помни, Новиков, — Артем скашивает глаза в мою сторону, — на концерте никаких личных взглядов.
— Только музыка, — соглашаюсь я.
Когда Ирэн доходит до второго куплета, я снова ловлю себя на том, что смотрю на нее. Но на этот раз она не делает мне замечаний. Поет так же красиво, как и раньше, с таким же непроницаемым лицом, только вот теперь я вижу гораздо больше настоящей Ирэн.
Как бы ей не хотелось вернуть всё, как раньше, это невозможно. Я видел трещину в броне этой девушки, и эту картину нереально забыть. Ее осипший голос, когда она призналась в одиночестве, ее дрожащие пальцы, ее потерянный вид – всё это врезалось в мою память яркой вспышкой. Но, я знаю, это лишь верхушка айсберга. Сколько еще эмоций, воспоминаний и событий Ирэн держит в клетке под гигантским замком? Думать об этом и страшно, и волнительно, потому что сегодня я выяснил, что она – вообще не тот человек, которым хочет казаться.
Я готов подождать. Рано или поздно вся правда, которую Ирэн так тщательно скрывает, вскроется, вырвется на поверхность.
Как вырвались из-под контроля мои чувства, отрицать которые теперь бесполезно.