Артём шёл по пустому коридору, вяло волоча за собой рюкзак. Уроки закончились, но он остался дожидаться одноклассника, с которым собирались идти в магазин за сладостями.
В животе урчало от голода, настроение было ниже некуда. На биологии опять поставили тройку, хотя он старался. Ну, как старался... Прочитал параграф на перемене — этого ведь должно было хватить?
Он остановился у окна, глядя на лужи, пришла весна и снег почти растаял. Вдруг вспомнил, что оставил тетрадь по математике у Марии Павловны. Придётся идти в учительскую.
Артём вздохнул. Учительская казалась каким-то ужасным местом, где собираются "враги народа", обсуждают учеников и пишут планы, как бы ещё усложнить жизнь школьникам.
По крайней мере, именно так он себе это представлял.
Дверь в учительскую была приоткрыта. Внутри кто-то разговаривал — тихо, почти шёпотом, но голоса были знакомы. Артём хотел постучать, но остановился. Его имя прозвучало так ясно, что он вздрогнул:
— Артём Рубцов... — Это была Мария Павловна, его учительница по математике. — Мне кажется, он просто от нас отдаляется. Раньше у него глаза горели на задачах, а теперь будто всё ему безразлично. Я волнуюсь.
Артём замер. Сердце забилось быстрее. Он прижался к стене, не решаясь ни войти, ни уйти.
— Он не плохой мальчик, — вторил другой голос. Это был Пётр Сергеевич, учитель истории. — Умный, с характером. Но будто замкнулся. Может, дома что-то?
— Я говорила с мамой, — вздохнула Мария Павловна. — Говорит, всё нормально, но... не знаю. Он стал такой отстранённый. Хочется достучаться, а не получается.
Артёму вдруг стало не по себе. Он никогда не думал, что учителя вообще будут говорить о нём. Он был уверен, что для них он просто ученик.
А тут... они его обсуждали, как человека. Переживали. Пытались понять. Думали, как помочь.
Всё, что он думал раньше о школе и учителях, трескалось, крошилось, ломалось прямо у него внутри.
Артём прислонился к стене чуть дальше от двери и затаил дыхание. Он знал, что подслушивать нехорошо, но не мог оторваться. Слова, которые звучали за дверью, не были злыми или равнодушными. В них было что-то тёплое… человеческое.
— Я переживаю за Лизу Ковалеву, — говорил кто-то мягким голосом. Это была Анна Васильевна, учительница русского. — Она совсем перестала улыбаться. Раньше такие сочинения писала, а теперь будто пишет через силу.
Я ей предложила остаться после уроков, побеседовать… Она только кивнула, но так и не пришла.
— У неё, кажется, папа уехал на вахту, — сказал Пётр Сергеевич. — А мама всё время на работе. Я с ней пару раз разговаривал — не хочет открываться. А ведь видно, что девочке тяжело.
Артём почувствовал, как что-то защемило внутри. Лизу он знал — она сидела через парту. Никогда не думал, что у неё что-то не так. А учителя — знали. И пытались помочь.
— А вот Артём Рубцов, — вновь заговорила Мария Павловна. — Он стал каким-то… закрытым. У него взгляд потухший. Я помню, как он спорил со мной по задачам с азартом. А теперь — равнодушие.
Я не думаю что он просто ленится…
— Согласен, — вмешался Пётр Сергеевич. — Я его спросил как-то на перемене, всё ли в порядке. Он просто пожал плечами. Так странно. Раньше ведь тянул руку на каждом уроке.
— Думаете, стоит поговорить с ним серьёзно? — спросила Анна Васильевна.
— Я боюсь его спугнуть, — тихо сказала Мария Павловна. — Он такой... гордый. Лучше мягко. Может, через проект какой-нибудь втянуть, найти, что ему интересно… Главное — не давить.
Эти слова пробрались в самое сердце. Артёму стало не по себе. Сначала — от того, что они говорят о нём. Потом — от того, как говорят. Не с раздражением. Не с осуждением. А с участием. С заботой.
Он слышал, как Анна Васильевна добавила:
— Мы ведь не просто. Мы с ними — каждый день. Иногда мы ближе, чем родители. И если мы не поймём их — кто тогда?
Вдруг послышались шаги — кто-то шёл к двери. Артём вздрогнул, отпрянул, притворился, будто только что подошёл.
— Артём? — удивлённо подняла брови Мария Павловна. — Ты что-то хотел?
— Да… — он сглотнул. — Тетрадь по математике. Я забыл у вас.
— Сейчас, подожди минутку, — улыбнулась она и скрылась за дверью.
Артём стоял, глядя себе под ноги. И в голове крутилась только одна мысль:
«Они… переживают. За меня. По-настоящему.»
И тут прозвучало:
— А вот и твоя тетрадь, Артём, — голос Марии Павловны вывел его из раздумий.
Он взял тетрадь, поблагодарил и поспешил уйти. Сердце колотилось.
Уже в раздевалке он вдруг понял, что впервые в жизни по-настоящему посмотрел на учителей другими глазами. Не как на строгих людей у доски, а как на живых — уставших, волнующихся, заботящихся. Таких же, как он.
И они переживают. О нём. И о Лизе. И обо всех.
На следующий день он молча сел за парту и в голове всё ещё звучали слова: «Он не ленивый… Просто закрылся…» — «Главное — не давить».
На уроке математики Мария Павловна, как обычно, вышла к доске и начала объяснять новую тему. Раньше Артём бы просто записывал, не вникая, думая о звонке на перемену. Но сегодня… сегодня он смотрел на неё иначе.
Она казалась нестрогой, уставшей и стареющей.
Внутри Артёма что-то словно щёлкнуло. Как будто завеса слетела с глаз.
И вот — впервые за долгое время — он поднял руку.
Мария Павловна, даже немного удивлённо, кивнула:
— Да, Артём?
— А можно ещё раз про вот эту часть? — он указал на формулу. — Я немного не понял, как она работает…
Учительница улыбнулась. Тепло, по-настоящему.
— Конечно.
На перемене Артём поймал себя на странном чувстве, что он впервые за долгое время не было раздражения, когда прозвенел звонок на урок.
Напротив, ему было интересно наблюдать за учителями, как они заботливо пытаются объяснить тему, дают шанс исправить оценку или пытаются пошутить разрядить строгую атмосферу в классе.
Татьяна Владимировна с утра с тревогой в голосе переспрашивала у Лисы: «Ты точно хорошо себя чувствуешь?».
Физик Михаил Николаевич оставил Гришу после уроков, чтобы помочь ему с задачами, хотя тот никогда даже «спасибо» не скажет.
Даже строгая Елена Борисовна, оказывается, иногда улыбалась, когда кто-то из класса отвечал правильно.
Всю следующую неделю Артём был каким-то другим. Он начал слушать, а не просто «быть» на уроке. Он ловил взгляды учителей — иногда усталые, иногда полные надежды. И ему впервые захотелось их не подвести.
Артем стал чаще поднимать руку, не боясь ошибиться. Сделал домашнюю работу по литературе — да так, что Анна Васильевна аж вскинула брови и сказала:
— Вот это я понимаю — работа. Видно, что от души. Молодец, Артём.
И в этих словах он впервые услышал не просто оценку, а поддержку и одобрение.
Прошло пару недель. Мария Павловна раздавала проверенные работы, она положила тетрадь Артёма на парту и тихо сказала:
— Молодец. Видно, что стараешься. Я это очень ценю.
Он улыбнулся. Не потому что получил четвёрку. А потому что понял, он снова стал собой. Тем самым Артёмом, которому интересно. Который спорит, задаёт вопросы, ищет ответы.
Учителя волнуются иногда больше, чем сами ученики. Они помнят, кто ты есть — даже когда ты сам про это забыл.
Однажды, когда Артем после уроков помог Марии Павловне донести папки в кабинет, он остановился у выхода и тихо сказал:
— Спасибо вам. За то, что... не сдаётесь. Даже когда мы, кажется, уже сдались.
Она посмотрела на него, чуть прищурилась и кивнула.
Они оба улыбнулись.
Школа — это не только уроки и оценки. Это еще и про людей, которые хотят тебе добра.
Учителя тоже переживают, чувствуют, волнуются, пусть и не всегда могут показать это так, чтобы ты понял.
Но если внимательно понаблюдать и послушать, то можно понять гораздо больше, чем просто объяснение темы у доски.