Она родилась с невысоким ростом – всего метр сорок девять, и этот факт словно прирос к её личности, став любимой темой для чужих подшучиваний. С детства приучена к тому, что стоит рядом с высокими людьми и невольно сжимается, будто подчеркивая: «Я крошечная». А со временем эта «крошечность» стала не просто физическим фактом, а своеобразным символом её уязвимости перед мужским миром.
Сейчас ей тридцать один. Никогда не целовалась, не держалась за руку с «бойфрендом», не делила воскресное утро под одним одеялом. Подруги успели поразводиться, кто-то уже во второй раз, а она даже не имела простого свидания, которое бы не закончилось полуобморочным состоянием. Смешно? Ей не слишком. Хотя порой она сама над собой иронизирует: «Надо же, тридцать один – а я до сих пор школьница в душе, шарахаюсь при виде любого подходящего мужского силуэта».
У неё есть мама, которая очень старается помочь, то ли знакомя её с «хорошими мужчинами», то ли предлагая психолога. Но всякий раз, когда речь заходит о реальном знакомстве, внутри у неё всё сжимается, а ноги буквально подкашиваются. Пару лет назад мама устроила ужин с сыном своей подруги: всё было тихо и мирно, но героиня наша вместо того чтобы спокойно поболтать за салатом, взмокла от ужаса. Ей казалось, что этот парень – гигант, тень которого нависает, мешает ей дышать. В конце концов пришлось сознаться, что ей нехорошо, и сбежать домой. «Вот больная», – гадала потом, сжавшись в комок. После этого мама притихла, перестала эксперименты устраивать.
Героиня прячется за привычным кругом дел: скучная, но надёжная работа в бухгалтерии, чтение книжных новинок, редкие чаепития с мамой и сериал на ночь. Иногда задумывается: «А ведь, может, я и не хочу отношений? Подумаешь, у остальных есть, а у меня нет – не смертельно же». Но тоска отжирает душу, когда видит в парке милую пару, которая идет, держась за руки. Почему у неё внутри в такие моменты появляется позёмка страха, а не радость: «И я так смогу»? Потому что она уже знает: «Я не смогу».
Но однажды всё-таки случается ситуация, когда вроде бы появляется шанс. Новый сотрудник в офисе – Игорь, вежливый, не слишком громкий, на вид не пугающий. Он пару раз подошёл к ней с рабочими вопросами, а однажды попросил помочь разобраться с отчётностью. Она заметила, что рядом с ним не чувствует столь острой паники – видимо, потому что он крайне деликатен, говорит спокойно, держится на расстоянии. Поймала себя на мысли: «А вдруг я смогу хотя бы попробовать?» Но стоило ей лишь представить, что однажды этот Игорь может предложить выпить кофе вместе, внутри всё оборвалось: затряслась, в горле пересохло. «Нет, – сказала себе, – не могу. Я не умею. Вдруг он окажется тоже гигантом, как все…»
В итоге эта мысль, не успев расцвести, засохла. Когда Игорь попробовал пригласить её на ланч, она, покраснев, пробормотала отговорку: «Мне… надо маме позвонить, сорри» – и убежала. Сама понимала, насколько нелепо выглядит. Но иначе не сумела: стоило представить, как он будет сидеть напротив и смотреть на неё, возникали подступы панической атаки: сдавленное дыхание, дрожащие руки. И всё – конец. Он растерянно пожал плечами и больше не повторял приглашений.
По ночам она лежит, разглядывая трещинки на потолке: «Это неправильно, я хочу жить, как все… но не могу переступить через животный ужас». Её подруги с сочувствием, но не слишком глубоким пониманием говорят: «Может, к психологу?» Она кивает: «Да, да, конечно…» – но так и не доходит. С одной стороны, боится, что психолог начнёт ковырять её голову, заставит встречаться «по упражнениям», идти на свидания. С другой – страшно остаться всю жизнь одной. Но паралич не даёт сделать шаг.
Ей стукнуло тридцать один в июне. Мама подарила букет роскошных роз, посмотрела с грустью: «Доченька, почему ты не пыталась с Игорем как-то общаться?» – «Ну… не знаю… не сложилось», – ответила она, опустив глаза. Мама потёрла лоб, сказала лишь: «Ты ведь не хочешь всю жизнь так? Я же вижу, ты страдаешь». Но героиня только пожала плечами, и разговор умер. Снова.
Впрочем, следующим утром, по пути в офис, она осознала, что сердце колотится от одной мысли: «А что, если я заговорю с Игорем сама? Скажу: “Прости, я тут неважно себя чувствовала…”» И на секундочку ей почудилось, что она способна. Но как только увидела его у кулера в коридоре, во рту мгновенно высохло, а внутренности сжались. Даже поздороваться толком не вышло: «Привет…» – он обернулся: «Привет», – и хотел что-то добавить, но она резко отвернулась, вмиг побежала к своему столу. «Да что ж за дурость», – ругала себя мысленно потом.
Поздним вечером, когда уже гасили свет в офисе, она вспомнила давнее детское событие: когда одноклассник отталкивал её, смеялся: «Ой, какая коротышка! Ну-ка, давай, если вырастешь – поговорим!» Возможно, тогда и залегла причина её паники. Смешно, а смотрите, как эффект тянется из прошлого. Ещё вспоминает, как отец бросил маму, едва дочь в школу пошла, – может, эти образы слились воедино: «Мужчины либо высмеивают, либо уходят». Так накапливался страх.
Лежа на подушке, она тихо повторяет: «Боюсь, но ведь и хочу… как же я преодолею это?» Ответа нет. «Никак», – шепчет внутренний голос. Тревожный сон. Утром снова встала, надела серый брючный костюм, поехала на работу. И вот так день за днём.
Наступает момент: Игорь уходит в отпуск, а заодно объявляет, что переводится в другой филиал. Тонким слухом она слышит об этом от начальницы, и внутренне содрогается: «Значит, шанса уже не будет». Но почему-то смятение не выплескивается в слёзы. Просто тихая тоска: «Всё, я упустила. Снова.» Коллеги собираются устроить ему прощальный чай, её тоже зовут, но она, словно мышь, скрывается: «У меня срочная работа.» На самом деле не может вынести того, что и так уезжает – а она не сделала ничего, чтобы приблизиться.
Вечером, уже закрывая за собой офис, она садится у стола, и слёзы всё же проступают. «Что за проклятие? Почему я не могу даже поговорить?» Но в тот же миг решает: «Так не пойдёт. Мне надо хотя бы попытаться с кем-то научиться общаться.» Резко поднимается, вбивает в браузер: «Психолог, фобия отношений, страх мужчин.» Читает пару статей, голова идёт кругом: «Это похоже на андрофобию… Но, может, лечится?» Записала телефон одного кабинета. Снова сомнение: «Может, я всё преувеличиваю?» Закрыла вкладку, ушла домой.
День спустя, сидя в своей маленькой комнате (съёмная квартира, мать живёт в соседнем районе), она всё-таки решается набрать номер клиники. Когда уши ловят дружелюбный голос админа, говорит: «Я… хочу проконсультироваться. Боюсь…» – дальше сбивается. Админ терпеливо: «Всё хорошо, запишем вас к психологу, имя такое-то, когда вам удобно?» Героиня прикусила губу: «В понедельник, после шести?» – «Да, давайте. Придёте?» Она кивнула в телефон: «Приду.»
Отложила трубку, сердце колотится. Смешанные чувства: «Неужели я осмелюсь пойти…» Но внутри будто что-то раскрывается. Может, после тридцати один год одиночества ей достаточно. Пора хотя бы попытаться исцелить этот вечный страх, который загоняет в панические атаки всякий раз, когда мужчина приближается. Не факт, что получится, но разве можно дальше так существовать: смотреть, как всё вокруг проходит мимо?
Финальная сцена: понедельник, она выходит из метро, держа в руке записку с адресом психологического центра. В груди привычная тревога, но уже не парализующая, а настойчивая: «Боишься? А придётся шагнуть.» Она идёт по коридору, замечая, как ноги дрожат, но всё же не поворачивает назад. Усмехается самой себе: «Если я смогла дойти до этого кабинета, может, однажды смогу и поздороваться без одышки с каким-нибудь парнем, не убегая в ужасе.»
Садится на диван в приёмной, смотрит на табличку «Психолог Иванова Л.В.». Слышит, как внутри всё клокочет: «Не убежишь?» Она тихо отвечает сама себе: «Нет. Всё. Хватит бежать.»
Вот и всё. Она, может, ещё не готова окунуться в «нормальные отношения» или ходить на свидания, но хотя бы делает первую попытку разобраться в себе. А значит, в эту самую минуту её многолетняя стагнация начинает таять. И в этом простом действии – скрытая победа, которая, возможно, станет первым шагом к тому, чтобы однажды улыбнуться мужчине и не почувствовать себя крошечным загнанным зверьком.
Конец