Наверное, меня сейчас стошнит. Организм будто прикалывается, недостаточно мне унижений!
К счастью, мне удается унести оттуда ноги. Дверь в столовую захлопывается, обрывая мерзкий смех Седова.
Новичок (29)
— Радость моя, что у тебя с экономикой? — Лапкин плюхается на стул напротив меня. До этого он сидел с одноклассниками. Правда в углу, вроде как с краю обеденного стола, но все равно считается. Похоже, что настоящий изгой – теперь я. — А с инглишем? Скоро четверть закончится, а у тебя хвостов целый вагон!
Мычу что-то неопределенное. Смотрю за его плечо, на Тропинину. Она громко смеется над тупой шуткой Седова. Она перекрасилась в блондинку, на лице тонна косметики. Эмма теперь ничем не отличается от других местных барышень. Жутко это. Стремно и непонятно.
— Алло! — Лапкин щелкает возле моего носа пальцами. — Новиков, я с тобой говорю! Успеваемость нужно подтянуть, слышишь меня?
— Родя, давай не сейчас.
Аромат от тарелки бесподобный, но кусок в горло не лезет. Встаю и направляюсь к выходу из столовой. Нереально. Это нереально – вести себя как ни в чем не бывало. Я не справляюсь. К счастью, здесь нет Ирэн, иначе бы меня вообще перекрыло, как это бывает каждый раз, когда я случайно натыкаюсь на нее взглядом на занятиях.
Слышу, как отодвигается стул. Передо мной вырастает фигура Седова с наглой ухмылкой на лице. Ну, началось. Давненько он не доставал меня. Вообще-то я надеялся, что теперь, когда Тропинина мне по боку, он перестанет цепляться, но, видимо, нет.
— Свали с дороги, — огрызаюсь я.
— Наш подопытный кролик научился рычать! — ржет Седов. — Это прорыв в науке, дамы и господа! Не для протокола, — Седов наклоняется ко мне, но говорит все так же громко, чтобы все слышали: — кого бы ты все-таки выбрал? Роковую красотку с жестоким сердцем или милую заботливую подружку?
Судя по реакции одноклассников (они бесстыдно наблюдают за мной), каждый из них знает. Каждый, мать его, человек за этим столом.
Наверное, меня сейчас стошнит. Организм будто прикалывается, недостаточно мне унижений!
К счастью, мне удается унести оттуда ноги. Дверь в столовую захлопывается, обрывая мерзкий смех Седова. Борюсь с рвотными позывами, на всякий случай, останавливаясь возле куста сирени. Кто-то ко мне подходит. Узнаю ботинки Лапкина. Нельзя вот оставить меня в покое?!
— Как давно ты в курсе? — тихо спрашиваю, не глядя на него.
Молчит. Вздыхает.
— Я тебя не знал тогда. А они наседали. Тебе меня не понять, Новиков. Тебе и не снилось, что такое – быть незаметным! Тебя как будто бы и нет. Ты не существуешь! А все они… впервые предложили мне стать частью чего-то. Надо было всего лишь сделать ставку.
— Черт! Долбанный интернат!
Эти козлы не просто знали. Все они участвовали в этом тупом пари!
Впечатываю кулак в кирпичную стену. Корчусь от боли. Ненавижу! Ненавижу это место.
Лапкин цокает языком где-то рядом. И негромко добавляет:
— Я подумал, разве это так ужасно, когда за твое внимания борются две симпатичные девчонки? И потом… когда я с тобой познакомился, то понял, что им не до тебя не добраться. Ты казался таким невозмутимым.
— Ты поставил на Эмму, — я не спрашиваю, а утверждаю, заставляя себя посмотреть Лапкину в глаза. — Поэтому ты называл Ирэн монстром? Поэтому просил меня не влюбляться в нее?
Лапкин ненадолго отводит взгляд в сторону и пожимает плечами:
— Игнатова действительно меня пугает, но… да, ты прав. Судя по твоим предыдущим отношениям, было понятно, что тебя больше привлекают девушки с естественной красотой.
Усмехаюсь. Обкусываю внутреннюю сторону нижней губы. Невольно вырывается новый смешок. Через секунду меня сотрясает от беззвучного смеха. Дурдом. Это не интернат для избалованных детишек, не-ет. Это сумасшедший дом! И я, кажется, подцепил какую-то болезнь.
Влетаю в спальню, достаю из кармана мобильник и звоню матери. Нет, так не пойдет. Я не смогу здесь учиться. Да и просто находиться в этом чокнутом мире – выше моих сил.
— Ты меня прости, — говорю я, когда гудки обрываются, — но я отсюда сваливаю. Больше не проведу в этом зоопарке ни одного дня! Я согласен даже жить во дворце щекастого или в собачьей будке вместе с Леди. Только не здесь!
Из динамика раздается какой-то шорох, переходящий в пыхтение.
— Твоя мать забыла дома телефон.
Сегодня, определенно, мой день. Жмурю глаза, провожу рукой по лицу, бесшумно матерюсь.
— А тебя не учили, что отвечать на чужие звонки невежливо? — распахивая глаза, интересуюсь я.
— Ты меня будешь вежливости учить? — недоумевает щекастый. — И… ты правда думаешь, что твои слова и желания имеют какой-то вес в данной ситуации? Я оплатил год твоей учебы в интернате. А значит, ты доучишься там, хочешь ты того или нет. И даже не думай жаловаться матери на свои… «проблемы». Этот интернат – лучший в городе. Учись быть самостоятельным, сынок. И засунь свои хотелки тебе в…
— Я тебе не сынок! И, раз уж на то пошло, я отсюда сбегу! Посмотрим, как ты это объяснишь маме!
Мои гневные вопли его веселят.
— Валяй. Думаешь, я тебя не найду и не притащу обратно за шкирку?
Сбрасываю звонок. В бешенстве швыряю телефон на кровать. Падаю спиной на матрас и натыкаюсь головой на что-то твердое. Кто-то ойкает. Мне требуется несколько секунд, чтобы понять, что «что-то твердое» - это колени Ирэн.
Просто прекрасно. Мало того, что я ее не заметил – я на нее улегся. И теперь хлопаю глазами, глядя на ее перевернутое, вытянутое от удивления лицо.