Я отперла дверцу духовки. В лицо ударил жар и запах корицы. Выходной удался — настоящий, в старом стиле. С пирогами, неспешной уборкой и пушистым пледом на диване. Мой маленький рай, который я отвоевала после пятидесяти лет вечной гонки.
— Витя, ещё пять минут, и будем пробовать! — крикнула я в сторону гостиной.
Он что-то буркнул в ответ. Газета шелестела, как старая берёза на ветру. Третий год мы с Виктором жили вместе, но официально расписываться не спешили. Мой опыт двух браков и его одного научил нас ценить свободу не меньше, чем близость.
Я поправила вышитую скатерть — мамино наследство — и принялась нарезать огурцы для салата. Мелко-мелко, как любит Виктор. За окном моросил октябрьский дождик, капли стекали по стеклу причудливыми дорожками.
Виктор появился в дверном проёме, прислонился к косяку. Газету он держал подмышкой, очки — на кончике носа.
— У Серёжки проблемы, — сказал без предисловий.
Я замерла с ножом над разделочной доской.
— Что случилось?
— Развелись они с Ларисой. Она его выставила. Говорит — сына растить будет.
Я вздохнула. Сергей, младший брат Виктора, никогда не отличался постоянством. Но и жена у него была — характер кремень.
— Сочувствую, — осторожно сказала я, чувствуя подвох. — А где он сейчас?
Виктор снял очки, протёр их краем рубашки.
— У друга на диване. Ненадолго пристроился, но неудобно там.
Желудок неприятно сжался. Предчувствие не обмануло. Подойдя к духовке, я демонстративно занялась пирогом.
— Вот и подумал, — продолжил Виктор, — у нас же комната свободная.
Я замерла с прихваткой в руке. Моя квартира. Моя кухня. Мой покой. После стольких лет стояния у плиты для мужа, свекрови, детей, начальства... Я наконец жила так, как хотела.
— Буквально на пару недель, — добавил Виктор, заметив мою заминку. — Пока он не найдёт что-нибудь подходящее.
Я поставила пирог на стол. Корица, яблоки, ваниль — запахи уюта растворились в воздухе, а я словно застыла между двух огней: помочь близкому человеку или защитить свой с таким трудом обретённый мир?
Вечерний разговор
Весь день я ходила сама не своя. Руки делали привычные дела, а мысли крутились вокруг утреннего разговора. Виктор больше не поднимал тему брата, но я чувствовала — ждёт. Вечер опустился на город незаметно, за окном зажглись фонари, а на кухне остывал чайник, который я поставила и забыла.
— Вить, нам надо поговорить, — сказала я, когда мы сели в гостиной перед телевизором.
Он приглушил звук, но глаз от экрана не оторвал. Будто знал, что услышит.
— Насчёт Серёжи... — я подбирала слова, чтобы не ранить. — Я не думаю, что это хорошая идея.
Виктор медленно повернулся ко мне. В полутьме его лицо казалось высеченным из камня.
— Почему? — один-единственный вопрос, а в нём столько всего.
Я обхватила чашку ладонями, впитывая остатки тепла.
— Мне нужно моё пространство, Витя. Пойми, я всю жизнь жила с кем-то, для кого-то. Сначала родители, потом мужья, дети... — голос дрогнул. — Эта квартира — первое место, где я чувствую себя... собой.
— То есть я тебе не мешаю? — в его тоне проскользнула обида.
— Ты — другое. Мы вместе решили жить. А Серёжа... он чужой для меня человек. Я даже не знаю, какой он.
— Он мой брат.
— Но не мой, — я сказала это мягко, но твёрдо.
Виктор молчал, потом щёлкнул пультом, выключив телевизор. Комната погрузилась в полумрак.
— Значит, то, что важно для меня, для тебя ничего не значит?
Я почувствовала укол вины, но оттолкнула его. В свои шестьдесят два я наконец научилась не поддаваться на такие уловки.
— Это несправедливо, Витя. Ты знаешь, как много ты для меня значишь. Но у меня есть право решать, кто будет жить в моём доме.
Он встал резко, так что диван скрипнул.
— Твоём доме? А я думал, это наш дом.
— Ты знаешь, что я имела в виду.
Но Виктор уже шагал к спальне. Дверь захлопнулась с глухим стуком, оставив меня в тишине гостиной с недопитым чаем и ощущением, что я сделала что-то непоправимое. Горло сдавило. Правильно ли я поступаю? Может, стоило согласиться, перетерпеть пару недель... Но внутренний голос, тот самый, что годами молчал, пока я угождала всем вокруг, сейчас звучал отчётливо: «Не отступай. Это твоё право».
Утренний холод
Утро встретило меня тишиной. Обычно Виктор уже гремел на кухне чашками, включал радио, ворчал на ведущих. Сегодня же тихо, будто в пустой квартире.
Я накинула халат и вышла из спальни, куда вчера легла одна. Виктор спал на диване в гостиной. Точнее, уже не спал — сидел, уткнувшись в телефон, не поднимая головы.
— Доброе утро, — сказала я, остановившись в дверях.
Тишина. Только пальцы быстро скользят по экрану.
Вздохнув, я отправилась на кухню. Поставила чайник, достала заварку, нарезала вчерашний пирог. Пальцы слегка дрожали, но я старалась сосредоточиться на простых действиях. Заварить. Разлить. Положить сахар — одну ложку, как любит Виктор. И себе половинку. Подогреть пирог.
Когда всё было готово, я позвала его:
— Витя, чай готов!
Ответа не последовало, но через минуту он появился на кухне. Хмурый, с отпечатком дивана на щеке, в помятой футболке. Сел, не глядя на меня.
Я поставила перед ним чашку с чаем. Фарфоровую, его любимую, с синими узорами. От чая поднимался пар, а между нами — невидимая стена.
— Будешь пирог? — спросила я, пытаясь заполнить давящую тишину.
Он посмотрел на стол, но будто сквозь него.
— Нет аппетита.
Два слова, а сколько в них холода. Я села напротив, обхватила свою чашку ладонями — старая привычка, словно тепло может защитить от неприятного разговора.
— Витя, давай...
Он поднялся, не дав мне закончить. Чай остался нетронутым. Пар продолжал клубиться над тёмной поверхностью, становясь всё реже, а Виктор уже был в прихожей. Застёгивал куртку, обувался, не говоря ни слова.
— Ты куда? — спросила я, выйдя из кухни.
— По делам.
Хлопнула входная дверь. Я осталась одна в квартире, полной утреннего света и такой пронзительной тишины, что захотелось плакать. Вместо этого я механически убрала со стола. Вылила его чай в раковину. Накрыла пирог полотенцем.
В отражении кухонного окна увидела себя — растрёпанную, в старом халате, с опущенными плечами. И вдруг ощутила острую, кинжальную обиду. Почему я должна чувствовать себя виноватой в собственном доме? Почему он не может просто принять мой выбор?
Пожилая женщина в отражении выпрямила спину и поджала губы. «Не дави на меня, Витя. Я слишком долго прогибалась под других».
Материнский совет
К обеду молчание стало невыносимым. Виктор не возвращался, а телефон молчал — ни звонка, ни сообщения. Я металась по квартире, пытаясь занять руки — протёрла пыль, перемыла посуду, даже разобрала шкаф. Но мысли путались, сердце тревожно сжималось.
Наконец я не выдержала и набрала номер сына.
— Андрюша, не отвлекаю? — спросила, услышав его голос.
— Мам, ты вовремя! Мы как раз на дачу едем. Бензоколонка, перекус, можем говорить, — трубка наполнилась шумом машины и детскими голосами.
— Внуки с тобой?
— Да, Маринка на работе, а я отгул взял. Картошку будем докапывать.
Я улыбнулась, представив эту картину — мой сын с лопатой, рядом копошатся мои внуки, выискивая в земле "клады". Будто вчера был таким же мальчишкой.
— Слушай, Андрюш... у меня тут ситуация, — я вздохнула и выложила всё как есть. Про брата Виктора, про наш конфликт, про тяжёлое молчание.
Сын слушал, не перебивая. Лишь изредка бросал кому-то: "Лёш, дай сестре водички" или "Нет, мы не будем заезжать в Макдональдс".
— И вот теперь не знаю, может, я зря упёрлась? — закончила я. — Может, надо уступить? Всего-то на пару недель...
— Мам, — голос Андрея стал серьёзным, — а помнишь, как папа привёз своего дружка Колю пожить на недельку? И как он остался на полгода?
Я поморщилась. Конечно, помнила. Коля пил, занимал ванную часами и таскал деньги из моего кошелька.
— Или как ты Настю Сорокину приютила, когда от мужа сбежала? А она потом про тебя сплетни распускала.
— Я просто хотела помочь...
— Вот именно! — в голосе сына звучало что-то новое. Уверенность взрослого мужчины. — Ты всегда всех спасала. Может, хватит?
Я прикрыла глаза. Мой мальчик. Когда успел стать таким мудрым?
— Ты заслужила пожить для себя, — продолжал Андрей. — И Виктор это знает. Если любит — поймёт.
Горло перехватило. Тёплые, родные слова, будто одеяло в холодную ночь.
— Спасибо, сынок, — прошептала я.
— Люблю тебя, мам. Мне пора, Лёшка уже ноет, что проголодался. Позвоню вечером, расскажу, как картошку копали.
Я положила трубку и вытерла слезу. Андрюша прав. Пора перестать жить для всех, кроме себя. Плечи расправились сами собой, внутри поселилась спокойная уверенность. Я сделала правильный выбор.
Неожиданная встреча
К вечеру в холодильнике закончилось молоко, а я поняла, что нужно проветриться. Накинула плащ, повязала платок и вышла в промозглый октябрьский вечер. До «Пятёрочки» на углу — пять минут неспешным шагом.
Осень уже раскрасила деревья вдоль тротуара в рыжий и золотой. Под ногами шуршали опавшие листья. Я брела, разглядывая носки своих ботинок, погружённая в размышления.
— Галина Петровна! Здравствуйте!
Я вздрогнула, подняла глаза. Передо мной стоял мужчина лет пятидесяти, в потёртой кожаной куртке и с лёгкой сединой на висках. Лицо знакомое, но...
— Сергей? — я неуверенно улыбнулась. — Извините, не сразу узнала.
Брат Виктора. Тот самый, из-за которого разгорелся сыр-бор. Я видела его всего пару раз на семейных торжествах.
— Да я сам себя иногда в зеркале не узнаю, — он рассмеялся. — Особенно после всей этой заварушки с разводом.
В руках у него были два пакета с продуктами. Обычные холостяцкие покупки — хлеб, колбаса, пельмени.
— Как вы? — спросила я, чувствуя неловкость.
— Да потихоньку, — он пожал плечами. — Ларка квартиру отсудила, правильно в принципе. Я у Паши сейчас обитаю, друг детства. Тесновато, но зато в центре.
Я удивлённо моргнула. Виктор говорил, брату совсем негде жить.
— Виктор сказал, у вас проблемы с жильём, — осторожно начала я.
Сергей вдруг смутился.
— Да нет особых проблем. У Паши диван раскладной удобный. Я и не рассчитывал... — он запнулся. — Это Витька сам предложил к вам на время переехать. Сказал, что у вас комната пустует, и вы не против.
Внутри что-то оборвалось. Значит, Виктор даже не спросил брата? Сам всё решил?
— Я сказал, что найду, где перекантоваться, — продолжал Сергей, не замечая моего замешательства. — Мне бы только с работой определиться, и сниму что-нибудь.
Я сглотнула комок в горле. Получается, Виктор просто решил за нас обоих?
— Надеюсь, у вас всё хорошо? — Сергей посмотрел на меня внимательно. — Витька в последние дни какой-то нервный.
— Всё нормально, — ответила я автоматически. — Просто... небольшое недопонимание.
Мы постояли ещё минуту, обменялись ничего не значащими фразами о погоде, и каждый пошёл своей дорогой. А я, вместо магазина, повернула домой. Молоко уже не казалось таким необходимым, как прояснить ситуацию с Виктором.
Ночная гроза
Виктор вернулся поздно. Я сидела в кресле у окна с недовязанным шарфом — третий вечер мучила одну и ту же петлю. За стеклом моросил дождь, превращая огни фонарей в размытые акварельные кляксы.
Ключ в замке повернулся резко, дверь распахнулась. По звуку шагов я поняла — не в настроении. Тяжелые, с нажимом, будто вколачивал гвозди в половицы.
— Привет, — сказала я, не оборачиваясь.
Он хмыкнул что-то неразборчивое, прошёл на кухню. Зашумела вода, стукнула дверца холодильника. Я отложила вязание и пошла следом.
Виктор стоял у раковины, наливая воду в чайник. От него пахло улицей, дождём и чуть-чуть — пивом.
— Я сегодня твоего брата встретила, — начала я, присаживаясь на табурет.
Плечи Виктора напряглись, но он не обернулся.
— В магазине, — продолжила я. — Интересный разговор вышел.
— И что же он тебе наговорил? — глухо спросил Виктор, всё ещё повернувшись ко мне спиной.
— Что не собирался к нам переезжать. Что у него есть где жить, просто тесновато. И что ты сам ему предложил, даже не спросив меня.
Виктор резко развернулся. В глазах — смесь гнева и чего-то похожего на стыд.
— А чего спрашивать? Ты же всё равно откажешь! — он с грохотом поставил чайник на плиту. — У тебя же теперь — своя территория, свои правила!
Я вздрогнула от его тона, но не отступила.
— Дело не в правилах, Витя. А в уважении. Ты решил за меня, не считаясь с моим мнением. А теперь обижаешься, что я сказала «нет».
— Да ты всегда такая! — он взмахнул руками. — Закрытая, холодная! На уме только свои интересы!
Несправедливость этих слов обожгла, как крапива.
— Это неправда, — тихо сказала я. — Я всю жизнь жила для других. Для мужей, для сына, для свекрови...
— Вот именно! — он подскочил ко мне, навис. — Для бывших мужей могла, а для меня — нет! С тобой никакого будущего! Никакой семьи!
В этот момент что-то внутри меня лопнуло, как перетянутая струна. Не страх, не обида — а болезненная ясность.
— Если для тебя семья — это когда я безропотно соглашаюсь на всё, то да, — я встала, чтобы смотреть ему в глаза. — Такой семьи у нас не будет. Я никого не выгоняла, Витя. Ни тебя, ни Серёжу. Я просто не хочу снова терять себя. Не хочу растворяться до пустоты — как было всю мою жизнь.
Он смотрел на меня изумлённо, будто впервые увидел. А я вдруг почувствовала небывалую легкость. Будто сбросила тяжёлую шубу в душном помещении.
— Если ты не можешь это понять, значит, мы просто разные люди, — закончила я и вышла из кухни, оставив его с остывающим чайником.
Тихий уход
Я лежала в постели, прислушиваясь к звукам в квартире. Виктор ходил по гостиной — скрипели половицы под его шагами. Что-то упало, звякнуло. Потом раздалось шуршание — он что-то искал. Я не вставала, хотя руки сами тянулись к двери — помочь, спросить, предложить ужин.
«Нет, — одёрнула я себя. — Хватит быть вечной домработницей».
Дверь спальни приоткрылась. Я прикрыла глаза, притворяясь спящей. Свет из коридора лёг жёлтой полосой на одеяло. Виктор постоял на пороге, потом тихо прикрыл дверь. Шаги удалились.
Сон не шёл. В голове крутились обрывки нашей ссоры, перемешиваясь с воспоминаниями. Вот мы с Виктором гуляем по набережной, и он рассказывает о своей работе в институте. Вот я готовлю его любимый пирог с клюквой, а он обнимает сзади, утыкаясь носом в волосы. Два года счастья... неужели всё рушится из-за моего отказа пустить его брата?
В прихожей загремели вешалки. Что-то тяжёлое стукнулось об пол. Я приподнялась на локте — часы показывали почти полночь.
Не выдержав, я накинула халат и вышла из спальни. В прихожей горел свет. Виктор застегивал спортивную сумку — ту самую, с которой приезжал ко мне на выходные, пока мы притирались друг к другу. Только теперь она была набита его вещами.
— Ты куда? — голос предательски дрогнул.
Он обернулся. Лицо осунувшееся, глаза красные.
— К Серёге поеду. На раскладушке переночую.
— Витя...
— Не надо, Галь, — он поднял руку, останавливая меня. — Ты всё уже сказала. Я тоже. Нам надо остыть, подумать.
Внутри всё сжалось от боли, но вместе с тем накатило странное спокойствие. Может, он прав. Нам действительно нужно время.
— Как решишь, — я кивнула, обхватив себя руками за плечи.
Он застегнул сумку, накинул куртку. Повернулся ко мне — на мгновение в его глазах мелькнуло что-то тёплое, почти виноватое. Но тут же погасло.
— Я позвоню, — сказал и потянулся к двери.
Старая я бросилась бы следом, вцепилась в рукав, заплакала, уговаривая остаться. Предложила бы компромисс — только не уходи, не оставляй одну.
Новая я молча кивнула, глядя, как закрывается дверь.
Щелчок замка показался оглушительным в ночной тишине. Я прижалась лбом к прохладной поверхности двери. Слёзы подступали к горлу, но я сдержала их усилием воли.
Пошла на кухню, выключила свет, оставленный Виктором. Закрыла форточку. Заперла входную дверь на два оборота. Вернулась в спальню, легла, накрывшись одеялом с головой.
Гулкая тишина пустой квартиры обволакивала, словно кокон. Тревожная и одновременно умиротворяющая. Я не бежала вслед за ним. Не умоляла. Не прогибалась. Впервые я поставила себя на первое место.
Возвращение
Дни потянулись медленно, как осенняя патока. Я не звонила Виктору, он не звонил мне. Первые сутки я просидела у телефона, потом злилась, потом успокоилась. Жизнь продолжалась — я ходила на работу в библиотеку, готовила обеды, болтала с соседкой Зинаидой Степановной. По вечерам звонила сыну, слушала рассказы о внуках.
На четвёртый день я приняла решение — не буду больше ни о чём жалеть. Если Виктору нужна «удобная» женщина, пусть ищет другую. Я слишком долго прожила, подстраиваясь под всех. Пора научиться жить иначе.
Сын одобрил:
— Мам, если он не оценил тебя такую, какая ты есть, то и не надо.
Эти слова придали сил. Я выкинула из холодильника продукты, которые любил Виктор, но не ела сама. Переставила мебель в гостиной. И даже записалась в группу скандинавской ходьбы при ЖЭКе — давно хотела, но всё не решалась оставить Виктора одного по вечерам.
А на пятый день я вышла в свой крохотный сад за домом — шесть соток, выбитые ещё при советской власти. Октябрьское солнце необычно ярко освещало клумбу с последними астрами. Пахло прелой листвой и костром где-то у соседей. Я надела старые перчатки и принялась выдёргивать сорняки, готовя грядки к зиме.
Калитка скрипнула. Я не обернулась — мало ли кто из соседей зашёл.
— Галь, — его голос застал врасплох. — Можно?
Виктор стоял у забора, неловко переминаясь с ноги на ногу. В руках — букет бордовых хризантем. Осунувшийся, с щетиной, которую не любил носить.
— Заходи, раз пришёл, — сказала я, выпрямляясь и стягивая перчатки.
Он прошёл по дорожке, протянул цветы:
— Это тебе. Твои любимые.
Я взяла букет, уткнулась носом в жёсткие лепестки, пахнущие горечью и осенью.
— Спасибо. Присядешь? — я кивнула на скамейку у стены дома.
Мы сели рядом, не касаясь друг друга. Молчали.
— Я много думал, — наконец произнёс Виктор. — О нас, о тебе. О себе.
Я смотрела на свои руки — в земле, с заусенцами. Рабочие руки. Сколько всего они сделали за жизнь — стирали, готовили, гладили, шили... Всё для кого-то.
— И к каким выводам пришёл? — спросила негромко.
— Что я был неправ, — он повернулся ко мне. — Ты была права. Я не должен был давить. Это твой дом.
— Наш дом, — поправила я.
Он улыбнулся — той самой улыбкой, которая три года назад заставила моё сердце дрогнуть в автобусе, где мы случайно познакомились.
— Позвонил Серёге тогда, — Виктор смотрел куда-то поверх забора. — Сказал, что ты не против, чтобы он у нас пожил. А он ответил, что снял комнату. Смутился даже.
Я кивнула, перебирая стебли хризантем.
— Я понял, что просто… — он запнулся, подбирая слова. — Хотел доказать себе, что могу за всех решать. Как раньше в семье. Привычка.
За забором пробежали дети, громко смеясь. Опавший лист кружился в воздухе, медленно опускаясь на землю.
— Я скучал, Галь, — Виктор осторожно коснулся моей руки. — Очень.
Я посмотрела на его пальцы — загрубевшие, в мелких порезах от работы с деревом, которой он увлекался. Родные руки.
— Я тоже скучала, — призналась тихо.
— Прости меня за всё это, — он накрыл мою ладонь своей. — За мои слова, за уход. За обиду.
Я молчала, глядя на наши переплетенные пальцы. Злость, обида — всё куда-то ушло, осталась только усталость и тепло от его прикосновения.
— Мы можем начать заново? — спросил Виктор. — Я обещаю уважать твои границы.
Вместо ответа я прислонилась к его плечу. Цветы ещё крепче стиснула в руке.
— Знаешь, — сказала, глядя на солнце, запутавшееся в ветках яблони, — иногда нужно сказать «нет», чтобы понять, как сильно хочется сказать «да».
Он тихо рассмеялся и поцеловал меня в висок. А я подумала, что самое трудное «нет» в моей жизни привело к самому важному «да».