Часть первая. - А ну-ка, стой! – приказал Середкин. Он расстегнул кобуру и вытащил наган. – Желтков, ко мне! Обоз встал. Невысокий, коротконогий красноармеец в обмотках и видавшей виды гимнастерке подбежал, сдергивая с плеч винтовку. - Там кто-то есть, - комиссар посмотрел на бойца – тот, нахмурившись, разглядывал заросли через мушку. Уполномоченный крайкома Годный расстегнул кобуру маузера: - Ничего не вижу, товарищ комиссар. - Я что-то слышал. Желтков, за мной, - Середкин крадучись, бочком, двинулся вперед. Его черная кожанка мелькнула за осинами и пропала. - Неужто атаманские? – проговорил дед Матвей. Старик правил головной повозкой, никто не знал местных дорог так, как он. Комиссар приказал – пришлось идти. А куда денешься? Отказываться нельзя – того и гляди, во враги запишут, раскулачат и поминай, как звали. Да и сын к красным в город подался, все знают, и атаманские тоже. Так что - семь бед... - Что там? – к деду подобрался Васька Багор, местный, из соседнего села. Сочувствующий и сознательный, за что получил от комиссара конфискованный обрез и просьбу сопроводить обоз до Макеевки. - Не знаю. Говорил я: нельзя этой дорогой ехать! – перекрестился старик. – Проклята она. - Так уж и проклята, - усмехнулся Багор, тряхнув оружием. Его круглое лицо с кривым перебитым носом напоминало лесного филина. – Против обреза ни один черт не устоит! - Ты хоть знаешь, с какой стороны стреляет? – презрительно проворчал Матвей. - Знаю, не боись. И знаю, что племяш твой в банду ушел, - ухмыльнулся Васька. – Увижу – хлопну! И меня товарищ Середкин на довольствие поставит. - Смотри, чтоб тебя не хлопнули, - еле слышно пробурчал старик. - Дерево на тропу упало, - сообщил, вернувшись, комиссар. – Гнилое, должно быть. Подъедем – уберем. Поехали. Обоз из трех груженых зерном телег двинулся дальше. За поворотом и впрямь лежало дерево. Надломившийся остов торчал, как обнаженная сломанная кость. - А, ну-ка, подсобите, - комиссар первым ухватился за ствол. Мужики подошли, взялись за скользкую, заросшую лишайником кору. Не без труда сдвинули и оттащили. - Глядите, братцы! – Желтков показал на приметную вмятину в черно-зеленой коре. – Это что же такое? Середкин присмотрелся: странная отметина впрямь напоминала отпечаток чей-то длани. Не звериной, но и не человечьей – уж слишком длинными были пальцы и огромной - ладонь. Отметина свежая, точно удар нанесли недавно. Вот и упало. Комиссар невольно оглянулся и, увидав вопрошающие взгляды, проговорил: - Чудеса природы. Вода и ветер камень точат, а тут дерево гнилое... - Лешак! – перекрестился Матвей. – Нет нам хода дальше! - Что, дрейфишь? – усмехнулся Годный. – Ты же здесь ездил уже. Сам говорил. - Ездил, - пробормотал дед, - лет двадцать тому... И с батюшкой. Так тот молитвы всю дорогу читал. И проехали, слава Богу, - он вновь перекрестился. - За батюшку теперь я, - жестко сказал комиссар. Даже усы не могли скрыть его молодой, почти студенческий возраст. – Советская власть – вот наша вера! Правильно говорю, Желтков? - Так точно, товарищ комиссар! – мигом отозвался красноармеец. Рябой и коренастый, он единственный из всех смотрел на командира без легкого снисхождения. - Вот доедем до Макеевки, сдадим зерно, а потом Задонским займемся. - Говорят, банда в этих болотах прячется, - сказал Багор. – Слышь, дед, а вот Задонский лешаков не боится! Старик не ответил, напряженно вслушиваясь в лес. Стояла совершенная тишина. - И правильно, - нарушив ее, громко сказал Годный. Уполномоченный был высок и худ, на грубую рабочую одежду накинут простреленный матросский бушлат с портупеей. – Советскую власть пусть боится. Поймаем и расстреляем, как врага трудового народа. Двинулись дальше. Едва заметная тропа петляла меж деревьями. Дед Матвей поглядывал на небо, задумчиво закусывая седую бороду. - Всем быть наготове, - приказал Середкин. – И не шуметь. Атаманские могут быть близко. Над головами заухал филин. - Что ты все крестишься, отец? - Филин днем ухает. - И что? - Не к добру это. Хозяин недоволен. Не хочет, чтобы мы тут ехали, - отворачиваясь, проговорил старик. - Какой еще хозяин, дед? - Лешак - один тут в лесу хозяин. У нас говорят: посреди болота остров есть, там он золото свое хранит. Многие на тот остров пройти пытались, да все там и сгинули. - Хорош брехать! – фыркнул Годный и шумно высморкался. – Нет никаких лешаков, выдумки это. - Не выдумки. - А давай так, - оживился уполномоченный. – Поспорим. Увижу твоего лешака... наган подарю! А не увижу - ты мне крестик отдашь. - Зачем тебе мой крест? - В болото выкину. Если нет лешака – то и бога нет! Верно, товарищ Середкин? Комиссар молча кивнул. Вступать в такие беседы сейчас хотелось меньше всего. И так весь отряд, кроме, разве что Желткова, посматривает снисходительно: такой молодой - а уже комиссар... Лучше помалкивать – больше уважать будут. - Бог на небе, а лешак здесь, в болотах сидит. Подарок надо ему дать, да дождаться знака. Тогда уж идти. А мы без подарка. Ох, беда, - сокрушенно проговорил старик. - Дед, внукам будешь сказки рассказывать, - зло оборвал комиссар. – Ты лучше коней погоняй, а то ночевать тут придется... Туман усилился, белыми клочьями скользя меж деревьев. Старик беспокойно смотрел вверх, но и темневшее небо затягивали невесть откуда приползшие облака. - Чуете? – спросил, поводя носом, старик. - Чего? - Запах странный. Комиссар причуялся: и впрямь, привычный аромат влажного леса, сгнившей коры, хвои и мха, подавлял непонятный острый запах, похожий на цветочный, но вот цветов вокруг не наблюдалось. Тропа внезапно кончилась, гнедой конь уперся в заросли, и Матвей спрыгнул на траву. Без конца оглядываясь, старик прошелся вокруг, трогая заросшие седым лишайником деревья. Посмотрел на небо – оно набухло синью, грозя скорым дождем. - Ты куда нас завез, контра! – подбежав, Багор сграбастал Матвея за ворот. - Где дорога? - Отставить! – Середкин, нахмурившись, встрял между ними. – Ты, что, дорогу потерял, товарищ проводник? - Да нарошно он... Племяш у него в банде! - Знаю! – оборвал комиссар. – Все знаю. Не о том сейчас речь, пока. Ну, что скажешь? - Верная дорога, - качая головой, проговорил старик. – Вот те крест! - Но тропы-то нет! - Тут тропа. Нету другой. Не иначе леший морок наводит. - Это зерно ждут рабочие, - комиссар обвел взглядом отряд. - Нет дороги – прорубим! Товарищ Годный, несите топор! Годный соскочил с повозки с топором. Подскочил к молоденькому дереву, размахнулся. Темное лезвие вошло в ствол, как в мягкую плоть. Брызнула кровь, обильной струей стекая на мох. Уполномоченный отшатнулся. Посмотрел на топор, на дерево. Нет крови. Привидится же, черт знает, что... - Погоди, начальник, вон, кажись, тропа! – старик указал на малозаметный просвет меж соснами, куда едва могла протиснуться телега. - Тут только что дерево было, - почесал затылок Багор. - Туман, вот и не заметили, - сказал комиссар, - правь сюда. Вот так. Левее. Пошла-а. Туман исподволь, незаметно окружил обоз и людей, но тропа была четко видна. Под ногами чавкало – болото, видимо, рядом - но груженые повозки шли неплохо, даже подталкивать не пришлось. - Смотри-ка, вот и просвет! – улыбаясь, проговорил Годный. – Выбрались, кажись. - Не должно быть тут никакой поляны, - проводник вглядывался в туман, но дальше десятка метров ничего разглядеть не мог. – Не было её. - Тогда не было, а сейчас есть, - уполномоченный прошел вперед и вдруг вскрикнул. – Идите сюда, тут дом какой-то! - Дом? – Середкин посмотрел на деда. Нахмурившись, тот покачал головой: - Не туда мы заехали. Нет на тропе никакого дома. Здесь верст на двадцать вообще жилья нет. - Ты же давно ездил, сам говорил, - отодвинув плечом деда, Багор прошел вперед. – Товарищ комиссар, можно, я гляну? Я тихонько. - Иди. Обоз встал. Васька исчез в тумане и через минуту вернулся, махая рукой: - Сруб пустой, никого. Середкин приоткрыл небольшие двустворчатые ворота. Дом или сруб, как его назвал местный, недавно был обитаем. Грубые скамьи вдоль стен, и лошадей держали – в углу копна сена и грубо сколоченная оградка. Было единственное окно – маленькое и квадратное, человеку не пролезть. Узкая приставная лестница вела в квадратный лаз под крышу. Годный полез посмотреть. - Стоять! – голос был таким, что Годный замер. Сердце его екнуло. – Руки покажи! Уполномоченный поднял руки. - Медленно повернись! Годный повернулся и увидел направленный в лицо ствол. - Ты главный? – спросил грязный, оборванный человек в офицерской форме с приметным шрамом на щеке. Он сидел на ящике со взведенным наганом. Рядом к стене приставлена сабля без ножен. На длинном клинке запеклась кровь. Больше в узком пространстве чердака никого не было. - Н-нет, - процедил Годный. Маузер в кобуре, пока расстегнешь... - Тогда зови главного! - Товарищ Середкин! – срывающимся голосом позвал уполномоченный. - Что там наверху? – комиссар уставился на торчащие из лаза ноги Годного. - Там... Поговорить хотят... - Комиссар! – на этот раз голос атамана был хорошо слышен всем. – Только не вздумай стрелять. У меня твой приятель на мушке! - Кто это? - Атаман Александр Задонский, - ответили сверху. – У меня предложение. Мы заключаем договор. На одну ночь. А потом расходимся. - Он там один, Годный? – спросил Середкин. Комиссар тихо достал наган, знаками указывая Желткову зайти с другой стороны. - Один, - сглотнул, глядя на револьверный ствол, уполномоченный. - Эй, комиссар, без шуток. Я вас, как мух, перестрелять мог, пока вы входили, - сказали сверху. – Но мне вы живые нужны, мертвецов здесь и так хватает. Слышишь? Давай уговор! Если ночь продержитесь – вы в свою сторону, я в свою. - Советская власть не договаривается с бандитами, - поправив фуражку, отрезал Середкин. - Сдавайся – и тебя будут судить. Бросай оружие по-хорошему. - И не подумаю. Оно мне еще пригодится, – наверху что-то зашуршало. – Комиссар, подумай, почему я один, и где мои люди? - Разбежались, видать. Конец твоей банде, Задонский, и тебе конец. - Разбежались? – странно хихикнули с чердака. – Не-ет, все здесь они. В болоте. В лесу бродят. Но придут. Как темно станет, придут. - Пугай, пугай, - усмехнулся Середкин. – Желтков, глаз с ворот не сводить! - Так точно! - Василий, помоги лошадей распрячь и посматривайте по сторонам. Середкин задумался. «Если сдернуть Годного за ноги, может, атаман выстрелить не успеет? А если успеет? Вот ведь дурак, полез, не глядя...» - Темнеет, комиссар? – спросил Задонский. Годный уже устал держать руки, но красные воспаленные глаза атамана были слишком страшны. - Темнеет, - нехотя ответил Середкин. - Значит, скоро, - сказал атаман. – Слушай, комиссар, я твоего дружка отпущу. Нам каждый живой нужен, когда они придут... Годный кубарем скатился по лестнице. Выхватил маузер с перекошенным лицом. - Отставить! – процедил Середкин. – Эй, атаман! Что отпустил человека - спасибо, но... зачем про своих рассказал? Думаешь, трибуналом зачтется? - Плевал я на твой трибунал. - Тогда зачем? - А все равно вам конец, - ответили сверху. - Патронов у вас много? - Тебе и одного хватит, - не опуская наган, зло ответил Середкин. – После суда. - Дурак ты, комиссар. Ой, дурак... Что ж, недолго ждать осталось. Готовь людей, комиссар. И спать не советую. А меня не бойтесь, в спину стрелять не стану. Вы мое прикрытие, пока живы. Наверху замолчали, а Середкин оглядел отряд. Только дед без оружия, остальных нужно распределить по местам. В сарайчике стремительно темнело. - Лошадей выпрягли? Сюда загоняйте. Желтков, за мной, - комиссар вышел наружу. Годный стоял, как статуя, с направленным в проем чердака маузером. На лес опускалась тьма. Тяжелая и плотная, она давила туман, прижимая к земле, а звуки казались глухими и громкими, будто люди находились под огромным куполом. Вокруг свежесрубленной времянки простиралась топь: редкие кустики, чахлые облезлые деревца и покрытые ряской лужи, на которые лучше не наступать... За спиной раздался топот – коней распрягли и вели внутрь домика. «Надо закрыть и забаррикадировать двери, - подумал Середкин. - Повозки никуда не денутся без лошадей. Стены крепкие, бревенчатые – пулей не прошибешь, а окно будет под прицелом. Почему атаман своих людей боится? Или это ловушка? Глупая какая-то ловушка: запирать себя на чердаке. И Годного отпустил, мог бы прикрываться, пока свои не подойдут. Или правда: нет его банды больше? - Начальник! – вскрикнул дед Матвей. – Смотри! Середкин подошел. Перекрестившись, старик трясущимся пальцем указал куда-то вниз. Комиссар посмотрел – и не поверил глазам. Тропа, по которой они пришли, стремительно исчезала. Не было ни колеи, ни просеки. Только топь. Середкин мог поклясться, что слева была густая роща – но и она исчезла, словно неведомый художник убрал безукоризненно нарисованный холст. Только странный, душный туман растекался над трясиной. - Лешак! – испуганно забормотал дед. – Господи, спаси и помилуй! - Все в дом, - оглядываясь, приказал Середкин и зашел последним. Внутри было светлей, чем снаружи – кто-то зажег принесенный из повозки керосиновый фонарь. Засов от ворот одиноко стоял в углу. Его подняли и накинули на скобы. - Знаю, что вы устали. Но спать будем по очереди, - оглядев крошечный отряд, объявил комиссар. – Наружу выходить только по двое! Я дежурю первым. Всем отдыхать.
