- Шураа, Шурк, ты дома?, хозяавы– звонким, молодым голосом прокричала сухонькая, тощая старушка в засаленной фуфайке и сером шерстяном платке, - или чё?...
В окно выглянула хозяйка. Её круглое, как блин, лицо нахмурилось, но она закивала в ответ.
- Дома, дома, и где жа мне ишшо быть то...
Она отперла вертушку на массивной деревянной двери, выкрашенной зелёной масляной краской...
- Ну... Вота... Значить... Я славить пришла! Она тягуче, нараспев затянула:
" Рожаство твоя Христе Боже наш... Возсия мирови свет разума,-
Она подняв голову к висящей в углу иконе и продолжила,- в нем бо звездам служащии звездою учахуся. Тебе кланятися, Солнцу правды, и Тебе ведети с высоты Востока. Господи, слава Тебе!"... От усердия на лбу её выступила испарина.
- Ангел с неба к вам спустился, и сказал: "Христос родился!" Я Христа пришла прославить, а вас с праздником поздравить! С праздником вас, хозявы!
- Спаси Христос! И тебя, Мань, с праздником! Она вручила колядовщице кулёк с конфетами и выжидательно уставилась на неё. Та переминалась с ноги на ногу, но уходить не спешила.
- Раздевайся, заходи,– выдохнула хозяйка.
- Дак это,– бабка мигом стянула фуфайку,- чё ж не зайти.
- Ты чёт припозднилась с колядками то, обед уж.
Её собеседница скривила губы, но промолчала. Баба Шура спешно стала накрывать на стол.
- Садись, Мань, в ногах правды нету.
- И то правда.
На столе появились солёненькие огурчики, свежее, нарезанное толстыми кусочками сальцо, тарелка с аппетитными пирожками, бутылка из под лимонада, наполненная тянучим, ароматным Шуриным винцом.
- Можа борщец будешь? Вчера наварила, думала мои приедут.
- Дык... Налей, что ли... А чё жа, не приедут?
- Не,- старушка тяжело вздохнула,– всё дела свои какие то, Таня звонит вчера, мам, не жди нас... От так то... Мать нужна только, как петух жареный клюнет в энто место...
- Эт да,– Маня вздохнула,- и мои тожа... А твой то где, Василич то?
- В магазин, за хлебушком пошел, придёт скоро.
По небольшой кухоньке растёкся приятный запах Шуриного наваристого борща. Старушки уселись напротив друг друга и усердно заработали ложками.
- Ох... Чего эт я,– Шура всплеснула руками,- забыла совсем. Давай, соседушка, с праздником,- она разлила по стаканам переливающийся в свете лампы, изготовленный по осени душистый «нектар» деда Ивана,– будем...
Мария кивнула и залпом осушила стакан. Щёки её раскраснелись. Бабка довольно улыбнулась, сверкнув вставленными лет двадцать назад золотыми коронками.
- Хорошо у тебя, Шур. Уютно...
- А у тебя, что ли плохо. Вона, какой тебе сын ремонт отгрохал. Избу то не узнать!
- Да... Был бы Коля мой живой, поглядел ба,- старушка утёрла мигом засоловевшие глаза,– у тебя вон... Ванька... При тебе... А я почитай уже двадцать лет одна горю мыкаю.
- И не говори... А ведь как будто вчера... Помнишь, как хоронили Николая твоёго, дождь так и хлестал, прям до нитки все вымокли.
- А то как же, помню. А ведь знаешь, грех мой, я ведь, Шур, ревновала его к тебе.
- Кого?
- Хууух, кого, кого, Кольку.
- Совсем чтоль?
- А то не помнишь, как он в молодости на тебя заглядывался.
- Да Бог с тобой, Мань...
Баба Маня сощурила глаза.
- Было... На тебя многие заглядалися.
- Ну, ты ещё вспомни, давай, как я у тебя Ваньку отбила...
- А чё, не так?
-Ну затронула... Не так!
- Да если ба не ты, я можа б за Ванькой твоим жила ба припеваючи, горя ба не знала!
- Ды хватит уж! Он тебя и всего то проводил раз с танцев, да и всё на этом!
- А вот и не всё!
Пришла очередь зардеться щекам бабы Шуры.
- А ну ка, говори, раз начала!
Тут, в самую напряженную минуту, хлопнула входная дверь. Из магазина возвратился дед Иван. Снял старый бушлат, стряхнув на пол насыпавшиеся на ворот и плечи сухие снежинки. Взгляд старика упал на соседкины чуни у порога. Он крякнул себе под нос и нехотя направился на кухню.
- О, а я гляжу, гости у нас! А тама метёт, пуржит прям погодка...
- Гости,- нахмурила брови супруга,– дорогие...
- Ндааа... Пойду я...
- Не... Уж ты теперь сиди. Рассказывай. Чё там не всё у вас!
Старик остановился в дверях, переводя взгляд от Шуры к Марусе. Те, уже с ненавистью смотрели друг на друга. Обстановка накалялась...
- Иваан!
- Чё?
- А ну признавайся, кобелина старая, чего у вас, с Манькой тама было?
- С какой ещё?
- Вот с энтой самой,– Шура ткнула пальцем в сидящую напротив соседку,– чего там не всё?
- Ты, мать это... Совсем что ль?
Та перевела негодующий взгляд на бабку Маню.
- Ну?
- Хуух... И скажу!
Дед подошел к столу, налил себе в бабкин стакан, выпил залпом и выпалил:
«Жги, как говорится, Марея, хужей тебя побрехушки нету, а ты слухай её больше, Шурка! Как дитё малое, всё ведёсси на ейные провокации!»
- Эт кто ещё брехушка! Чё зенки вылупил! Забыл, как за руку держал, а? А в щёку не ты поцеловал энтот раз?!
- Какой тот раз то?! Сбрендила на старость лет!
- Когда с танцев, пришли... Не ты? Меня мож никто не провожал, а ты вот. Проводил. А мамка вышла, шуганула тебя!
- Ты чё, Мань! Эт в десятом классе что ль?
- Ну!,- злорадно воскликнула бабка,– вспомнил!
- Вспомнил. Я с того дня и решил, что с тобой на одном гектаре это самое... Уж больно ты, Маня, того...
Та шумно выдохнула и резко вскочив из-за стола, бросилась к выходу.
- Ну все... Больше я к вам ни ногой. Как к людЯм пришла, поздравила... Знать вас больше не хочу! И на похороны ко мне не приходи, слышь, Шурка!
Она сильно хлопнула дверью и удалилась.
Дедок в недоумении повернулся к жене.
- Ну ладно энта, где она - там пыль до неба. Но ты то чё?
Баба Шура пожала плечами.
- Сама не знаю. Ничё... Отойдёт, прибегит, в первый раз что ли... Прости, Господи!
- Отпраздновали называется...
А за покрытым ледяными узорами окном всё кружила и стонала рождественская метель...
С Рождеством Христовым, мои хорошие! С праздником! Всем здоровья и мира! Те, кто ещё со мной, дорогие мои, не обижайтесь, что пишу редко. Очень надеюсь, что что-то изменится, тогда буду публиковаться почаще...
Делюсь рассказиками, думаю не всем показали -