Из "Записок" графа Карла-Фридриха Фицтума фон Экштедта
В морских романах и в описаниях путешествий главную роль играет маленькое черное облачко, в котором опытные капитаны кораблей видят предвестие бури, между тем как пассажиры, не предчувствуя ничего дурного, услаждаются видом ясного неба и спокойного моря. Подобно сему, и то маленькое черное облачко, которое появилось над иерусалимскими стенами, нисколько не помешало увеселениям, которым предавалось знатное петербургское общество, в зиму 1852-1853 годов.
Весьма ощутительно было для меня здесь отсутствие того простого, естественного тона, который придает общественной жизни в Вене характер семейственности. Я скоро заметил разницу между австрийской и русской аристократией.
Хотя положение последней уже не было столь незавидным, как в царствование Павла I, который однажды поразил одного иностранного дипломата следующей фразой: "En Russie il n'y a de noble que celui â qui je parle et tant que je lui parle" (В России благороден лишь тот, с кем я говорю, и пока я с ним говорю), тем не менее, главная суть состояла более в служебном положении, в чине, - нежели в знатности происхождения.
Были, конечно, древние роды, хвалившиеся тем, что происходят от Рюрика, и потому звавшиеся Рюриковичами. Между четырех глаз, члены этих семейств, может быть, похваливались и тем, что их фамилии старше Романовых.
Старорусское направление, которое так усилилось после крымской войны, в то время было только еще в зародыше. Однако, в гостиных начинали уже с некоторой аффектацией говорить по-русски, сравнивать историка Карамзина (Николай Михайлович) с Тацитом, а поэта Пушкина (Александр Сергеевич) с Гёте.
А между тем "История России" Карамзина, написана "in isum Delphini". Пушкин, как стихотворец, конечно, много содействовал тому, чтобы мелодичному языку своего народа сообщить достоинство языка письменного. Но универсальным гением, подобным Гёте, он не был; а для иноземцев имеет мало значения в смысле культурно-историческом.
Это "национальничанье" выразилось, между прочим, и в ненависти к немцам. Правда высшие места в армии и дипломатии были заняты немцами. Многочисленные "сыны остзейского дворянства" глядели на русское государство вроде того, как "младшие сыновья английской аристократии", в былые времена, глядели на Индию, т. е. как на неистощимую сокровищницу почестей и богатств.
Но если государи русские избирали довереннейших своих слуг из этих потомков немецких рыцарей меченосцев, то имели на то основательные причины. Силой здравого суждения, выдержки в труде, а особенно верностью и честностью, немцы решительно превосходили русских.
Один из этих курляндцев, которого я знавал еще в Дрездене и который занимал одно из высших мест в министерстве иностранных дел, уверял меня, что он сам предостерегал императора от заносчивости русской партии и прямо, будто, сказал ему:
"Если вы, ваше величество, не обратите внимания на это безобразие, то мы еще в ваше царствование дождемся Варфоломеевской ночи, устроенной для всех немецких чиновников". По словам моего приятеля, государь (Николай Павлович) выслушал это заявление весьма серьёзно и обещал принять свои меры.
Что немец Нессельроде (Карл Васильевич) отдавал предпочтение своим соотечественникам, в том нельзя было упрекать его, потому что Мейендорфа (Петр Казимирович) в Вене, Брунова в Лондоне, равно как и Будберга в Берлине нелегко было бы заменить русскими. Пришлось, ведь, даже корсиканцу Поццо ди Борго (Карл Осипович), в течение многих лет, быть представителем России в Париже, потому что более способного не могли найти. Впрочем, в высшем обществе, та немцофобия весьма мало обнаруживалась.
Между домами, открытыми для нас, иностранцев, отличался дом графа Строгонова (Григорий Александрович). Престарелый восьмидесятилетний хозяин был слеп, но сохранил свой свежий и живой ум. В молодости своей он был представителем России при многих дворах и не прерывал своих старых связей.
Вторая супруга его, Юлия, рожденная графиня Ойнхаузен (Oynhausen) была дочерью или внучкой ганнноверца, проживавшего в Португалии, где она и родилась. Графиня Юлия была лет на двадцать моложе своего слепого мужа, но отличалась редкой живостью чувств и общительностью.
Прекрасный дом их, украшенный всевозможными сокровищами искусств, был с утра до вечера полон посетителями. По старинному русскому обычаю, у них каждый день был открытый стол, у которого и для званных, и для незваных всегда находилось место. Старший сын от первого брака (уже шестидесятилетний старик), генерал гр. Строгонов (Александр Григорьевич), был в то время министром внутренних дел и слыл за энергического служаку.
Младший, Григорий (Александрович), полковник и флигель-адъютант, после кончины герцога Лейхтербергского сочетался морганатическим браком с великой княгиней Марией Николаевной. Несколько молодых племянниц, из которых назову лишь прелестную графиню Орлову-Денисову (впоследствии вступившую во второй брак с графом Шуваловым) оживляли тот европейский салон.
Из министров, бывший посол в Париже, а теперь управляющий государственными имуществами, граф Киселев (Павел Дмитриевич), был тоже весьма любезен с иностранцами. Обер-прокурор синода, генерал-адъютант Протасов (Николай Александрович), которого в шутку называли русским папою, тоже охотно принимал у себя, особенно летом на своей даче. Кроме того, открыто жили: граф Кушелев, граф Воронцов-Дашков и многие другие.
Особенными свойствами отличался салон дочерей историка Карамзина, из которых старшая была замужем за князем Мещерским (здесь Екатерина Николаевна). Сама она хворала; но её младшие, незамужние сестры, ровно как их зять, очень любили, когда после балов ещё заезжали к ним. Если являлись к ним около четырех часов утра, это никого не удивляло. Часто приходилось нам уже засветло уходить из гостеприимного дома.
Во дворце Белосельских - одном из великолепнейших во всем городе жила в то время княгиня Елена Кочубей, рожденная Бенкендорф (не так давно потерявшая своего мужа). Она хотя и допускала гостей в свой траурный будуар, но сама в эту зиму не показывалась в приемных залах. Там играла роль хозяйки только что вышедшая замуж дочь её от первого брака, княгиня Елизавета Трубецкая, она же распоряжалась и празднествами.
Одно из них, на котором я присутствовал, состояло из живых картин, аранжированных с большим вкусом; другое было оригинальнее: то было обычное пасхальное разговенье, после продолжительного русского поста. Во многих из знатных русских домов содержались, как при дворе, особые хоры певчих, которые пели на богослужении в домашних церквах. Все эти певчие носили кафтаны цветов фамильного герба, и, по большей части были хорошо обучены.
Русские по природе музыкальны, так что эти хоры могли смело состязаться в пении со знаменитой сикстинской капеллой. Разница лишь в том, что, вместо тамошних кастратов, здесь поют мальчики.
Вышеупомянутое празднество во дворце Белосельских началось, как обыкновенно, в 10 часов вечера (12?). Церковь была в нижнем этаже, а верхняя ее часть с хорами - на одной высоте с приемными залами. Тут происходило постоянное движение в церковь и обратно, продолжавшееся во все время службы. Молящиеся и любители музыки заходили на хоры, на четверть часа, а затем снова возвращались в гостиную.
Приехавшие из Зимнего дворца придворные дамы, в их роскошных русских нарядах, еще более оживили это непрерывное коловращение между молитвою и светскими разговорами. Когда в церкви запели "Христос воскрес" все мужчины и женщины стали обниматься, а затем поспешили вознаградить себя, за многонедельное воздержание, благословенными яствами, которыми был богато уставлен стол.
Зрелище, для чужестранца, очень своеобразное. Русские полагают доказательство своего православного благочестия в том, что, в день пасхи, раз тысячу повторят "Христос воскрес" и утверждают это обязательный ответом "Воистину воскрес".
Даже сам государь целуется с гренадерами, занимающими караулы у дворца.
Но каково было положение дел под ногами "того новейшего Агамемнона", того короля королей, который, достигнув вершины могущества и величия, любил смотреть на себя как на опору государственного порядка Европы, как на защитника упрочить властителей, угрожаемых революцией?
Он гордился тем, что, во всякое время дня и ночи, он мог прогуливаться по улицам свой столицы без всякой охраны. Я встречал его почти ежедневно на пути к его дочери, великой княгини Марии: издалека уже можно было узнать его высокую фигуру, в старой поношенной военной шинели - той самой, которую он, однажды, должен быль оставить извозчику в виде залога (здесь Александр Павлович тоже оставлял в залог свою шинель).
Много ходило рассказов в доказательство близости к народу и общительности того "самодержца". Его могущество имело опору в массах; он был верховным главой своего народа, общинный быт которого имел почти коммунистический (???) и чисто демократический характер, народа, который в царе видел своего отца, свое земное божество.
Все эти рассказы звучали весьма красиво, но относились к действительности приблизительно так же, как искусственно-тропическая атмосфера оранжерей, которыми знатные русские дамы украшали свои дворцы, относится к климату Ниццы или Мадейры.
Простой случай обнаружил передо мной то, что скрывалось под блестящей поверхностью, что происходило внутри вулкана, на котором так самоуверенно веселились.
Весьма обыкновенное канцелярское дело, из тех, какие ежедневно встречаются при посольствах неожиданно навело меня на уразумение истины. За несколько лет перед тем, в Дрездене, я познакомился, в доме знатной польской дамы, с одним молодым русским, которого, чтобы не называть его фамилии, окрещу просто "Иваном Ивановичем".
Он обладал привлекательной наружностью и манерами самого лучшего общества. Он посещал германские университеты. Его весьма явные симпатии к догегельянской школе фейербаховской окраски особенно поразили меня, так как я из хороших источников знал, что он состоял в числе фаворитов графа Нессельроде и считается одним из отличнейших чиновников в министерстве иностранных дел.
В Петербурге я еще не имел времени с ним повидаться, как получил поручение напомнить ему об уплате одного счета. По наведенным мною справкам оказалось, что "Иван Иванович" уже несколько месяцев как не состоит в министерстве, и никто не мог или не хотел сообщить мне его адреса. Мне не оставалось ничего более, как прибегнуть к официальным письменным сношениям, чтобы закончить это малозначащее дело.
На мою бумагу я получил письменный ответ, что "Ив. Ив. сослан в Сибирь и политически умер, так что совершенно невозможно потребовать от него признания того долга, а от его наследников - уплаты". В продолжение долгого времени я тщетно старался разузнать, что-либо более подробное о причине этой ссылки. Наконец, уже Г. (здесь Павел Павлович Гагарин), в то время управлявший политической тайной полицией, сообщил мне, под строгой тайной, следующее:
"Иван Иванович принадлежал, несомненно, к отличнейшим чиновникам графа Нессельроде, и его выдающиеся способности открывали ему полную надежду на блистательную дипломатическую карьеру. Но, к сожалению, молодой человек этот допустил увлечь себя в тайное общество, целью которого было разрушение всего существующего.
Полиция вовремя напала на след. При обыске нашлись многие, большей частью шифрованные, письма, разобрать которые, впрочем, было легко, так как ключ находился при них. Через несколько дней после этого, Ив. Ив, и его сообщники были уже под стражей.
"Могу вам сказать только, - заключил князь, что все дело ведено было с истинно-дьявольской гениальностью. Разветвления общества шли по всем нашим провинциям. В один и тот же день, здесь, в Петербурге, должны были быть убиты: некоторые высокопоставленные лица, а в провинции все губернаторы и полицейские чиновники, и Россия должна была обратиться в федеративную республику.
Молодой человек этот, как я уже сказал, есть настоящий гений, и явился главою опаснейшего из заговоров, какие нам случалось открывать со времени вступления нынешнего императора на престол. Я, впрочем, имею все причины предполагать, что Бакунин, которого вы, три года тому назад, поймали в Саксонии, состоял в теснейшей связи с "Иваном Ивановичем". Бакунин в настоящее время здесь, так как австрийское правительство выдало нам его.
Я сам допрашивал его. Жаль этого человека. Не думаю, чтобы в русской арии нашелся, хотя один артиллерийский офицер, который мог бы сравниться с ним в познаниях. В настоящем случае Проведение явно охраняло нас, и оба преступника, как "Ив. Ив.", так и Бакунин, поплатятся за свои происки каторгой".
Князь Г. был истый джентльмен и патриот, искренне преданный своему царю и отечеству. Известно было, что он исполнял свои тяжкие обязанности с кротостью и справедливостью. Итак, император Николай сказал мне неприкрашенную правду: "Le sol était miné sous ses pieds" (Почва была заминирована под его ногами). Но и в том он также обманывался, что в продолжение его царствования "партия переворота" будет оставаться спокойною. Далеко разветвившиеся заговоры, подобные тому, в котором участвовал "Иван Иванович", повторяются не каждый день.
Раскрытием их обеспечивается спокойствие на некоторое время. Сколь коротко было это время - нам известно. А до какой силы могут разрастись эти тайные общества (нигилисты по нынешнему названию), доказывает злодейское умерщвление Александра II.
Если представить себе, какого рода впечатление должно было быть произведено этим открытием на императора Николая, то не удивляешься, что он подпал искушению отвратить внутреннюю опасность посредством внешней диверсии.
Точно таким же образом, в 1870 году, Наполеон III, надеясь избегнуть грозившей внутренней революции, бросился в войну, за которую поплатился короной и свободой. Причины, побудившие миролюбивого Александра II начать войну с Турцией, истекали, по-видимому, также из опасного внутреннего положения страны при этом монархе.
Таким то образом, пребывание мое в Петербурге, хотя оно продолжалось менее года, дало мне достаточно материала для того, чтобы в известной степени ознакомиться с внутренним и внешним положением России. Не без радостного чувства приветствовал я вскрытие Невы. Решено было, что с первым отходящим кораблем я оставляю русскую столицу.
Когда приблизилось время отъезда, я испросил себе прощальной аудиенции и покончил текущие дела; император (Николай Павлович) принял меня с обычной вежливостью, но я нашел его весьма изменившимся, омраченным, скупым на слова и рассеянным. Более сообщительным оказался наследник цесаревич, будущий император Александр II - человек любезный и добродушный.