Лена потом смеялась, рассказывая про этот случай мужу:
- Представляешь, как совпало? А я уж на бедную Звягу все грешила.
Саша тогда развел руками:
- Бедная, бедная Звяга…
Просто Лена была беременной. Вот откуда недосып, апатия, тяга к чему-нибудь этакому вкусненькому и сонливость. Второй ребенок? Прекрасно. Хотелось бы девчонку. Но и сын – тоже хорошо. Но в тайне души – все-таки, девочка. Лена воображала себе малюсенькую крошечную принцессу с серыми глазами. Такую миленькую, такую сладкую… Видимо, созрела для истинного материнства. С Павликом было немножко по-другому.
Павлик, узнав, что у него будет сестрёнка, заныл. Он не хотел девчонку.
- Лучше братика, мам! Братика!
- Не ной, Паша! Что нюни распустил? – иногда Лена выходила из себя.
А так – все хорошо. Лена запустила бизнес, конечно. Доверила дело директору. Но держала руку на пульсе. Бухгалтерия работала исправно – беспокоится было не о чем. Сильный токсикоз, правда, здорово осложнял жизнь Елены. Но у кого не было токсикозы – редкие счастливчики. Это надо перетерпеть, никуда не денешься.
Будущая мама много гуляла, ела витамины, принимала солнечные ванны. Немножко понервничала осенью, когда Павлушка пошёл в первый класс, но, оказалось – напрасно. Сыну нравилось в школе, а с заданиями учителя он справлялся прекрасно сам. И то – Слава Богу.
В конце ноября Лена приболела – где-то простыла. Но выкарабкалась, температура спала на третий день. Ничего серьезного – простуда. Поводов для беспокойства не было. Когда зима окутала город, впервые сделала УЗИ.
Врач внимательно вглядывался в экран.
- Если я не ошибаюсь, у вас… девочка! – наконец-то сказал он.
Ну конечно, иного и быть не может. Девочка! Какое счастье! Тёплой волной радости накрыло Елену. Будто благодатный грибной дождик прошел! Саша будет счастлив! Нужно отделать детскую в девчачьи цвета. Дочку имя придумать! Елена хотела назвать будущую принцессу Анастасией. Красивое русское имя, нежное, как звон серебряного колокольчика.
Доктор все вглядывался и вглядывался в монитор. Он молчал, но нахмуренные брови выдавали неясную тревогу.
- Что такое, доктор? Что там? – забеспокоилась Елена.
А он ничего не говорил. После осмотра пытливо уставился на Елену и спросил:
- Елена Александровна, вы не обследовались на ИППП и TORCH?
- Что это? – сердце Елены споткнулось вдруг.
- Я могу ошибаться, конечно. На таком сроке сложно распознать хейлосхизис. Даже при ультразвуковом исследовании. Но… Не пугайтесь. Рано пока пугаться. Просто – меры предосторожности.
- Что это такое? Что у ребенка? – Елена чуть не взвизгнула, ей стало страшно…
- В народе это зовется заячьей губой. Елена Александровна? Елена?
***
Она провалилась в небытие.
С этих пор нормальная жизнь закончилась. Не помогали уговоры и заверения, что сейчас, в наше время, с хейлосхизисом челюстно-лицевая хирургия справляется на раз-два! Что все лечится. Что даже выкормить малыша можно, несмотря на ужасный дефект… Что…
Она не слышала и слышать не хотела. В память врезалась дурацкая фраза из интернета: «В Древнем Египте считалось, что рожденные с этим дефектом люди наказаны богами. Представители других культур связывали порок с признаком вселения в человека представителей злых сил»
Она повторяла эти слова, повторяла, выучила наизусть, и огненные буквы горели в мозгу каждый раз, когда она просыпалась. Живот рос, и непонятно было – почему он растет – мать практически не ела. Врачей беспокоила анемия. Елене необходимо было срочно госпитализироваться. Она кивала, соглашалась, но взгляд ее был устремлен куда-то внутрь себя. Она читала проклятую фразу про божье наказание.
- Победила молодость… Помнишь, как мы смеялись над ней? – шептала Елена мужу, - помнишь, как нам было весело? А помнишь, я рассказывала тебе, как меня она поцеловала, и я блевала два часа в туалете, помнишь? Все сходится. Все сошлось. Все правильно! Так мне и надо! Так мне и надо!
Саша искал Звягу по помойкам и подвалам. Перезнакомился, наверное, со всеми бомжами города. Те пожимали плечами: да, есть такая. Но где сейчас – они не знают. Страшная больно. Столько не выпить. Может, в сады умотала – там подъедается.
- У нее, что, вообще жилья никакого? – спрашивал Саша.
- Да какое жилье, так-перетак, мать-перемать, мы же бухаем. Мы давно квартиры про*рали. И Звяга – тоже! На Заводской жила. Мамку ее помним – знатная давалка была. Сгорела от вина. А эта дура даже копейки от квартиры не видела. Так отобрали.
Саша нашел бывшее жилье Звягиной. Конечно, там уже вполне счастливо разместилась приличная семья.
- Ой, хорошая такая квартира. И не дорого! – хвастались.
- А ведь она незаконно изъята у прежних хозяев была, - пробовал возразить Саша.
- Не знаем! Ничего не знаем! У нас честные документы, - жена мужика перешла на крик, - у нас все законно! Мы-то при чем?
***
Елена Александровна еле-еле передвигала ноги. Живот тянул ее вниз. Почему он такой большой? Почему так тяжко, Господи? Она вытирала мокрый лоб, отдыхая на скамеечке, и потом, поднявшись, снова брела. Куда? Сама не знала. Снегу намело чуть ли не по пояс. Мороз трещал и сушил губы. Казалось, что даже глаза покрываются тонкой корочкой льда.
В парке никого. Даже лыжников нет. Что они, дураки, лыжники, в такую погоду кататься? Зачем Лена здесь, да еще и одна? Зачем? Затем. Это превратилось в манию – найти несчастную Звягу. Помочь ей. Попросить прощения. Казалось, что после прощения проблемы отпадут сами собой.
- Ты ненормальная! Ты чокнутая! – кричал Саша. – Тебе в больницу надо, дура! Ты о детях подумала? Ты о Павлушке вспоминаешь хоть иногда?
Елена кивала, извинялась, перебирала губами, и… думала обо всем на свете, кроме Павлушки. Павлушка – здоровый. А Настя – больная. Девочка. Милая девочка, обреченная на мучения с рождения. Даже операция не поможет – останется шрам. Страдания нерожденного ребенка на ее совести.
- Бред, бред, очнись! Дура! Я с тобой разведусь! – Саша кричал, теряя терпение. Он уговаривал себя, что это стресс у жены, выброс гормонов, изменения в мозговой деятельности. Она ведь нормальной была, рассудительной. Что случилось? С ума сошла?
Он решил силком доставить Елену в больницу. Хватит. Невозможно смотреть на все это. Она ведь может из окна выйти или с Павликом что-нибудь…
Он договорился с лечащим врачом. Он просто успокоит Елену и предложит покататься. Просто покататься. А там – видно будет. Он – сильный мужик, справится. Главное, не вызвать у Лены подозрений. Павлушка у бабушки – пугать некого. Все получится.
Не получилось – Елена пропала. На градуснике за окном – минус тридцать девять.
***
Елена поняла, что заблудилась, когда стало совсем темно. Куда-то пропали фонари, сопровождавшие по-солдатски ровным строем лыжную трассу. И сосны пропали – сплошной кустарник, ивняк, колючий, обледенелый, злой.
Она проваливалась в глубокие сугробы, потом, чудом, как тяжелая самка кита, вытаскивала, буквально выпрыгивая из толщи снега, тело, снова проваливалась, и шла. Упорно, настойчиво, к неведомой цели. Она искала ту лавочку, где сидела летом Звяга. Жалкая, тощая Звяга, никому не нужная, обездоленная Звяга. Где же ей еще быть? Наверняка, она жила неподалеку в какой-нибудь землянке, фанерной хибарке, и Лена обязательно найдет эту хибарку, обязательно! Она всегда добивается своего!
Надежды таяли, как снежинки на теплой ладони. Вокруг темно, и мороз давно обжигал колени, несмотря на две пары рейтуз, предусмотрительно надетые утром. Она уже не видела – ощупывала густые ивовые кусты, и не шла – ползла по снежной целине, пропахивая выпуклым пузом глубокую борозду. Так легче. Физика – не провалишься по шею. Она ползла, ползла…
И вдруг почувствовала под собой пустоту. Снег обвалился под ней, словно кусок обрыва над пляжем. Она помнила – это страшно. И здесь под ней обвалилась снежная глыба, лавиной затягивая Елену за собой. Куда-то вниз, в смертную колыбель, навсегда. Она закричала, задергалась, сопротивляясь, и тут же, через две секунды, лавина остановилась, затихнув.
Ничего. Ничего. Так даже теплее. И совсем не холодно. Это берег так осыпался. Значит, она у речки. А на речке утром, рано-рано утром, будут рыбаки проверять жерлицы, на налимов ставленные. А Лена будет орать. Она умеет. Только бы не заснуть, только бы не заснуть.
А спать хочется. Так тепло тут, как в одеяле. Век бы лежала.
Она смежила покорно веки, и ресницы ее потихоньку смерзались. Какая прекрасная жизнь. Ни забот, ни хлопот. Очень уютно и мягко ждать рыбаков. Плохо, что целиком не засыпало – голове то холодно, то жарко.
Сладкий сон прогнала дикая, одуряющая, давно забытая боль. Не иначе хитрый мороз пробрался наверное, внутрь Елены и теперь грыз ее плоть. Грыз, жег огнем, с хрустом рвал мыщцы и жилы, глумился, не-на-ви-дел!
Она терпела, берегла связки для рыбаков. Сжимала губы и зубы, легонько постанывая. Но боль, нарастая с каждой секундой все больше и больше, не отступала, и истязала Лену, словно палач: вот тебе! Вот! На! Получай!
И тут мысль: да ведь она рожает! Она сейчас родит ребенка. И ребенок, голеньким телом своим, попав в снежный плен, умрет. Мучительно и страшно умрет. Из-за нее, матери! Да разве она мать! Разве мать так сделает?
- А-а-а-а-а-а! – страшный, леденящий душу крик, располосовал надвое ночную мглу, - А-а-а-а-а! По-мо-ги-те-е-е-е-е!
***
Лена не поняла, что случилось. Снежная каша, поддавшись, тихо поползла вниз, бережно увлекая ее за собой. Чьи-то теплые руки обняли ее за плечи и вдруг, рывком выдернули из удушающей темницы. Она помнила точно – теплые руки.
- Леночка! Я зна-ла, я зна-ла, что ты тут живешь, - простонала роженица. Боль снова терзала ее.
Мягкая ладонь легла на живот. И вовсе у Звяги не козлячье выражение. И заячья губа ее не портила. Ей так шла эта улыбка… А, главное, глаза: чистые, словно росой умытые. Полные света и надежды.
- По-мо-ги мне! – цедила сквозь зубы Елена Александровна, - по-мо-ги, милая! Как хорошо, что мы нашлись. О, Господи, как больно, Господи!
Лена видела эти полные сочувствия очи, тянулась к ним, хватала Звягу руками, обнимала, и не понимала, почему ей никак не удаётся прижаться щекой к мягким, как у мамы, ладоням. Звягина таяла, растворялась в пространстве, становилась туманом, чудесным теплым туманом… Лена поняла, что теряет сознание, устало и облегченно проваливаясь в синюю, полную покоя темноту.
***
Белый потолок. Белые стены. Казенные занавески. Тепло. Мягкое, волнами расходившееся от батарей парового отопления. И глаза… Полные любви и тревоги. Кто это? Звягина? Ангел?
Нет. Белый нимб превратился в медицинскую шапочку. Это доктор. А она – в палате. И живот не возвышается горой. И боль – тихая, умиротворенная, успокоенная лекарствами.
- Где я?
- В больнице, дорогая, - улыбнулся доктор.
- А где… ребенок?
- Спит твой ребенок. Здоровенькая девчурка. Выносливая. Мелкая, правда, и трех кило не набрала, но здоровенькая.
Лена подняла перед собой ладони. До локтя они были забинтованы.
- Не бойтесь. Не ампутировали. Хотя желание было, честное слово! Кто по парку гуляет в такие морозы? С такой страшенной анемией! На последнем месяце? Да если бы не ваш супруг Александр, вас на том свете архангелы уже приняли, - врач сменил улыбку на строгое выражение лица, - догадался в парке вас поискать!
- Я… заблудилась! – Лене совершенно не хотелось объяснять, как она заблудилась, ее уже не волновало, как ее нашли. Ребенок был абсолютно здоров! Да!
- Заблудилась она, - усмехнулся доктор, - в трех соснах. Вот она, анемия! Вы потеряли сознание, Елена Александровна. И упали возле аллеи. Под фонарем, Слава Богу. Теперь вашему мужу молоко за вредность давать надо. А то и что-нибудь покрепче!
- А у девочки нет заячьей губы?
- Да успокойтесь вы! Надо было выполнять наши предписания! Сдать анализы! Пройти тщательное обследование! А не кудесничать! Ужасное отношение, просто кошмар! Но – все хорошо. Девочку надо выкармливать и растить, как положено. Вы ведь – нормальная женщина. Красавица. А? Будем дочку растить, как положено?
- Будем! Конечно, будем! – Елена улыбнулась. Ей стало ужасно стыдно за свое поведение. По спине проползла холодная змейка страха: чуть не угробила ребенка, чуть не осиротила Павлушку. Бедный Сашка, угораздило же его на такой дуре жениться…
Она ничего не сказала Саше про Звягину. Зачем усугублять? Это Звягина ее вытащила. Она точно знала. Вытащила и вытянула на аллею. Ну а там и муж подоспел. Догадался, молодец. Как бы теперь Ленку разыскать? Надо ведь помочь человеку. Надо просто быть благодарной. Молиться на нее надо!
А Саша ничего не сказал жене, с головой окунувшейся в материнство. Руки и ноги были спасены от обморожения, и она кормила Настю, малюсенькую девчулечку, крохотную и горластую, своим молоком, появившимся в груди как раз вовремя и в неожиданно большом количестве. Муж любовался женой и думал о том, как ее любит. И как он ее убить хотел за глупость и сумасшествие. Ему, конечно, объяснили: так бывает. Бывает, ничего не поделаешь. Страх, стресс – все пройдет. Прошло ведь? Прошло.
Он радовался тому, что Павлушка влюбленно смотрел на сестренку, робко трогая ее крохотные пальчики. Саша был счастлив от того, что Елена целует старшего ребенка и позволяет ему возиться с Настенкой, что в дом вернулось спокойствие и тихая радость…
Зачем тревожить Лену, говорить ей о смерти Звяги? Она умерла, оказывается, уже год назад. Удалось раскопать инфу в полиции. Умерла Ленка Звягина в прошлую зиму – околела в парке. Ползла куда-то, по-пьяни умудрилась заблудиться, провалилась в сугроб, нависший шапкой на высоком берегу. Ее и потянуло, да и засыпало. Весной только нашли. Нашли и по заячьей губе опознали – молодой опер не раз ее в обезьяннике держал – помнил.
«Несчастная девка, - говорил он. - Я ее с детства помню. Она в лагере, в нашем отряде была. Иной раз от жалости в изолятор пущу. Поесть чего-нибудь дам… Сколько их в мире гибнет, шизануться можно»
Саша тогда в храм даже завернул. Свечку за помин души поставил. И правда, жалко девку. Молодая совсем, тридцати еще не было…
Автор рассказа: Анна Лебедева