Исходя из концепции человека, как биосоциодуховного существа
– свобода должна пониматься не просто как «познанная необходимость» (Спиноза, Гегель, Энгельс, Плеханов и др.), но как познанная, осознанная, прочувствованная и творчески использованная необходимость. Именно на творческой, активной деятельности делает акцент Ф. Энгельс. В отличие от Спинозы и Гегеля, у которых необходимость фаталистически окрашена, Энгельс делает акцент на активной деятельности человека, на основе учёта познанной необходимости. Свобода, в её духовном выражении, выступает в единстве сознания (познанная и осознанная необходимость), души (эмоциональное устремление к ней) и духа (волевое и творческое устремление к ней). Человек должен понимать и осознавать необходимость правильного ответственного выбора; свобода – познанная, осознанная, прочувствованная и подкреплённая волевым стремлением необходимость правильного (верного), ответственного выбора (решения). Поэтому свобода всегда тесно взаимосвязана с ответственностью за свой выбор, за принятие решения. Свобода проявляется в самостоятельном выборе основы своих действий, в умении ограничивать себя в соответствии с интересами других людей. Свобода предполагает ответственность за принятие решения и за свой выбор, поэтому сам выбор должен осуществляться ответственно. Ответственность проявляется в ситуации выбора между индивидуальными и общественными (коллективными) интересами, в готовности самостоятельно и добровольно возложить на себя санкции за нарушение социальных норм, в чувстве долга по отношению к другим людям, в готовности следовать модели должного поведения.
Понятие ответственности, в свою очередь, вытекает из понятия должного, хотя последнее понятие тоже трактуется неоднозначно. Иногда адекватное понимание должного вытесняется его различными интерпретациями, неадекватными его истинному значению. Адекватное понимание должного в его истинном значении должно подразумевать ответственность не только за себя лично. Свободный человек должен принять ответственность не только за себя, за свою судьбу и судьбу своих близких, но и за судьбу своего народа, человечества и мира.
Про индивидуалистические и коллективистские теории свободы пишут многие исследователи. Осуществление свободы в современном мире ставит проблему взаимосвязи личности и государства, личности и общества. Являясь неотъемлемым правом каждого человека, свобода, тем не менее, понимается по-разному. Можно выделить две концептуальные линии в понимании свободы, наметившихся в истории социально-политической мысли. Расхождение происходит в вопросе, как развивать идею свободы: с точки зрения коллектива или с точки зрения индивида. В зависимости от того, какая из этих ориентаций господствует, и проводятся различия между «индивидуалистической» и «коллективистской» концепциями свободы. Они исходят из двух противоположных антропологических концепций (точнее сказать, из двух противоположных этических концепций: индивидуалистической и коллективистской этики). Основную антропологическую предпосылку индивидуалистических теорий можно охарактеризовать как антропологический «атомизм». Коллективистские теории не только оспаривают основную антропологическую предпосылку индивидуалистических теорий, но вместе с нею понятие индивидуальной свободы как таковой, полагает Т.В. Скворцова (см. Скворцова Т.В. О социальном идеале / Т.В. Скворцова // Воспитание духовности: сб. ст. и тез. − Екатеринбург: Изд-во УГППУ: Духовное наследие, 1998. – С. 208-209).
На наш взгляд, она явно смешивает две разные вещи: теории отрицающие понятие индивидуальной свободы как таковой и коллективистские концепции свободы. Безусловно, теории отрицающие понятие индивидуальной свободы существуют, но они не могут пониматься как теории свободы, пусть даже и коллективистской. Коллективистские концепции свободы не могут отрицать понятие индивидуальной свободы (иначе их нельзя назвать концепциями свободы), а могут лишь указывать на то, что подлинная свобода индивида (и свобода «от» и, особенно, свобода «для») возможна только в коллективе, который выступает не только гарантом обеспечения этой свободы и её защиты от посягательства со стороны других индивидов и коллективов, но и в качестве непременного условия своего функционирования и развития предполагает поощрение личной (индивидуальной) инициативы и творческой самореализации своих членов. Такой коллектив может быть назван подлинно гражданским обществом (конечно, «не подлинно гражданское общество» вообще не может называться «гражданским». В этом смысле, эпитет «подлинно» может показаться излишним, но, в то же время, существует довольно много «обществ» (в т.ч. и современная Россия), которые мимикрируют под гражданские, но, по сути, таковыми не являются. Поэтому, указание на «подлинно гражданское общество» должно отграничивать подобные мимикрии от действительно гражданского общества, предполагающего синтез индивидуальной свободы и социальной ответственности) и, как показывает практика, только такой коллектив может устойчиво существовать и эффективно развиваться, коллективы отрицающие понятие индивидуальной свободы, могут успешно функционировать только определенный, весьма небольшой временной отрезок («до поры, до времени»), а затем обречены на эскалацию культа насилия, проституции, наркомании, алкоголизма, стремления к обогащению любой ценой, деморализации широких слоёв населения, тотальной безответственности, чудовищных злоупотреблений правящей верхушки и огромным человеческим потерям (что подтверждается примерами недавней российской истории).
Хотя далее, автор совершенно справедливо указывает, что коллективистские теории рассматривают (как можно рассматривать то, что отрицаешь? Нонсенс!) индивидуальную свободу, как свободу, имеющую коллективный характер или существенный коллективный аспект, который выражает и проявляет себя в способе, каким индивид участвует и вносит вклад в коллективную практику своего общества. Свобода трактуется как самоопределение каждого человека. Она достигается лишь тогда, когда понимается не только как индивидуальная, но и как общественная свобода. Свободным человек может быть только в свободном обществе. Он находится в поле напряжения между индивидуальной свободой и социальной ответственностью [см. там же]. Вот с этим можно согласиться безоговорочно. В действительности коллективистские концепции свободы не отрицают понятие индивидуальной свободы, но вводят его в более широкое поле общественной свободы, которая здесь понимается как социальная ответственность индивида перед обществом. В этом, на наш взгляд, должно заключаться действительное научно-философское понимание свободы.
В стране, где большинство граждан свободно, добровольно, без принуждения, по собственному желанию готово возложить на себя ограничения и санкции, готово следовать модели должного, с чувством долга по отношению к другим людям, возможно построение гражданского общества. Гражданское общество предполагает свободу и ответственность граждан. Свобода и ответственность неотделимы друг от друга. В стране, где большинство граждан безответственны, не может быть ни свободы, ни гражданского общества!
Н.О. Лосский рассматривал свободу воли как независимость человека от своего тела, от внешнего мира, характера, привычек, законов, своего прошлого и т.д. Всё это он рассматривал как формы рабства, зависимости (см. Лосский Н.О. Свобода воли / Н.О. Лосский // Избранное. – М.: Правда, 1991, с. 538-539). Разумеется, с этим нельзя согласиться. Свобода есть познанная необходимость (познанная, осознанная и прочувствованная необходимость). Нельзя быть свободным от потребностей своего тела, от характера, привычек, от своего прошлого и, тем более, от внешнего мира, от законов (природных, юридических и пр.). Нужно стремиться не к независимости от всего этого, а к гармонии, и с внешним миром, и с законами, и с самим собой. Но вот эта гармония и будет подлинной свободой (при условии, что она осуществляется добровольно, без принуждения), а стремление к независимости, на практике оборачивается зависимостью, несвободой, новыми формами рабства.
Настоящая свобода воли (а для субъекта воли характерно не переживание «я хочу», а переживание «надо», «я должен» и т.п.) заключается в том, что человек добровольно, без принуждения делает всё как «надо», как «должно», сообразуясь с объективными обстоятельствами и факторами. Бунт против них может создать субъективную иллюзию увеличения степеней свободы, но объективно достигнутые таким способом результаты будут отличаться от желаемых, выступать как что-то непредвиденное и ненужное человеку, как результаты, навязанные ему действительностью, а не те, которых он хотел свободно достичь, как порабощение его действительностью, а не свобода от неё. В действительности нельзя быть свободным от действительности, можно только познать необходимость гармонии с ней, осознать эту необходимость, прочувствовать и свободно и ответственно стремиться к ней.
Ю.П. Бочкарёва пишет: «С момента, когда человек понимает свою принадлежность к социуму, как форму своего бытия, он становится сознательно свободным» (Бочкарева Ю.П. Символ в современном коммуникативном процессе как инструмент манипулирования сознанием человека / Ю.П. Бочкарева // Человек в современных философских концепциях: мат-лы Третьей междунар. науч. конф., г. Волгоград, 14–17 сентября 2004 г.: в 2 т. − Т. 2. − Волгоград: ПРИНТ, 2004. – С. 126-128, c. 126). Не совсем понятно, имеет ли автор в виду родового человека или индивида, но можно согласиться с тем, что подлинная свобода возможна только в социуме. Природа – царство жёсткой необходимости. И животное, и человек, волей случая оказавшийся один на один с дикой природой, практически не имеет свободы выбора, а действует в рамках обстоятельств, определённых необходимостью выживания. Необходимость выживания присутствует и в обществе, но в нём выживать можно разными способами, свободный выбор между которыми осуществляет субъект выбора (человек, индивид). Общество, с одной стороны, ограничивает свободу индивида (с помощью системы законодательных и прочих запретов), но с другой, предоставляет ему эту свободу. Вне общества человек ещё менее свободен, чем в обществе. Поэтому нельзя согласиться с оценкой некоторых философов (в частности, большинства представителей экзистенциализма), трактующих роль общества исключительно как отрицательную, ограничивающую свободу выбора индивида и его творческие возможности. Вне общества, последние вообще не могли бы никак проявиться и реализоваться, а первая существовала бы в сильно ограниченном виде. В то же время следует указать, что свобода (маневра, выбора и пр.) возникает не только благодаря социальности как таковой, но, в первую очередь, благодаря духовности человека. Свободный выбор человек осуществляет сознательно и эмоционально (иногда при приоритете первого – сознания, а иногда – второго – души), а для того, чтобы претворить выбор в жизнь и довести его до конца (воплотить задуманное в действительное) от него требуется сила воли и, шире, сила духа. Таким образом, наличие свободы и возможность (а также, действительность) выбора являются прямым следствием наличия у человека сознания, души и духа – духовного аспекта личности и сущности человека.
Возможность достигать результаты, адекватно отражающие цели и способствующие удовлетворению потребностей, является необходимой предпосылкой для свободных действий. При этом, очень важно, чтобы сами цели и потребности были коллективистскими, т.е. направленными не только на обеспечение своих личных (индивидуальных) интересов и ценностей, но и на обеспечение интересов и ценностей других людей, всего общества, социума. В противном случае мы всегда будем иметь «войну всех против всех» (войну целей, потребностей, интересов и ценностей) и вместо подлинной, пусть даже индивидуальной, свободы (свободных действий), будем постоянно испытывать ограничения со стороны целей, потребностей, интересов других людей и достигнутых ими результатов и будем постоянно сталкиваться с ними «лбами». Отменить объективные социальные закономерности люди не в силах, а их игнорирование может привести только к отрицательным результатам. Это служит подтверждением того, что свобода – познанная, осознанная и прочувствованная необходимость, ибо бывает и так, что человек знает, как правильно поступить в той или иной ситуации (познал необходимость), но действует всё равно вопреки, рассчитывая на удачу, чудо, т.е. познал, но не осознал необходимость определённых действий. Бывает так, что познал и осознал, но не прочувствовал, не принял душой и действует вопреки, «всем на зло» из бунтарских чувств. А бывает так, что познал, осознал и прочувствовал, но при этом не действует, а бездействует, из-за слабости волевых качеств. Только не просто познав, но и осознав необходимость определённого выбора и определённых действий (осознав, что «при всём богатстве выбора другой альтернативы нет»), а также прочувствовав их, приняв душой (они не должны вызывать отрицательных эмоций, эмоционального протеста), человек совершает их сознательно и свободно, при условии, что волевые качества позволяют ему осуществить их. Поэтому следует добиваться такой степени социального познания (это должно стать первейшей задачей философии и социально-гуманитарных наук), при которой человек будет знать, какие закономерности следует учитывать при принятии тех или иных решений. Отсюда также видно, что свободный выбор есть проявление и следствие духовного аспекта человеческой личности и сущности, в первую очередь, сознания (познания и осознания) и души (прочувствования).
К.В. Шуршин считает, что «…постоянно усложняющиеся производственные, информационные и социальные технологии требуют в каждой социальной роли наличия творческой личности, способной и даже вынужденной самостоятельно принимать решения. Функции управления всё более делегируются на самые низшие ступени иерархии общества. Возникает невиданная ранее значимость отдельной личности в воспроизводстве и развитии социума. Человек становится всё более свободным от насильственного подчинения, которое заменяется самоконтролем. На уровне всего общества это проявляется как совершенно иная социальная потребность в демократии и социальном консенсусе. На уровне личности – как возрастание роли приватности и автономности в приватной сфере» (Шуршин К.В. Гендерный конструкт: проблемы и перспективы / К.В. Шуршин // Человек в современных философских концепциях: мат-лы Третьей междунар. науч. конф., г. Волгоград, 14–17 сентября 2004 г.: в 2 т. − Т. 2. − Волгоград: ПРИНТ, 2004. – С. 505-509, с. 508). Если бы глаголы употреблялись в повелительном наклонении: «должны делегироваться», «должна возникать», «должен становиться», «должно заменяться», «должно проявляться» и т.д., то с вышеприведёнными замечаниями, безусловно, следовало бы согласиться, а в том виде, в котором они подаются, это явное выдавание желаемого за действительное. На самом деле, хотя усложняющиеся производственные, информационные и социальные технологии, несомненно, требуют именно того, о чём пишет автор, тем не менее, на практике ничего реально не «делегируется», не «заменяется» и не «проявляется», напротив, функции управления всё больше сосредоточиваются в руках финансово-политических элит, демократия всё больше превращается в профанацию, в форму без содержания. Личность (индивид) хотя и вынуждена, но не способна самостоятельно принимать решения, самоконтроль заменяется тотальным контролем сознания, со стороны СМИ и других виртуальных носителей. Однако, автор прав в том смысле, что налицо явное противоречие между объективными факторами (производственными, социальными, информационными и пр. отношениями) и субъективными, между базисом и надстройкой. А чем заканчиваются противоречия между базисом и надстройкой – известно! В лучшем случае, потрясениями, в худшем – полным крахом.
Избежать и того, и другого, можно только одним путём: увеличение степени свободы общества и индивида, усиление роли свободной и творческой личности, делегирование функций управления на самые низшие ступени социальной иерархии, замена насильственного подчинения самоконтролем, возрастание роли приватности и автономности в приватной сфере. На уровне общества должна возникнуть совершено новая демократия – не фиктивное, а подлинное народовластие, реальное подчинение «слуг народа» (Президента, Правительства, депутатов Федерального Собрания и всех остальных структур, на всех уровнях) – хозяину, а не хозяина – слугам. Однако это проблема комплексная и решать её надо в комплексе.
Для осуществления реального народовластия мало волевого решения и издания соответствующего «декрета о подлинном народовластии». Даже если нынешняя власть добровольно согласится издать такой декрет, это не будет полным решением проблемы. Для реализации этого декрета в жизнь требуется реальное совершенствование народных масс (массы индивидов), в первую очередь, духовное совершенствование, совершенствование сознания, души и духа. Только тогда им можно будет доверить более высокую, чем сейчас степень свободы и ответственности. С одной стороны, совершенствование духовности связано с наличием свободы, без которой это совершенствование в принципе невозможно, с другой стороны, наличие свободы связано с совершенствованием духовности, без которой свободу следует ограничивать. Но это противоречие – диалектическое, и решать его надо диалектически, синтезировав тезис и антитезис, в данном случае синтезировав совершенствование духовности и увеличение степени свободы.
Хотя проблема осложняется ещё и тем, что от нынешних властей такого декрета можно дождаться только теоретически. Если бы нынешняя власть действительно была «властью лучших (в первую очередь, “духовно лучших”) над худшими» (аристократией, в том смысле, в котором её понимал Аристотель), то, возможно, следовало бы согласиться с заменой демократического правления – аристократическим. Увы, нынешняя власть меньше всего похожа на «власть лучших (аристократов)», в особенности на «аристократию духа». Поэтому «декрет о подлинном народовластии» нужен, но написать его предстоит не сверху, а снизу. Однако, при нынешнем невысоком уровне духовного и прочего развития народных масс, писать, а тем более претворять его в жизнь, собственно и некому. Это ещё больше усложняет проблему, но, как уже отмечалось, её можно решить комплексно, поэтому следует увязать заботу о повышении общего и духовного уровня развития народных масс с борьбой за подлинное народовластие, за увеличение степени индивидуальной и общественной свободы, а также за создание подлинно гражданского общества, где реально возможно написание и исполнение подобных декретов и других инициатив «снизу».
Как уже отмечалось, без наличия свободы совершенствование духовности в общественном масштабе теряет смысл. Во имя чего? Во имя того, на что указывает К.В. Шуршин: чтобы взять на себя функции управления, самостоятельно и творчески принимать решения, реально участвовать в воспроизводстве и развитии социума и т.д. Поэтому совершенствование духовности тесно взаимосвязано с расширением демократии и увеличением степеней свободы. Увеличение степеней свободы – важнейшее проявление и следствие увеличения степени духовного развития общества и каждого конкретного индивида. Но связь здесь двусторонняя: увеличение степени духовного развития невозможно в отрыве от увеличения степеней свободы и демократии, которые должны быть важным условием развития духовности.
Различают общественную (политическую) и личную (индивидуальную) свободу. Первая связана с возможностью демократического выбора, с выбором населением формы правления, формы государственного устройства, формы политического режима, с выборностью основных политических институтов, со свободой слова, печати, собраний, шествий, митингов и другими политическими свободами. Вторая, обычно связывается со свободой воли, хотя само понятие свободы воли иногда трактуется произвольно. Часто под свободой воли понимают свободу желаний (свободу: «хочу!»), возможность осуществлять выбор в соответствии со своими собственными намерениями, желаниями и интересами (в религиозной трактовке: возможность свободно выбирать между праведностью и грехом, между Божественным и дьявольским наущением). На наш взгляд, это не верно. Хотения, желания присущи душе человека, они представляют собой непроизвольную ответную реакцию на те, или иные раздражители, сигналы, импульсы, поступающие в психику человека. Воля – составная часть не души, а духа, власть желаний противна и разуму, и воле. Для субъекта воли характерно не переживание “я хочу”, а переживание “надо”, “я должен”. Осуществляя волевое действие, человек противостоит власти актуальных потребностей, импульсивных действий.
Поэтому свободу воли следует понимать именно как должное («я должен») поведение человека, как следование долгу, а это, опять же, неразрывно связано с ответственностью (долг – личностное и ответственное следование моральным нормам, идеалам и ценностям). Свобода воли состоит не в произволе, а в познанном, осознанном и прочувствованном выборе модели должного поведения. Поэтому можно согласиться и с определением свободы как возможности выбора и принятия самостоятельного решения, и с определением свободы как познанной необходимости, однако, каждое из них взятое по отдельности – односторонне, а в синтезе – полностью раскрывает содержание феномена свободы.
Выбор тесно взаимосвязан со свободой и ответственностью человека. Если человек не свободен, то возможность выбора отсутствует, она проявляется только в условиях реальной свободы. Связь свободы и возможности выбора настолько тесная, что трудно сказать, что здесь первично: то ли наличие свободы предполагает возможность выбора, то ли наличие возможности выбора предполагает свободу; то ли возможность выбора отсутствует, если человек не свободен, то ли свобода отсутствует, если у человека нет возможности выбора. Одно ясно: свобода связана с возможностью выбора, а несвобода с отсутствием такой возможности. Но выбор должен осуществляться сознательно и ответственно, поэтому свобода связана не только с возможностью выбора, но и с принятием ответственности за него, а через ответственность и с осознанной (познанной, прочувствованной) необходимостью определённого выбора.
