- Мать честна́я! – Иван Макарыч даже привстал от удивления, увидав явленца в дверях своего кабинета, - Коська?! Это кто ж тебя так расцветил?
- Никто…, - буркнул Костя, неловко прикрывая ладонью заплывшую скулу и, ввалившись в кабинет начальника милиции, прикрыл за собой дверь, - Садиться я, Иван Макарыч, Семенчук сказал…
- Ну, раз Семенчук сказал…, - сразу скумекал майор, что к чему, - Садись. Хошь на стул, хошь, вон, на скамейку, - Макарыч медленно поднялся и вырулив из-за стола, подошёл к парню, - Сядь! – рявкнул он и с силой надавил Залежному на плечо.
- Товарищ майор, я…, - осев на стул залепетал Костя.
- Да я вот теперь и не знаю, товарищ ли ты мне, паскудник этакий, - распалялся Размахнин, театрально разглядывая втянувшего голову в плечи Костю, - Как же тебя только угораздило, баламошка ты безмозглый, на людское добро пал наслать?
- Так… из-за любви я…, - прошептал парень и шмыгнул носом.
- Из-за любвииии?! – протянул Размахнин, брызгаясь слюной, - Из-за любви, остолбень ты мой, стишки девкам слагают, на худой конец, частушки! А ты?!... Срамец! Хорошо, хоть мозгов хватило, не избу с людями подпалить! – майор не сдержался и отвесил Косте смачный подзатыльник, - Али ты думал, что после такого лиходейства Катерина враз к тебе переметнётся? Сам в тюрьму, мать в гроб?! Хороша любовь, ничего не скажешь!
В этот самый момент дверь распахнулась без всяких стуков и в кабинет ввалились гуськом Семенчук, Савелий Михалыч и Глеб, замыкал процессию Витька Илюхин. Витька, знавший Костю ещё с горшков, потому как Залежные начинали свою семейную жизнь у родителей, в Ивантеевке, лишь после перебравшись в соседнее Троицкое, прознал о ночных событиях часом раньше, от сорочьего бабского радио. Прознал и сразу рванул до Семенчука, в отделение, повстречавшись с мужиками у самых ворот.
- Дядька Савелий, погодь! – заорал он, как оглашенный.
- Чего тебе, паря? – недовольно буркнул Михалыч, сведя брови к переносице.
- Дядька Савелий, - налетел на мужика Витька, - Погодь! Не пиши заявления, будь человеком!
- Человеком?! – взвыл Михалыч.
- Слабый Коська, - приплясывал Витька, размахивая руками, чтобы убедить, объяснить понятней, - Сгинет он в тюрьме, дурак. А тёть Маша… Тёть Маша не переживёт. А я… Я вам такой сенник отгрохаю, только снег стает, залюбуетесь! И Коську впрягу! А чо, набедокурил, пусть справляет.
- Слабый он…, - проворчал Савелий Михалыч, сбавляя пыл, - А ты запойный!
- Я то? Нееет! – Витька подскочил к Толику, ища поддержки, - Вот, Романыч подтвердит! Он знает! – и, снова обернувшись к Михалычу, замахал щепотью перед грудью, - Вот те крест!
- Витька…, ты ж не крещёный, - подпихнул его Толик, - Охолонь.
- Я всем скажу, что вы погорели, - не унимался защитник, - Со всего миру сена соберём, всяк даст! Обещаю, дядька Савелий, сам свозить стану. Не пиши заявления, - Витька резко сдулся, сник и низко склонил голову.
- Пойдём, - коротко бросил Савелий Михалыч и зашагал к воротам, пропустив вперёд Семенчука.
Размахнин распахнул объятия старшему Никитину, остальным пожал руки.
- Мама…? – привстал побелевший лицом Костя, не мигая уставившись на Савелия Михалыча.
- Вспомнил?! – гаркнул Савелий, усаживаясь на стул, - Жива, слава Богу! Романыча благодари! Он до вас ехать велел, чуток погодили бы, справлял бы ты, дурень, поминки.
- Спасибо…, - чуть слышно выдавил Костя, размазывая по лицу слёзы рукавом ватника, - Вот, - он подвинул Савелию Михалычу давешний газетный свёрток со стопочкой купюр, о котором в суматохе никто и не вспомнил, - Если сможете, простите.
- Денег не возьму! – исподлобья глянул на парня Савелий, - Отработаешь всё! А коль сызнова дурить удумаешь… Берегись!
Костя вскочил и затряс головой, соглашаясь и каясь. Витька подхватил его, готового уже свалиться на колени, за шкирку, и потащил к двери, «собирать сено с мира, коровам жрать нечего». Староверы, добро простившись с Макарычем и Толиком, двинули домой. Майор с лейтенантом, заварив чайку и развернув бутерброды со сливочным маслицем, только присели к столу, хоть чуток передохнуть, как в дверь с воплями влетела Матушкинская девчонка, Галька, маленькая, тощенькая, для своего двенадцатилетнего возраста, но чрезвычайно горластая:
- Батька…! – звонко орала она, - Батька! Дяденьки, родненькие, помогите, батька вешаться пошёл, в сарааай…
Размахнин, подавившись, выплюнул прямо на стол кусок откушенного хлеба и, продавив комок глотком чая, сорвался с места. Семенчук среагировал скорее и уже подпихивал Гальку с крыльца отделения. Матушкины жили через два дома. Валерка, отец некогда дружного семейства, не производил впечатления слабака. Но полгода назад, жена его, Верка, домовитая, хозяйственная, но частенько стрельбающая своими ясными очами по сторонам, сбежала из дому с залётным шабашником, бросив не только мужа, но и троих детей. Галька была старшей. Близнецам Гришке с Мишкой не было и пяти. Валерка сперва запил с горя, но, через неделю, пристыжённый лично Размахниным, которого уважал и ценил его советы, собрал волю в кулак. Жили ладно, отказываясь от предлагаемой помощи заглядывавшихся на видного и работящего Валерку вдовушек, разведёнок и девиц. Что нашло на мужика на сей раз, пока оставалось лишь гадать. Лейтенант, легонько оттолкнув Гальку, рьяно рвавшуюся в сарай спасать отца, отворил дверь и ступил внутрь. Валерка, с петлёй на шее, балансировал на колченогом табурете.
- Молодец, Валер, - ровно заговорил Толик, чувствуя, как стук сердца отдаётся где-то в затылке, - Это ты хорошо придумал, - он стоял у входа, готовый в любой момент кинуться к самоубивцу, - Шея хрясь – и дело с концом.
- Уйди, лейтенант, - прохрипел Валерка, - Уйди, не поймёшь ты.
- Конечно не пойму, Валер, - Толик сделал шаг, - Когда пацаны твои, в детдоме старшаками побитые, плакать будут и папку звать на помощь. Не пойму. Когда девчонку твою, по твоей воле сиротой ставшую, каждый по жизни понужать сможет. Не пойму. Когда из добротной избы, да от сытой жизни, съедут они на казённые харчи, хоть убей, не пойму. Мож объяснишь неразумному? Посидим с тобой, выпьем, помянем жизнь твою треклятую, глядишь, и я чего скумекаю, а, Валер?!
- Письмо она прислала, - откликнулся Валерка, - На развод подала. Замуж за своего хмыря собралась, стерва.
- Ситуёвина, - вздохнул Толик, - Но ты не грусти, я лично похлопочу, чтобы детям твоим детдом получше подыскали. Только разлучат их, как пить дать, разлучат. Мать их себе новых наплодит, от хмыря, а этих со счетов спишут, как ты удавишься.
Ножка табурета затрещала, и он скособочился под Валеркиным весом. Толик метнулся молнией, но Валерка сам уже успел скинуть с шеи петлю. Так, обнявшись, они и рухнули на пол, взметая клубы пыли. Размахнин рванул дверь сарая, содрав её с одной петли. Галька, проскользнув у него между ног, кинулась к отцу, голося на тонкой ноте:
- Папочка! Не умирай, папочка! Не бросай нас, папочка!
- Доча…, - сжал её в объятиях Валерка, - Доча, да я…
- Что за день?! – кое-как поднялся на дрожащие от недавнего напряжения ноги Толик, - Все решили помирать именно сегодня.
- Я нет, - Валерка встал, шатаясь, - Выпьем, мужики? За жизнь.
- Так не пью я, - улыбнулся Толик.
- А чо тогда…, - удивлённо забубнил Валерка.
- Я те выпью! – подал, наконец, голос Размахнин, - Я те щас так выпью! Галька, а ну, держи батьку, я его дрыном перепояшу, для профилактики! Убиться он собрался, ишь, страдалец! Вона, Людка, продавщица из хлебного, кака дивчина видная! Слышь, Галька, женить надо батьку, пока бед не наделал.
- Так за я, дядь Вань, - размазывала по грязному лицу слёзы девочка, - Чаю хотите?
От хохота мужиков дверь сарая слетела и со второй петли.
Собачий лай Толик заслышал от самого начала улицы. Яша носился по двору наперегонки со щенком, весело хохоча. У калитки стояла новая, просторная будка. Завидев Толика, Яшка загомонил, не смолкая, а щенок кинулся встречать хозяина, ластясь и гавкая.
- Дядя Толик, дядя Толик, - тарахтел пацан, - Приезжал этот, утрешний, молодой, вот, будку привёз, сказал, что тебе самому недосуг делать. И шкуру ещё привёз, сказал, для твоей крали. Дядь Толь, а кто такая краля?
- Какую шкуру, Яшка? - улыбнулся Толик.
- Бабуся сказала, шибко дорогую, в шкапчик схоронила, чтоб я не лапал, - пояснил мальчишка.
- Щенка-то назвали? – перевёл тему Толик, решив потом поспрошать бабусю про шкуру.
- Верный! – гордо выдал Яшка, - Нравится? – он, закинув голову, заглянул в глаза Толику.
- Ещё бы! – одобрил Толик и поманил мальчишку в дом.
Продолжение следует.