Григорий Иоффе
Продолжаю рассказ о книге Сергея Сущанского "Литераторы - узники Севвостлага" - о людях, прошедших через чистилище самых страшных лагерей ГУЛАГа и оставивших потомкам художественно-документальные свидетельства о пережитом.
Начало:
Анатолий Владимирович Жигулин (1930-2000)
Магаданское книжное издательство отдельного сборника стихов А. Жигулина не выпускало, но в 1983 году подборка его произведений вошла в сборник стихов поэтов Северо-Востока, а в 1988 году в альманахе «На Севере Дальнем» был опубликован большой цикл его стихотворений.
Здесь же была опубликована биографическая справка:
Известный советский поэт Анатолий Жигулин родился 1 января 1930 года в Воронеже в семье почтового служащего. Мать Анатолия Владимировича Евгения Митрофановна Раевская – правнучка «первого декабриста» поэта Владимира Федосеевича Раевского.
Анатолий Жигулин впервые выступил в печати со стихами в воронежской периодике (газета «Коммуна», альманах «Литературный Воронеж») в 1949 году. В этом же году молодой поэт, студент Воронежского лесохозяйственного института, был незаконно репрессирован по ложному обвинению как враг народа. Будучи заключённым, работал на строительстве и ремонте железной дороги Тайшет – Братск, затем на лесоповале в районе станции Чуна в Иркутской области, далее шахтёром на Колыме (на рудниках в Бутугычаге и посёлке имени Белова). Полностью реабилитирован в 1956 году.
Окончил Воронежский лесотехнический институт (1960), Высшие литературные курсы в Москве (1965). Первая книжка стихов «Огни моего города» вышла в Воронеже в 1959 году. Анатолий Жигулин – автор более 20 книг стихов. Член КПСС с 1963 года, член Союза писателей СССР – с 1962 года. С 1963 года живёт в Москве. Последние 10 лет ведёт поэтический семинар в Литературном институте имени Горького. В большую литературу Анатолий Жигулин вошёл в начале 60-х годов (ХХ века – С.С.) как поэт «трудной темы». В начале 70-х критики дружно причисляли его поэзию к так называемой «тихой лирике», хотя свою «сибирско-колымскую одиссею» поэт никогда не забывал и всегда обращался и обращается к ней. Вспомним хотя бы поэтический цикл в журнале «Огонёк» в конце 1987 года, две вышедшие в том же году в Москве стихотворные книги и, наконец, повесть «Чёрные камни» в журнале «Знамя», публикуемые в этом году.
Несмотря на желание, Анатолий Владимирович в Магадан так и не приехал. Об этом газете «Магаданская правда» пишет А.М. Бирюков: «Я знаю, что приехать в Магадан Жигулина приглашали неоднократно. Последний раз такое приглашение прозвучало год назад (в 1999 году – С.С.). На 60-летие г. Магадана не смог. Теперь уже не приедет. Никогда».
В июле 2000 года поэт закончил составление нового сборника – «Стихотворения», вышедшего небольшим тиражом уже после его смерти.
Умер Анатолий Владимирович Жигулин в Москве на 71-м году жизни. Похоронен на Ново-Кунцевском (Троекуровском) кладбище.
Магаданский областной краеведческий музей. Экспозиция, посвященная А.В. Жигулину. Фото Василия Шумкова
Из книги "Чёрные камни"
Я на Колыме после освобождения не был. Но я собираюсь туда. Я собираюсь туда, покупаю билет, беру командировочное удостоверение, все оплачено, и вдруг — не могу! Боюсь, подойду к тому месту, к Бутугычагу, и у меня сердце разорвется. Но о возвращении туда я все время думаю и пишу.
ПАМЯТИ ДРУЗЕЙ
Я полностью реабилитирован.
Имею раны и справки.
Две пули в меня попали
На дальней, глухой Колыме.
Одна размозжила локоть,
Другая попала в голову
И прочертила по черепу
Огненную черту.
Та пуля была спасительной —
Я потерял сознание.
Солдаты решили: мертвый —
И за ноги поволокли.
Три друга мои погибли.
Их положили у вахты,
Чтоб зэки шли и смотрели —
Нельзя бежать с Колымы.
А я, я очнулся в зоне.
А в зоне добить невозможно.
Меня всего лишь избили
Носками кирзовых сапог.
Сломали ребра и зубы.
Били и в пах, и в печень.
Но я все равно был счастлив —
Я остался живым.
Три друга мои погибли.
Больной, исхудалый священник,
Хоть гнали его от вахты,
Читал над ними Псалтирь.
Он говорил: «Их души
Скоро предстанут пред Богом.
И будут они на небе,
Как мученики — в раю».
А я находился в БУРе.
Рука моя нарывала,
И голову мне покрыла
Засохшая коркой кровь.
Московский врач-«отравитель»
Моисей Борисович Гольдберг
Спас меня от гангрены,
Когда шансы равнялись нулю.
Он вынул из локтя пулю —
Большую, утяжеленную,
Длинную — пулеметную —
Четырнадцать грамм свинца.
Инструментом ему служили
Обычные пассатижи,
Чья-то острая финка,
Наркозом — обычный спирт.
Я часто друзей вспоминаю:
Ивана, Игоря, Федю.
В глухой подмосковной церкви
Я ставлю за них свечу.
Но говорить об этом
Невыносимо больно.
В ответ на расспросы близких
Я долгие годы молчу.
1987
…Этап на Колыму. За окном теплушки уже плыли освоенные сибирские места. Помню ярко-синий сказочный Байкал, крепкие рубленые сибирские дома. Биробиджан, «штормовые ночи Спасска, волочаевские дни». Все — как в учебниках истории и географии.
Переправа через Амур на пароме. Грязно-коричневые скалы и темно-серая волна. Порт Ванино — главная дальневосточная пересылка. Говорили, что временами на ней собиралось до 200 000 заключенных. Двадцать восемь, кажется, зон там было, это — только о г н е в ы х, то есть простреливаемых...
Я приплыл в Магадан на корабле «Минск». Грузовой. В трюмах шестиярусные деревянные нары, настилы просто-напросто, чтобы люди могли спать на досках. Пулеметы направлены прямо в душу. Всюду на надстройках корабельных, на рубке, на специальных даже возвышениях, на вышках стояли пулеметы, скорострельные, авиационные, шкассовские пулеметы. Потому что охрана из каких-нибудь 50 человек везла 6, а то и 10 тысяч заключенных.
Шесть суток. Болтало порою сильно. Как и в телячьем вагоне — параша, но не одна, а много. Когда в телячьем вагоне параша переполнялась, оправлялись возле нее. А на пароходе — выливали парашу в море. Оно глухо ворочалось за стальной ржавой стеной. Шаткие, ведущие вверх трапы. По ним и тащили по многу раз в день параши. Они плескались. Однажды мне посчастливилось — я помогал нести эту огромную бочку и добрался до самого верха.
Я увидел море — серое, свинцовое, с грязно-белыми барашками волн. И темные тучи у горизонта, и чайки... Вот и все, что запомнилось мне в краткий миг (на палубу меня не пустили, там были другие, более надежные, постоянные парашутисты, они и выливали парашу в море).
Помнится еще, впрочем, морская пустынная палуба и опять пулеметы — шкассовские — на всех надстройках.
…На Бутугычаге добывали урановую руду, уранинит... Никакой защиты не было. Почему я говорю сейчас, что урановый рудник? Раньше в моих стихотворных книжках, у меня есть стихотворение, я писал: «серебряный рудник Бутугычаг». Не разрешалось... Ну, сейчас нет смысла хранить эту тайну, поскольку рудники уже полностью выработаны. Рудники, на мое счастье, на счастье многих, были довольно бедные, содержание уранинита было небольшое, хотя сопутствующие радиоактивные элементы, продукты распада, они тоже были опасны.
Мне помнится
Рудник Бутугычаг
И горе
У товарищей в очах.
Скупая радость,
Щедрая беда
И голубая
Звонкая руда.
Я помню тех,
Кто навсегда зачах
В долине,
Где рудник Бутугычаг.
И вот узнал я
Нынче из газет,
Что там давно
Ни зон, ни вышек нет.
Что по хребту
До самой высоты
Растут большие
Белые цветы...
О, самородки
Незабытых дней
В пустых отвалах
Памяти моей!
Я вас ищу,
Я вновь спешу туда,
Где голубая
Пыльная руда.
Привет тебе,
Заброшенный рудник,
Что к серой сопке
В тишине приник!
Я помню твой
Густой неровный гул.
Ты жизнь мою тогда
Перевернул.
Привет тебе,
Судьбы моей рычаг,
Урановый рудник
Бутугычаг!
1964
Смерть там была повседневным явлением. Смерть висела над головой в виде заколов,
в виде породы, которая может обрушиться, смерть от мороза, от дистрофии, от цинги, от гипертонии, потому что это было довольно высоко над уровнем моря. Смерть от уголовника, от суки. Все могло быть. Самое страшное место на Бутугычаге — рудообогатительная фабрика. Там было место такое — сушилка. Работали там по 6 часов всего. Работали по 20 смен. А потом этих ребят, здоровых с виду, отдохнувших от тяжелой работы, направляли в «лечебную» зону, она называлась спецлечебная зона. Туда вход был остальным закрыт. Но я знал, что там. Мне рассказал электрик, который чинил там электричество, еще кто-то. Я знал, что у них там выпадали волосы, шла кровь из ушей и из носа, и они умирали...
На развалинах Бутугычага. Фото Василия Шумкова: