Глава VI. Детский дом
Богоугодное заведение представляло собою красное двухэтажное кирпичное здание, с общей периметральной площадью не менее полутора тысяч квадратных метров; прилегавшая территория (где, помимо отдельно отстоявшей замызганной кочегарки, располагались и иные хозяйственные постройки) огораживалась двухметровым забором, выполненным из сваренных металлических прутьев; ворота являлись аналогичными, единственное, чуть выше, а на верхних стыках сводились под конус. Они оставались всегда надёжно запертыми, а значит, самовольно покинуть неприглядное учреждение становилось практически невозможно. Именно сюда, в невзрачное здание, и прибыла семилетняя Катенька Ветрова.
Встретила её лично директор Злыднева Маргарита Петровна. По достигнутому возрасту она приближалась к пятидесяти годам и выглядела женщиной строгой, как водится грозной; зелёные глаза скрывались за толстенькими очками и бросали на подведомственных воспитанников ненормально строгие взгляды; вечно нахмуренный лоб лишний раз подтверждал, что она свыклась с предназначенной ролью «наводить на маленьких проказников и подсознательный страх, и раболепное подчинение»; пепельные волнистые волосы укладывались эффектной причёской; средняя полнота придавала солидной фигуре некую величественность, а заодно и внушала гораздо бо́льшее уважение.
- Здравствуй, Екатерина, - нахмурилась зловредная директриса, отобразившись присущей суровостью. - Зовут меня Маргарита Петровна. Я в детском доме главная, и меня здесь принято слушаться. Так же поступишь и ты. Если проявишься девочкой воспитанной и хорошей, мы непременно подружимся. В противном случае – когда ты вдруг посчитаешь, что сможешь хоть что-нибудь поменять – жизнь твоя, никчёмная, круто изменится, и ты познаешь всю тяжесть принудительных наказаний.
Катя слушала молча; она прекрасно понимала, что вряд ли ей в ДД окажется лучше, чем приходилось в постылом доме. Но! Делать нечего, злая судьба решила всё за неё – распорядилась, что теперь ей необходимо привыкнуть к новым невзгодам, тяжким лишениям. Наблюдая нарочитое безразличие, Злыднева с интересом спросила:
- Ты меня слушаешь, деточка?
- Да, Маргарита Петровна, я Вас слушаю, и очень внимательно, - последовал чёткий ответ; он высказывался хотя и маленькой, но рассудительной притворой-пройдохой.
- Тогда я продолжу… Живём мы здесь по заведенному распорядку: подъём в шесть утра; до шести часов десяти минут зарядка; до семи тридцати утренний туалет и уборка спален; далее – лёгкий завтрак; с восьми тридцати начинаются основные занятия, длящиеся вплоть до пятнадцати; в перерыве, в одиннадцать пятьдесят, – обед; по окончании занятий, получасовой тихий час; с пятнадцати тридцати и до восемнадцати тридцати личная самоподготовка; в перерыве, ровно в шестнадцать, – полдник; до девятнадцати – ужин, за которым следует воспитательный час; с двадцати и до двадцати одного часа – свободное время; потом одновременно проходят и подготовка ко сну, и туалетные процедуры; в двадцать два – конечный отбой. Всё ли тебе, детка, понятно?
- Да, Маргарита Петровна, мне всё абсолютно ясно, - заверила новенькая воспитанница, не моргая и глазом.
- Хорошо, тогда следуй устраивайся… займёшь пока койку на верхнем ярусе.
Подхватив немногочисленные пожитки, свёрнутые в тряпочный узелочек, Екатерина отправилась в детскую комнату, где единственным рядом располагались десять двухъярусных железных кроватей. Нижние все занимались, то есть, свободными оставалась лишь парочка верхних, расположенных у самого входа. Предусмотрительная девочка решила занять вторую, что находилась подальше.
Время случилось только-только послеобеденное, а значит, все другие воспитанники, в силу привычного распорядка, занимались полагавшимися основными занятиями. Катя сложила необъемные вещи в личную тумбочку и осталась дожидаться коренных обитателей. Когда все принудительные мероприятия последовательно закончились, девчачье помещение наполнилось весёлым щебетанием да возбуждёнными криками. Другие обитательницы, такие же подневольные, как и несчастная Катька, представляли собой различные возраста́; они находились в промежутке от шести и до шестнадцати лет. К новенькой, впрочем, как и везде, отнеслись настороженно – никто не хотел принимать её в давно сложившуюся устойчивую компанию.
Первоначальное, сугубо негативное, обращение малышку всецело устраивало, потому как, хотя и являясь довольно общительной, в новом кругу она чувствовала некое отчуждение, пока ещё непонятное.
Так прошёл первый день пребывания в государственном детском доме. После сытного ужина, закончив вечерние процедуры, детдомовские воспитанники уложились в пружинные, армейского образца, кровати. Когда все остальные затихли и вроде бы, заснувшие, засопели, Екатерина сомкнула уставшие глазки и совсем уж засобиралась отправиться в царство сладостных сновидений… Как вдруг! Она почувствовала, как некая непреодолимая сила увлекает её в узкий прикроватный проход и как она же не забывает прихватить и тёплое одеяло. Оказавшись на голом, холодном полу, недоумённая девчонка тут же почувствовала, что её поплотнее обернули собственным покрывалом. Непроизвольно попыталась кричать. Почти одновременно испытала на хрупком теле жуткую боль, а неокрепшее тельце поочередно стало принимать бесчисленные удары, наполненные озлобленным гневом, совсем не девчачьей яростью. Пинали нещадно! Все обитатели детской комнаты (ровно восемнадцать воспитанниц) стремились внести свирепую лепту. Успокоились не раньше, чем Катя перестала подавать хоть какие-то звуки и когда сделалось больше чем очевидно, что она лишилась сознания.
Так её и оставили лежать одну на деревянном полу. Никто не соизволил поучаствовать в горемычной участи, до крайности несправедливой судьбе; напротив, отъявленные мучительницы «с чувством исполненного долга» разошлись по личным кроватям и преспокойненько легли отдыхать – предались «успоко́енным» сновидениям. Ветрова лежала без чувств около трёх часов, а после, придя в себя, кое-как забра́лась на верхнее место. Ужасно хотелось уснуть и хоть на время уйти от страшной реальности, но целительный сон к ней так и не шёл. Мучаясь от телесной боли и неотступной бессонницы, она провалялась вплоть до утра, так и не смыкая заплаканных от обиды девчоночьих глаз.
Наутро все встали как будто ни в чём не бывало. Ужасно хотелось рассказать о неправильном беззаконии да нажаловаться ответственным воспитателям; но интуитивно Екатерина решила «ни в коем разе не ябедничать». Предполагалось, что с ней осуществили общепринятую детдомовскую проверку. Зная о жёстком обычае «принимать в ряды новеньких, проводя им суровое испытание», практичная директриса вызвала Ветрову на доверительную беседу.
- Как ты себя чувствуешь, деточка? - поинтересовалась Злыднева, не изменяя давней привычке; она продолжала сохранять хмурое, непререкаемо властное, выражение. - Не болит ли чего у тебя? Может, хочешь на что-то или кого-то пожаловаться?
- Чувствую я себя, Маргарита Петровна, просто прекрасно, - не по-детски серьёзно отвечала сметливая девочка. - Да и сетовать мне теперь особенно не на что: я нахожусь в добром семейном кругу. Кстати, со своими бедами я как-нибудь справлюсь сама – и даже не сомневайтесь!
- Раз так, - заканчивая обыденный диалог, промолвила руководитель детского учреждения и пожала плечами, - иди занимайся.
Катя отправилась на обязательный учебный процесс. Вечером, когда по детдомовскому расписанию существовало свободное время, она нашла на улице обыкновенную деревянную палку, прямую и прочную. С одного края заточила под острый конец. Изготовив простое оружие, в чём-то незаурядное, но в умелых руках достаточно эффективное, осталась дожидаться позднего вечера. В кровать она ложилась, целиком готовая к отражению любого, пускай и нежданного, нападения.
Ещё одну ночь Ветрова провела в затаённой тревоге, без сна, и ожидая подлой девчачьей агрессии; правда, сейчас она намеревалась дать им, подлым негодницам, достойный отпор. К её удивлению, всё прошло и спокойно, и тихо, и полностью бесконфликтно: её, отлично выдержавшую первое испытание, более не тревожили. На следующие сутки молодой организм, сломленный непомерной усталостью, не выдержал пережитого за последние дни недетского напряжения, и Екатерина забылась долгожданным, хотя и тревожным сном, наполненным навязчивыми кошмарами. Ежечасно, вздрагивая всем крохотным телом, она просыпалась, обливалась холодным потом, теребилась непродолжительной дрожью, а через доли секунды проваливалась обратно.
Утром Катюша встала слегка отдохнувшая. После общепринятой короткой зарядки направилась в умывальную комнату. Там находились две девочки, достигшие девяти и двенадцати лет. Одна, что выглядела постарше, обратилась к Ветровой, как не покажется, с нормальным, совершенно обыкновенным, вопросом:
- Эй, новенькая, тебя как, «вааще», зовут?
- Катя, - равнодушно ответила та.
- Слушай, а у тебя какая зубная паста? - вставила другая, что являлась помладше.
- «Жемчуг». А что? - осведоми́лась Екатерина.
- Отдай её нам.
- С какой, интересно, радости?
- Всё очень просто, - продолжила старшая, - мы тебе «ща» все зубы повыбьем, и она тебе, поверь, уж более не потребуется…
- Аха-ха-ха! - засмеялись обе, как им представилось, удавшейся шутке.
Хорошенечко просмеявшись и придав себе наигранно гневный вид, озорные девочки принялись медленно наступать; они явно не намеревались сидеть сложа руки. Ветрова встала в защитную стойку, а стиснув покрепче зубы, наполнилась непревзойдённой решимостью. Словно приготовившаяся к броску ядовитая змейка, злорадно так прошипела:
- Только попробуйте…
Хотя Катюша и казалась сравнительно маленькой, но она вдруг стала похожа на разъярённого, зажатого в угол, зверька, встреча с коим не сулила ни доброго, ни хорошего. Видя её решительный вид, наступавшие неприятельницы на мгновенье остановились… однако быстро сообразили, что, взявшись за дело и не доведя его до логического конца, окончательно потеряют прежний, с трудом добытый, авторитет – они продолжили лобовое сближение. Как только оказались друг против друга, на расстоянии не более метра, рослая воспитанница приготовилась нанести кулачный удар и повыше замахнулась правой рукой. Екатерина удерживала под беленькой майкой заранее изготовленную остроконечную палку. Она резко выхватила её наружу, а легонько присев, воткнула деревянное остриё в верхнюю бедренную часть не в меру нахальной соперницы. Получалось, орудие собственной самозащиты Катя всегда носила с собой, прижимая резинкой трусов к хрупкому, совсем ещё юному, тельцу.
Укол оказался настолько сильным, что заточенный кончик вошёл под кожный покров едва не наполовину. Взвыв от пронзительной боли, пострадавшая проказница пониже присела, а следом и вовсе опустилась на «пятую точку». Ветрова снова отобразилась защитной позой и стойко выжидала второго противодействия – нападения другой неприятельницы. Видимо не такая смелая (да ещё и воочию наблюдая, как, охваченная жуткими муками, извивается более настойчивая подруга), та к конфликтному столкновению не очень-то и спешила.
- Ну что, есть ещё настырные охотники до моей зубной пасты? - храбрая сиротка интересовалась твёрдо, но вовсе не грубо. - Или ещё кому-нибудь объяснить, что лучше меня не трогать?
- Нет, нет, - заключила которая считалась помладше, - мы всё прекрасно поняли и обещаем оставить тебя в покое.
- То-то же!.. То-то же! - промолвила Ветрова и спокойным, а главное уверенным, шагом отправилась к моечной раковине; она неторопливо закончила и утренний туалет, и водные процедуры.
После знаковых событий, естественных испытаний, представительницы детского дома приняли Катю в большую семью, посчитав ее достойной быть частью их дружного коллектива. Конечно, с течением времени между отдельными воспитанницами возникали всякие локальные стычки, но теперь они представлялись чем-то обыденным, не унизительным, совсем не обидным. Помимо прочего, к периодическим побоям в тех злачных заведениях со временем привыкают: конфликтные ситуации там возникают на постоянной основе, и если не происходит случайных потасовок с равными по силе и возрасту, то обязательно достанется от ра́звитых воспитателей.
