- Нечего ждать. Вторая неделя пошла. – Курган достал измятую пачку сигарет, протянул сержанту Кречетову: – В Ольховку ехать надо.
Димка щёлкнул зажигалкой, затянулся. Сквозь густой дым взглянул на командира:
- Может, ещё день? Ну, до вечера подождём. А с утра… Тогда уж поедем.
Курган – позывной Романа Бирюкова, командира танкового взвода. Бирюков устало вытер почерневший от копоти лоб:
- И чего ты дождёшься, Димка? На что надеешься?
Кречетов, механик-водитель, промолчал. Отбросил окурок, поднял угрюмый взгляд:
- Ни на что, наверное… не надеюсь. У Алёхи мать с сестрой остались. Вот они надеются… ждут, – может, к Рождеству хоть на денёк домой Алёшка заедет. –Димка взял новую сигарету: – С Настей, сеструхой, они двойняшки. Месяц назад им по девятнадцать исполнилось.
Курган не замечал, что так и не закурил, – ломал в пальцах сигарету… Год назад погиб Алёшкин батя, в начале осени – Максим, старший брат. Теперь вот Алёха… Пропал без вести.
После того боя несколько дней искали Алёху Родионова, заряжающего танка, в окрестных шахтёрских посёлках. Да что ж за поиски – в посёлках, где нет ни одного уцелевшего дома… Случалось, выйдет на разбитое крылечко пожилая женщина в чёрном платке… Услышит про Алёшку, горестно головой покачает… и заплачет, вытрет слёзы уголком платка.
В соседних подразделениях, в полевых госпиталях побывали. Расспросили фельдшеров: может, приметил кто, – при эвакуации раненых. Мальчишка такой… Обычный, в общем. На школьника похож. Светловолосый. Веснушки редкие, едва приметные.
Нет, не было такого.
Сердце у командира покрывалось колючим инеем: только бы… только бы не плен…
… Алёха приоткрыл глаза, глубоко вздохнул. Прислушался: не поверил в тишину. Видно, стемнело совсем недавно: небо над степью было не беспросветно чёрным, как к полуночи, а отсвечивало густой вечерней синевой. В этой иссиня-чёрной вышине сверкали декабрьские созвездия. Над южным горизонтом Алёшка нашёл цепочку звёзд: Андромеда. Настюшка, сестра, очень любит находить на небе созвездие Андромеды…
Под Алёшкиными пальцами хрустнула какая-то веточка. На веточке – иней. Алёшке очень хотелось пить, и он поднёс веточку к губам. От наслаждения не заметил полынной горечи… Рвущая боль в затылке не давала приподнять голову, и Алёшка снова прикрыл глаза.
И вдруг замер: совсем рядом… будто дышит кто-то? Тяжело так, хрипло… Алёшка всё же приподнялся на локте. Тот, кто дышал рядом, тоже будто притаился… и тут же Алёшка расслышал… мурлыканье?..
К Алёшкиной камуфляжной куртке прижался кот. В какой-то мальчишеской радости Алёшка даже рассмеялся: здесь – и кот! Да ещё и мурлычет!
Алёха погладил кота. Боль вроде чуть утихла. Алёшка осмотрелся: понял, что лежит в самом низу крутого склона балки. Выходит, отбросило его сюда… И склон этот спас Алёху.
Что ж лежать, – идти надо… Неизвестно, сколько он пролежал тут, и неизвестно, что здесь будет к утру… или даже через час. Кот деловито потёрся об Алёхины берцы, не спеша, очень важно пошёл в темноту. Алёшка двинулся за ним: очень похоже, что кот знает, куда идёт.
Иногда кот останавливался, – как раз в те моменты, когда Алёшке надо было опуститься на землю и хоть пять минут посидеть: временами сильно кружилась голова. Алёха обхватывал голову руками, прикрывал глаза… Удивлялся: и как кот угадывал, что сил идти дальше больше не было…
Так и шли…
Чернота на востоке рассеивалась. Степь затаилась в ожидании света. Кот снова остановился, чуть заметно дёрнул хвостом. Алёшка тоже прислушался: там, в восточной стороне, – отдалённые звуки артиллерийской канонады.
Когда посерело, Алёшка рассмотрел кота: ого!.. Большущий какой. Полосатый. Угадывалось, – домовитый, хозяйский. Алёха вздохнул: где ж твой дом… Тяжело тебе, котяра. Жил, видно, хозяином. Спал на диване, в мисочку сметанку тебе, поди, накладывали… Хулиганил ты по окрестным крышам в своё удовольствие, небось, самых красивых и ласковых кошек выбирал. А звали тебя, должно быть, Боцманом: очень уж ты полосатый. Вон какие чёткие полосы, – чёрные, по тёмно-серому. Уцелел бы твой дом – ты бы ни за что не ушёл оттуда. А так, в одночасье… Вот и оказался ты в степи.
А кот посмотрел в светлеющее небо… и вдруг метнулся в сторону, к балке. Алёшка, не раздумывая, скатился за ним – в низину. Вовремя: над их с котом головами просвистели осколки от снарядов. Кот прижал уши к голове, поглядывал на небо. Только теперь Алёха заметил, что у кота один глаз…
Едва утихло, кот снова пошёл по белевшей инеем траве… Ещё Алёшка заметил, что кот сильно прихрамывает: большая и красивая передняя лапа и грудь – в запекшейся крови.
Но кот всё равно шёл. Когда Алёшка опускался на землю, кот тоже садился рядом, мурлыкал, – сквозь хриплое и тяжёлое дыхание. Словно подбадривал Алёху: прорвёмся, мол!
Алёшка верил коту.
Непостижимым образом кот успевал расслышать, почувствовать… Если поблизости не было склона или низинки, Алёха с котом просто падали на землю. Алёшка уже безошибочно знал: подниматься можно тогда, когда поднимутся прижатые к голове уши кота.
Сильно кружилась голова. А блиндаж Алёшка узнал… И обрадовался ему, как родному дому. И танк свой узнал – целый!.. И тоже обрадовался. Потяжелевшим от крови рукавом по-мальчишески вытер слёзы.
-Алёха?.. Алёшка! Родионов!
Алёшка затаил дыхание: влетит от командира по полной…
А Курган тряс его за плечи:
- Живой?
Потом прижал его к себе:
-Живой!
Алёшка плохо помнил, как оказался в тёплом блиндаже… Уловил запах мандаринов: ух, ты ж!.. Значит, привезли подарки к Новому году и Рождеству.
Фельдшер Анютка Смолина умело и осторожно бинтовала Алёхину голову. Попутно отдавала чёткие приказы: заряжающего Родионова надо срочно везти в госпиталь.
Анютка была очень строгой. И сейчас – вон как сурово свела светленькие бровки-стрелочки… Алёха всё-таки решился:
- Ань!.. Анна Павловна! Товарищ сержант! Там ещё один боец. Раненый.
Анютка тревожно склонилась склонилась над Алёшкой:
- Боец? Раненый? Как же ты донёс его, если сам…. едва мог идти!
Алёшка усмехнулся:
- Так это не я его донёс. Это он меня… довёл. Не он – не дойти бы мне.
Фельдшер Смолина поспешила наверх. Вернулась с котом на руках:
- Этот… боец?
Алёшка кивнул. Забеспокоился:
- Ань, у него, кажется, глаза нет.
Анюта осмотрела кота:
- Лапа перебита. Шина нужна. Заживёт. На груди рана. Глубокая. А глаз целый – он его от раны закрыл. Будем лечить. Как его, говоришь… бойца этого?
- Боцман, – обрадованно заторопился Алёшка. – Это я так догадался, что он – Боцман. Видишь, – здоровенный… и будто в тельняшке. И откликается на Боцмана.
Курган вышел из блиндажа. Закурил.
Как хорошо, что утром пошли в бой. И поездку в Ольховку, к Алёхиной матери и сестре, пришлось отложить.
Навигация по каналу «Полевые цветы»