Тайга, освещённая лучами утреннего солнца, застыла в зимнем безмолвии. Стоял конец февраля, но весна время от времени уже напоминала о себе. Вчера неожиданно пришла оттепель, а в ночь ударил мороз, покрыв деревья бахромой серебристого инея. «Красотища-то какая! Как в сказке!» - подумал Михалыч, скользя по сугробам на широких самодельных лыжах.
Он возвращался домой, в затерянную в таёжной глуши избушку. Здесь Михалыч живёт уже почти тридцать лет. Родился он в деревне, но после школы отправился учиться в город, да там и осел. Устроился на завод, женился, а вскоре родился сын, Гриша. Но пришли «лихие» девяностые, завод закрыли и распродали по частям. Михалыч, оставшись без работы, долго мыкался в поисках заработка, как и миллионы людей по всей стране. Его жена, Ольга, женщина капризная и взбалмошная, жить в нищете не захотела. Забрав сына-подростка и чемодан с вещами, она подала на развод и ушла к какому-то толстосуму, из так называемых «новых русских». С уходом жены Михалыч смирился, но вот предательства сына простить не мог – всё-таки взрослый парень, должен своей головой думать. Но Гриша быстро оказался под влиянием своего отчима – тот осыпал пасынка дорогими подарками, возил за границу, позволял всё то, что никогда не позволил бы родной отец. И Гриша быстро превратился в хамоватого, распущенного и надменного юношу, который отца теперь и знать не желал. Тяжело было Михалычу смириться и с новым порядком в стране. Тогда, вспомнив про старую дедову заимку в соседней области, решил перебраться Михалыч в таёжную глушь. Закинув в рюкзак радиоприёмник на батарейках, пару книг, инструменты и кое-что из вещей, отправился он на поиски. Долго бродил по тайге, оживляя воспоминания и сверяясь с картой местности. Наконец, нашёл. Михалыч опасался, что увидит лишь сгнившие брёвна, но изба, на удивление, оказалась цела. Подлатав крышу и окна, поселился Михалыч в ней, постепенно обустраивая свой нехитрый быт. Занялся плотничеством – изготавливал на заказ деревянную посуду в русском стиле, которую охотно покупали иностранцы в сувенирных лавках. Сбывал продукцию он через давнего знакомого, который пару раз в месяц приезжал в ближайший к заимке городок и, встретившись там с Михалычем, забирал товар. Этот своеобразный «бизнес» большого дохода не приносил, но на жизнь хватало. Так и жил Михалыч. О жене вспоминал редко, а вот о Грише думал постоянно, с горечью осознавая, как глупо потерял он единственного сына…
***
На дальней вырубке Михалыч напилил дров и решил, что поедет за ними позже, отдохнув и согревшись в тепле натопленного жилища. Утренний морозец начал уже забираться под одежду и покалывать щёки, и Михалыч, взмахнув палками, ускорил шаг. Но вдруг где-то в глубине леса послышался отдалённый шум мотора, который становился всё ближе и ближе. Михалыч прислушался – гудел снегоход. Звук шёл откуда-то с южной стороны, где километрах в пятнадцати отсюда располагалась небольшая, полузаброшенная деревушка, а мимо неё шла трасса, ведущая в город. «Туристы, что ли, гоняют? А может, браконьеры?» - размышлял Михалыч, остановившись на заснеженной поляне и высматривая среди стволов снегоход, тарахтящий теперь где-то совсем близко.
Наконец на поляну выехал, блестя на солнце чёрными глянцевыми боками, рычащий «Stels», на котором сидели двое мужчин. Михалыч сразу узнал марку – давно ему хотелось иметь такой же, но финансы не позволяли. За снегоходом болтались пластиковые сани, в которых лежало скомканное одеяло и скрученная в кольцо верёвка. Заметив Михалыча, водитель заглушил мотор и остановился. Мужчины быстро переглянулись между собой и тот, что ехал пассажиром, спросил:
- Здорово, дед, как до речки доехать, не подскажешь? На рыбалку вот с приятелем собрались, да заблудились немного.
Но Михалыч быстро смекнул: перед ним отнюдь не любители зимней ловли. Одеты они были, как городские, да и снастей в санях не наблюдалось, зато из-под одеяла выглядывала бейсбольная бита. Внимательный взгляд старика не ускользнул от незнакомцев, и они снова переглянулись. Водитель еле заметно покачал головой и что-то шепнул приятелю на ухо. Какая-то смутная тревога шелохнулась вдруг у Михалыча на душе. Он поправил висящее на плече ружьё, которое носил с собой так, на всякий случай, и стараясь не выдать своего беспокойства, как можно безмятежнее ответил:
- И вам не хворать, ребятки. Поезжайте-ка сейчас вон до того перелеска, потом свернёте направо, спуститесь с пригорка, там и речка.
- Спасибо, дед, - поблагодарил Михалыча незнакомец. Водитель завёл двигатель, снегоход рванул с места и, петляя между деревьями, вскоре скрылся из виду.
Всю дорогу до дома эти двое не выходили у Михалыча из головы. Вернувшись в избушку, он согрел чайник и с наслаждением выпил кружку крепкого, ароматного чаю вприкуску с куском рыбного пирога. Вытянувшись на кровати, Михалыч продолжал размышлять о подозрительных незнакомцах. Места здесь были глухие, неисхоженные, людей поблизости почти нет, если не считать немногочисленных жителей полузаброшенной деревеньки. Местных знал Михалыч в лицо, ни у кого из них не было такого снегохода – машина, сразу видно, новая, дорогая, а у деревенских откуда деньги? Да и на рыбаков они не похожи, солгали, значит. А зачем, непонятно…
Подгоняемый любопытством, Михалыч быстро оделся, вышел на улицу, надел лыжи и вернулся на то место, где час назад повстречался с лжерыбаками. Поразмыслив немного, он двинулся по следу снегохода в ту сторону, откуда прибыли сомнительные личности. След тянулся до вырубки, где Михалыч пилил дрова, и проходил по самому её краю, но с другой стороны, там, где торчали из-под снега кучи валежника, похожие издалека на панцири огромных черепах. Михалыч дошёл до места, где снегоход сделал остановку: снег здесь был истоптан и следы вели налево, в глубину леса. Пройдя по следам метров двадцать, Михалыч остановился у поваленного дерева, огляделся вокруг и остолбенел: чуть правее, из-под груды присыпанных снегом веток выглядывали женские ноги. На одной ноге надет был сапог с тонким, как шило, каблуком, а другая была боса. «Неужто покойница?» - с ужасом подумал Михалыч, медленно подходя ближе. Вдруг он услышал тихий, глухой стон, и с мыслью: «Живая!» бросился разгребать валежник. Под ветками лежала, запрокинув голову, молодая женщина с длинными тёмными волосами. Её лицо и тело было покрыто синяками и ссадинами, а из одежды на несчастной была только короткая чёрная юбка и лёгкая шёлковая блузка, кое-как застёгнутая всего на две пуговицы. Михалыч ахнул, лихорадочно соображая, что делать. Он вспомнил, что припрятал на вырубке старые детские санки с длинной деревянной площадкой, которые приспособил для перевозки пиленых брёвен. Не теряя времени, пожилой мужчина, орудуя лыжными палками, как заправский спортсмен, добежал до другой стороны вырубки, схватил сани и кинулся обратно. Потом Михалыч снял лыжи и воткнул их в снег. Осторожно погрузив стонущую девушку на устеленные еловыми ветками сани и укрыв её своим тулупом, он быстро тронулся в обратный путь.
***
Весь день Герман Тропинин не находил себе места. Он метался по своему огромному особняку в ожидании новостей, но Лысый и Джексон так до сих пор и не появились. Чтобы хоть как-то убить время, Герман уселся в кабинете за ноутбук и погрузился в компьютерную игру.
Спустя час в кабинет заглянула горничная:
- Герман Александрович, к вам пришли, - сообщила она.
Герман, оторвавшись от ноутбука, повернулся к ней и резко спросил:
- Кто?
- Двое мужчин, они представились как Лысый и, кажется, Джонсон… или Джексон... простите, я не запомнила.
- Я понял, можешь идти.
Горничная кивнула и скрылась за дверью.
Герман быстро спустился вниз. В просторной прихожей топтались его долгожданные визитёры. Один из них, носивший прозвище Джексон за любовь к творчеству известного американского поп-исполнителя, работал на Германа уже почти пять лет. А вот второй, Лысый, примкнул к остальной компании совсем недавно, и сегодняшнее поручение было для него своего рода проверкой.
- Где вас так долго черти носили? – сквозь зубы процедил Герман вместо приветствия, - я уж думал, вас менты загребли!
- Так это… Вы же сами велели отъехать подальше, - растерянно пробормотал Лысый, почёсывая бритый затылок.
- Герман Саныч, не ругайся. Мы просто место искали поукромнее, - терпеливо объяснил Джексон, - ту девку, рыжую, нашли ведь осенью…
- И что? От неё уже и не осталось ничего, почти год прошёл, - смерив Джексона недовольным взглядом, сказал Герман, - хотя вы могли бы и получше постараться. За что я вам плачу, в конце концов?
- Эту мы в соседнюю область вывезли, в тайгу, в снегу прикопали. Там такая глухомань, вокруг ни души. Её точно не найдут, - сообщил Джексон.
- Ладно, - согласился Тропинин, — вот, держите, здесь вся сумма.
И он протянул Джексону пухлый конверт с деньгами. Тот благодарно кивнул и спрятал вознаграждение во внутренний карман пуховика.
- Будьте на связи, - велел Герман, - в субботу позвоню.
Мужчины попрощались и покинули особняк. Герман, довольный полученными известиями, вернулся в кабинет, достал из бара бутылку виски и, плеснув в бокал немного янтарной жидкости, уселся с ним в глубокое кожаное кресло. Тропинин предвкушал очередную улётную вечеринку, на которую Ева пообещала ему привести кое-кого особенного. Она хорошо знала его пристрастия и вкусы, и Герман не сомневался, что давняя подруга подготовила для него нечто действительно стоящее…
***
Михалыч, изнемогая от усталости, добрался наконец до своей избушки. Подняв незнакомку на руки, он отнёс её в дом и аккуратно положил на кровать – благо, весила она немного. Похоже, её сильно избили и бросили умирать в лесу, понадеявшись, что зимний холод сделает своё дело и добьёт несчастную. Теперь-то Михалычу стало понятно, что здесь делали «рыбаки» на новеньком снегоходе. «Ну ничего, гады, уж я найду на вас управу. Рожи-то ваши мерзкие я хорошо запомнил. Это ж надо – так издеваться над девчонкой! – думал он, осторожно осматривая тело девушки, - так, вроде не сломано ничего, слава богу, хотя как знать, как знать…Эх, доктора бы, да где ж его взять…».
В ближайшей деревеньке не было даже фельдшерского пункта, зато был телефон. Но поразмыслив, Михалыч понял, что оставлять искалеченную девушку одну нельзя, помощь ей нужна прямо сейчас, а на поход до деревни и обратно уйдёт уйма времени. И он решил положиться на судьбу.
На полке у него стояла толстая книга по оказанию первой помощи. Покидая город, Михалыч прихватил её из дома, где она пылилась еще с тех времён, когда жена училась в мединституте. Пригодились и его собственные знания о лекарственных растениях, которые еще в юности перенял Михалыч от деда, полжизни проведшего в тайге.
Весь вечер и всю ночь прохлопотал Михалыч около незнакомки. Она то открывала глаза, то вновь впадала в забытье. Под утро он задремал, сидя на стуле. Разбудил его слабый, хрипловатый голос:
- Где я?
Михалыч встрепенулся:
- Очнулась! – обрадовался он, - не волнуйся, милая, ты в надёжном месте, никто тебя здесь не обидит.
Девушка закрыла глаза и прошептала:
- Воды дайте…
Михалыч, поддерживая голову девушки, поднёс к её губам кружку с травяным отваром. Сделав несколько глотков, она поморщилась и откинулась на подушку. Было видно, что любое движение причиняет ей боль.
- Что это? – спросила она, - горько…
- Не бойся, отвар это, а то, что горький – не беда, зато польза от него – ого-го! – заверил Михалыч и вновь уселся на стул.
- Голова болит, - простонала девушка, дотронувшись рукой до покрытого синяками лба.
В аптечке у Михалыча нашлось обезболивающее, но она была слишком слаба, чтобы проглотить таблетку. Тогда он растолок лекарство в ложке и, слегка разбавив его водой, осторожно влил получившуюся жижу в рот девушке. Она закашлялась, и Михалыч снова дал ей выпить горьковатый, остро пахнущий отвар. До полудня металась она в постели, мучаясь от боли, стонала жалобно, переворачиваясь с боку на бок.
Наконец незнакомка задремала, а Михалыч вышел во двор рубить дрова. Раскалывая пиленые кругляши на поленья, он всё думал о том, что приключилось с несчастной девушкой и кому она так насолила. В своей жизни повидал он много лихих людей, но с подобной жестокостью сталкивался впервые. Нарубив дров, вернулся он в дом, растопил печь и принялся готовить обед.
А в ночь накрыла тайгу сильная вьюга, замела по самую крышу избушку Михалыча, скрыла под пушистым снегом все следы – и звериные, и человеческие…
***
Ева, сидя в кафе, нетерпеливо барабанила длинными ногтями по столешнице, то и дело поглядывая на висящие на стене часы. Стрелки показывали уже половину девятого, а Лиза всё не появлялась. Окончательно потеряв терпение, она достала из сумочки телефон.
- Лиза, дорога, ну ты где? Я тебя уже заждалась, - проворковала она в трубку.
- Ева, я не смогу сегодня. Прости, что не предупредила, - ответил ей звонкий девичий голос.
- Но почему? Мы же договаривались, - разочарованно протянула Ева, - нас, между прочим, уже ждут…
- Ой, да тут такое дело… У бабушки сердце прихватило, еду с ней на «скорой» в больницу. Так что сегодня ну никак не получится. Может, в другой раз?
- Ясно. Другого раза не будет. Или ты думаешь, что приглашение на закрытую вечеринку так просто получить? Я столько сил и времени потратила, чтобы нас туда пропустили, а ты…– с укором произнесла Ева, всё еще надеясь уговорить собеседницу, но Лиза была непреклонна:
- Прости, пожалуйста, я же не знала, что так получится. Давай я тебе по…
Но Ева, не дослушав, отключилась. Она была просто в бешенстве. Как она теперь будет смотреть Герману в глаза? Ведь он рассчитывает сегодня хорошенько развлечься, и она, Ева, обещала ему новенькую девочку как раз в его вкусе. Но Лиза сорвалась с крючка в самый последний момент. Не идти же теперь к Герману с пустыми руками… Надо было срочно что-то придумать, и Ева вспомнила о Нике – своей соседке по лестничной клетке. Она, конечно, не совсем подходит, но это лучше, чем ничего. И Ева, расплатившись с официантом, в спешке покинула кафе.
Но вечером, увидев Еву в компании с Никой, Герман отвёл подругу в сторону и прошипел:
- Ты кого мне привела, Ева?! Это что за бегемот?! Это что, какая-то шутка?! Выметайтесь обе!!!
- Ну не нашла я никого, прости, Гера. Я исправлюсь, - пообещала Ева, - только не злись, пожалуйста!
- Проваливай, - процедил Герман, - и денег ты сегодня, естественно, не получишь.
Ева фыркнула и, на ходу придумав небылицу об отмене вечеринки, увезла ничего не понимающую Нику на такси обратно в город.
***
Через несколько дней найденная Михалычем незнакомка наконец немного окрепла и смогла говорить.
- Как звать-то тебя? – первым делом поинтересовался Михалыч.
- Женя, Евгения то есть. А вас?
- А я Иван Михайлович, можно просто Михалыч, меня раньше только так и называли.
- Вот и познакомились, - слабо улыбнувшись, сказала Женя, - спасибо вам огромное, если бы не вы, меня бы уже не было в живых.
- Да уж, повезло тебе, Женечка. Организм у тебя молодой, сильный, я уж думал, что греха таить, не выкарабкаешься. Медицины-то в тайге никакой… Голова болит?
- Уже гораздо меньше, кружится только сильно, - призналась девушка.
- Ну ничего, это пройдет. Главное, жива. Тебе родные небось ищут, ты скажи, кому позвонить, я завтра до деревни доберусь, там телефон имеется. Номера-то помнишь?
- У меня только мать, но она меня уж точно искать не будет, ей до меня никакого дела нет, - грустно сказала Женя, - лучше скажите, как я здесь оказалась?
И Михалыч поведал ей обо всём, что произошло. При упоминании о двух мужчинах на снегоходе Женя вздрогнула.
- Я, кажется, знаю, кто они, - сказала она.
- Может, расскажешь, что с тобой случилось? – вкрадчиво попросил Михалыч, - но если тяжело, то не надо, - торопливо добавил он.
Женя тяжело вздохнула и начала свой рассказ:
- Дура я была, Иван Михайлович… По собственной глупости чуть на тот свет не отправилась. Ведь это просто чудо, что я жива… А началось всё еще в январе. Я в колледже учусь, а неподалёку от него есть кафешка, студенты туда часто на перекус бегают. Там я случайно познакомилась с одной девушкой, Евой. Уж не знаю, настоящее это имя или нет, но представилась она именно так. Мы подружились, и через несколько недель она позвонила и сказала, что достала два приглашения на закрытую вечеринку за городом, предложила сходить туда вместе. Я согласилась, даже не подозревая, что меня там ждёт. Ева так красиво всё расписала, мол, это лучшая вечеринка в городе, с бесплатной едой и напитками, а еще там есть бассейн и прочие развлечения. Ну и я, что называется, повелась на её россказни. Господи, какой же наивной я была, как я могла ей поверить… Мы приехали вечером в загородный особняк, только вот никакой вечеринки там не было. Но Ева сказала, что мы прибыли слишком рано и скоро соберутся все остальные. Она предложила мне бокал шампанского, потом еще один. Я не опьянела, но почувствовала себя как-то странно. Ева сказала, что мне нужно прилечь, и отвела на второй этаж, в какую-то комнату. Она ушла, а буквально через минуту вошёл мужчина, и он начал… начал трогать меня, а потом… Ну вы понимаете… А потом вошли еще двое… Нет, я не могу, простите…
Женя отвернулась к стене и заплакала. Михалыч сочувственно погладил девушку по плечу.
- И не надо, Женечка не вспоминай, - сказала он, с ужасом представляя, что ей пришлось пережить, - мы засадим этих уродов за решётку, я тебе обещаю.
Но Женя, успокоившись, продолжила:
- Потом они велели мне одеться, я не могла, кое-как натянула бельё, юбку, блузку… Меня трясло, как в лихорадке, я плакала, что-то кричала, и тогда один из них меня ударил, потом еще и еще… Последнее, что я помню – жуткий холод и ужасная боль во всём теле. И вот еще: тогда, в доме, эти двое называли третьего Германом. Я хорошо запомнила, наверное, потому что имя редкое…
— Это хорошо, что ты запомнила. И как только земля носит таких нелюдей, - произнёс Михалыч, качая головой.
- Что-то я устала, посплю, пожалуй, - сказала Женя.
- Поспи, поспи, Женечка. Сон силы возвращает. А я пойду по хозяйству займусь.
Через несколько недель, когда Женя окончательно выздоровела, они с Михалычем добрались до деревни, а оттуда на попутках и до города. Из города автобусом доехали в соседнюю область, где жила Женя. Первым делом она отправилась в полицию, написала заявление, где изложила всё произошедшее с ней. Михалыч проходил свидетелем, с него тоже взяли показания. Жене повезло: следователь ей попался профессиональный, дотошный и въедливый. Вскоре всех троих – Германа, Лысого и Джексона - нашли и вызвали для дачи показаний, а потом и для очной ставки.
Женя вышла из кабинета взволнованная, с покрасневшим лицом и слезами на глазах. Увидев лица своих мучителей, она снова погрузилась в бездну ужасных воспоминаний.
Потом настала очередь Михалыча. Настроенный самым решительным образом, он вошёл в кабинет и замер: перед ним на стуле сидел… его сын. Михалыч, несмотря на прошедшие годы, сразу узнал его.
- Гриша?!
Герман побледнел и вскочил со стула.
- Отец? Что ты здесь делаешь?!
- Герман Александрович, вы что, знакомы со свидетелем? – с недоумением спросил следователь.
- Герман?! Когда это ты стал Германом, Гриша?!
- Давно. Мне моё имя никогда не нравилось…
Михалыч смотрел на сына и никак не мог поверить в происходящее. Всё сейчас казалось ему кошмарным сном, какой-то фантасмагорией, галлюцинацией, бредом… Но это была реальность.
Михалыч опустился на стул и произнёс, презрительно глядя на сына:
- Да, товарищ следователь. Это мой сын. Был…
***
Благодаря Жене, вину Германа, Джексона и Лысого удалось доказать. Маховик уголовного дела закрутился, нашлись другие свидетели и улики, и вся троица, поняв, что деваться некуда, призналась в содеянном, надеясь скостить себе срок. На их счету оказалось пять загубленных жизней, и неизвестно, сколько еще было бы жертв, если бы в тот зимний день Михалыч из любопытства не отправился по следу снегохода и не нашёл Женю.
Всех троих суд признал виновными, и в качестве наказания они получили пожизненное лишение свободы. Ева сбежала и находится в розыске. Михалыч вернулся в тайгу. Женя стала посещать психолога – она никак не могла избавиться от травмирующих воспоминаний, но со временем научилась жить с ними. Пару раз в год она навещает своего спасителя и с удовольствием проводит несколько дней в таёжной избушке Михалыча, вдали от городского шума и суеты.
Автор: Белка