Солнце в тот день пекло так, что на улицу было не выйти. Марина недолго постояла на балконе и сразу вернулась в квартиру, где погоду создавали кондиционеры. Она принялась медленно измерять шагами комнату от угла до угла, нервно поглядывая каждую минуту на часы. Звонить еще раз в аэропорт она не решалась. Уже два часа подряд сообщали, что рейс задерживается по техническим причинам.
Но вскоре телефон зазвонил, и Марина выронила его из рук от неожиданности.
— Марина Викторовна? — встревоженный, но в тоже время, леденящий голос в телефонной трубке заставил волноваться еще сильнее, — это Тая, секретарь Ивана Петровича… Нам сейчас сообщили… Ваш муж… Самолет потерпел крушение… Он в пятой городской, в реанимации…
Марина попыталась что-то сказать, но язык не слушался, а в трубке раздались короткие гудки.
Казалось, будто жизнь в этот момент лопнула, разделилась, как это случается, на «до» и «после». Солнце в окна больше не светило, небо мгновенно заволокло седыми тучами, а по стеклу застучали капли дождя. Этот звук отзывался в голове резкими вспышками боли. Этого не могло случиться. С кем угодно, но только не с ней. Марина набрала номер матери, и кое-как проглотив ком, подступивший к горлу, тихо прошептала:
— Мама, Егорку пока не привози. Я в больницу… Там Ваня…
Она взяла со стола сумочку и, выбежав на улицу, вызвала такси.
Медлить было нельзя. О худшем думать ей не хотелось, но в данном случае каждая минута была на счету. Вдруг он умрёт, а она даже не успеет увидеть его в последний раз? Нет, он не может умереть, он её не оставит, ведь в их жизни всё так хорошо. Господь не может быть с Мариной так жесток, ведь она считает себя хорошим человеком, она всегда делала столько хорошего для людей вокруг, и забрать у неё мужа было бы незаслуженным гневом со стороны Небес. Конечно, он не умрёт, а она просто поспешит, чтобы быть рядом, когда он очнется, чтобы оказаться плечом, на которое он сможет опереться. Женщина действительно очень сильно переживала, то и дело складывала руки на коленках, перекладывая их, накрывая то правую, то левую. Из глаз непроизвольно, по-предательски катились слёзы горя, слёзы почти отчаяния. Она не понимала, что ей нужно делать во всей этой ситуации – безумно страшной и неожиданной.
Уже в машине Марина достала телефон из сумки и набрала номер свекрови.
— Ольга Тимофеевна, Иван попал в больницу… Крушение самолета… Он в реанимации…
— Ну, так позаботься о нем. Ты ведь жена. Я, к сожалению, приехать не могу. Я в санатории на море, путевка оплачена, мне еще пять дней отдыхать, поэтому пока мне не звони, я в роуминге.
— Хорошо, не буду, — Марина нажала на сброс и больше не могла уже сдерживать слезы.
Таксист ехал быстро, но Марина просила, чтобы еще прибавил скорость. Она хотела поскорее увидеть мужа, поддержать его в трудный момент, чтобы он знал, что его любят и ждут.
Больничный двор встретил её тишиной, лишь изредка нарушаемой шумом сирен карет скорой помощи, которые заезжали куда-то, на задний двор больницы. Дождь только усиливался, поэтому и пациенты не выходили на прогулку, чтобы насладиться свежим воздухом и минутой свободы от больничных стен. Да и посетители больницы сейчас старались как можно скорее зайти внутрь, чтобы не промокнуть насквозь. Одна только Марина стояла посреди двора и пыталась справиться с нервным, тревожным ощущением ступора. Тело отказывалось двигаться, а время и вовсе, казалось, остановилось. Как в замедленной съемке она наблюдала полёт капель дождя, которые с раздражающим звуком разбивались о асфальт. К горлу подступала тошнота, но ступор так же быстро улетучился, как появился. Марина сжала дрожащие руки в кулаки и побежала изо всех сил, как можно быстрее.
Девушка в белом халате остановила ее у дверей.
— Девушка, стойте! Вы куда? Без бахил и халата нельзя!
— Я? Мне звонили! Здесь мой муж, Сидоренко. Я должна его увидеть срочно!
— Подождите! Секундочку! — девушка листала журнал, бегая взглядом по списку, — Нет! К нему нельзя, он в реанимации, туда не пустят.
— Но мне очень нужно! Я должна его увидеть!
— Вы можете подождать в коридоре, пока он придет в себя, можете с доктором поговорить, но в палату к нему вас пока не пропустят. Наденьте халат, бахилы и пройдите по коридору направо.
Марина судорожно натянула бахилы, и нервно путаясь в рукавах халата, поспешила по коридору в направлении, указанном медсестрой так быстро, будто от этого сейчас действительно зависела жизнь её любимого, родного человека. У входа в реанимацию Марина, уже намереваясь выяснять все обстоятельства у молоденькой медсестры, что сидела за стойкой и перебирала какие-то бумаги, столкнулась с доктором. Мужчина средних лет, в костюме и шапочке цвета пыльной мяты, был чем-то не на шутку озадачен, и казалось, сначала даже не заметил женщину, пока та не начала диалог.
- Здравствуйте, там мой муж, Иван Петрович Сидоренко, я могу узнать, как он, и навестить его? – Марина настолько сильно волновалась, и казалось, не справлялась с этим состоянием, что это предложение произнесла на одном дыхании, даже не вслушиваясь, насколько понятно оно звучит для собеседника.
- Здравствуйте... Да, это тот, что с самолета поступил? На моей практике это первый случай, такое часто не встретишь, один из многих уцелел... Состояние у него хоть и тяжелое, но стабильное, давать прогнозы пока рано. В палату я вас пустить при всём желании не могу, таковы правила.
К сожалению, оспорить решение врача у Марины не получилось - для того, чтобы хотя бы попытаться попасть в палату реанимационного отделения, нужно было предъявить свидетельство о браке, или хотя бы иметь штамп в паспорте, но Иван с Мариной не узаконили своих отношений, хоть и прожили вместе четыре года. И за это время их семья даже пополнилась – они стали родителями замечательного сына Егорки, который в данный момент гостил у бабушки, матери Марины. Пришлось томить себя ожиданием, не имея возможности даже подержать любимого мужчину за руку. Несмотря на то, что он сейчас был в тяжелом состоянии и не приходил в сознание, Марина была просто уверена, что он бы как в фильмах подал ей знак, если бы она смогла с ним поговорить. Она бы сказала ему о том, как сильно любит его, как горько она сожалеет и как ей страшно... А еще рассказала бы, что обязательно будет сильной ради него, обязательно справится, и будет ждать, пока Иван поправится, а он поправится – он не привык сдаваться, и он очень нужен ей и сыну. Бесконечные двое суток в больнице состояли из кратковременного беспокойного сна в сидячем положении на кушетке в коридоре, множества стаканов крепкого кофе из автомата на первом этаже больницы, и утомительных, страшных минут, вытекающих в часы ожидания новостей о состоянии Ивана. А ещё была надежда на чудо, на то самое чудо, в которое верит каждый, когда его близкие люди балансируют на грани жизни и смерти. Однако, чуда не случилось. Иван умер, не приходя в сознание.
Марина не помнила, как вернулась в пустую квартиру, в которой вещи всё так же оставались на своих местах, в которой ничего не поменялось с уходом из жизни её любимого мужчины. Она опустилась по стенке и тихо плакала, не в силах даже прорыдаться во весь голос, чтобы стало хоть чуточку легче. Хотя, наверное, такая боль не уходит с рыданиями. Ведь, несмотря на то, что квартира выглядела так же, как в то злополучное утро, что-то всё-таки поменялось, но это что-то было в самой Марине. Её жизнь разбилась на мелкие осколки, будто хрупкая хрустальная вазочка, полетевшая по неосторожности со стола. Через пару часов тихих рыданий зазвонил телефон. Звонивший мужчина представился адвокатом её умершего мужа.
- Примите мои соболезнования, однако мне необходимо огласить вам последнюю волю умершего – Иван Петрович хотел, чтобы классические похороны ему не устраивали, то есть, прощаться с телом вам будет не нужно, он хотел, чтобы его кремировали, а прах развеяли в любом из его любимых мест. Это уже решать вам.
- Но почему? Почему я не могу его видеть? – с трудом выдавливая каждый слог, спросила Марина.
- Иван Петрович не хотел, чтобы на его тело смотрели близкие. Его волей было остаться в памяти родных и друзей таким, каким его знали при жизни.
Такой расклад вещей вызвал ураган эмоций внутри, а тело стало содрогаться в неприятной дрожи. Она больше никогда не увидит Ивана. Даже в гробу, перед тем как закроют деревянную крышку. Как он мог так жестоко с ней поступить? Не позволил даже попрощаться, не дал возможности понять, что его больше нет на самом деле. Марина сделала глубоких вдох, пытаясь успокоиться, поблагодарила за звонок и попрощалась с мужчиной. И только оставшись наедине со своими мыслями, которые окутали её самым черным и колючим покрывалом, она принялась рыдать еще громче, еще надрывнее, но, облегчения это не принесло, лишь глубже окуная в пучину наступившего кошмара.
Может быть, Иван и не хотел похорон в классическом понимании, но его родственники всё-таки собрались на поминки - как-никак, а человека нужно сопроводить в последний путь, даже если его тело было отдано не сырой кладбищенской земле, а жаркому огню крематория. Многих родственников Марина даже не знала, их оповестила мать Ивана, Ольга Тимофеевна, которая вернулась строго после окончания отдыха и потребовала, чтобы без нее прах не развеивали. Это была крайне жестокая женщина со скверным характером, компанию которой невозможно было терпеть дольше, чем десять минут. Даже в этот скорбный день на её лице отпечаталась не боль, а раздражение с помесью злобы.
Она невзлюбила Марину с первого дня, когда Иван их познакомил, считая, что та увела мужа из семьи, поступив как настоящая вертихвостка. Наверное, первая жена мужчины действительно нравилась ей больше, именно поэтому Марина и осталась виноватой, хотя никого не уводила, и познакомилась с Иваном, когда он уже полгода жил один. Сидя напротив за столом, Марина то и дело ловила на себе тяжелый взгляд пожилой женщины, которая смотрела на нее надменно, исподлобья, и под конец, когда собравшиеся стали расходиться, мать Ивана всё-таки отважилась на разговор, к которому благополучно вела всем своим поведением. Сейчас они вышли на улицу, во двор ресторанчика, в котором проводили поминки, и Ольга Тимофеевна совершенно сухо и без лишних эмоций начала говорить.
- Сегодня же собери свои вещи и освободи квартиру. Ты там никто и звать тебя никак. Теперь всё имущество моего сына принадлежит мне, Алёночке, и внучкам.
Она взглянула на вышедшую вслед за ними бывшую, но все еще законную жену Ивана, погладила ее по плечу, когда она остановилась рядом с ними и подняв голову, снисходительно заявила Марине:
- Скажи спасибо, что позволяем вещи собрать, по-хорошему, тебя ни с чем бы вышвырнуть. Сама-то ничего не заработала, на шее моего сыночка все сидела. Так что пользуйся добротой. Не тяни!
- И не вздумай из квартиры ничего умыкнуть, кроме личных вещей, а то за кражу привлечем, - подхватила Алена слова свекрови и окатила Марину презрительным взглядом.
Было странно видеть такое теплое отношение свекрови к первой жене Ивана, которая не общалась с ней с того момента, как ушла от ее сына и даже детей не позволяла ей видеть. Может, так хотелось уязвить Марину, но той было совершенно все равно. Однако, было обидно, что она упомянула только внучек - двух дочек Ивана от первого брака с этой самой Алёной. А про внука совсем и не вспомнила. Она и до этого не питала к нему никогда теплых чувств, но сейчас с её стороны всё это выглядело вовсе крайне жестоко, ведь мальчик и так потерял отца, а теперь его буквально выгоняют на улицу. Хоть и разумом было понятно, что она, Марина, в этой квартире на самом деле никто - по документам, но Егор-то был законным сыном Вани. С Мариной Иван не мог зарегистрировать брак по одной простой причине – ему никак не удавалось получить развод от первой жены, пусть та уже давно жила с детьми отдельно, брак расторгать не хотела, всякий раз предоставляя суду разные причины для отклонения иска Ивана. Как будто чуяла нутром, что в жизни может произойти всякое, боялась остаться в проигрыше. А может, и любила мужа и пыталась удержать... Хотя, в это Марине верилось слабо, пусть она и видела эту женщину пару раз в жизни, но Иван рассказывал, что она никогда не ценила семейное счастье, а не доверять ему у Марины не было причин.
И все же было одно весомое “но”, которое всколыхнуло внутри лихорадочное, болезненное возмущение. Эту квартиру они с Иваном покупали вместе, как только узнали, что у них будет ребёнок. Марина тогда продала собственную небольшую студию, которая досталась ей в наследство от дедушки, и добавила деньги с продажи к деньгам мужа, чтобы купить жилье попросторнее. Однако, это “но” не имело сейчас никакого смысла, ведь квартиру они оформили на Ивана, и официально она действительно не имеет на жилплощадь прав, а вот его законная семья – имеет все права и будет ими пользоваться.
Было несказанно обидно от того, что её прогоняют из собственного дома, в который она вложила деньги, душу, в котором хранилось так много приятных моментов с человеком, которого больше нет. У неё это нагло забирают, а она даже сделать ничего не в силах. Но доказывать что-то сейчас было бы глупо - по закону наследниками являются мать погибшего, законная жена и две дочки. И Егор, сынишка Вани и Марины, но ему достанется самая малая часть, а процесс вступления в наследство будет длиться долгие полгода... Наверное, Марина могла бы возразить, заняться сбором документов, доказать, что ей тут тоже часть принадлежит по праву – конечно, на бизнес Ивана она бы и не думала претендовать, но вернуть бы хоть вложенные средства за квартиру и тогда бы им с Егоркой не пришлось теперь скитаться не понятно где. Но она решила, что не станет спорить. Драться – это не ее, ходить в суды, тягаться с теми, кто не собирался отступать. Она решила все оставить так, как есть. Раз мать Ивана так себя ведет, она себе лишь хуже делает, ведь знала же она о том, что деньги все Марина отдала Ивану, значит, Бог – судья.
- Я вас поняла, Ольга Тимофеевна, я сегодня вечером соберу свои вещи и освобожу квартиру. - На глазах наворачивались слёзы, пришлось быстро вернуться в помещение за сумочкой, и отправиться домой, теперь уже в свою бывшую квартиру, начинать паковать вещи, чтобы покинуть её навсегда...