Он один из самых волнующих и впечатляющих актёров нашего времени – настоящая горючая смесь и мастер перевоплощений на экране и сущий ураган в жизни. Последние пару лет он провёл, стремительно реализуя свои голливудские амбиции, а теперь он столкнулся с довольно непривычной дилеммой: решить, какие мечты воплощать в реальность дальше.
Я должен встретиться с Барри Кеоганом в 9:30 утра в боксёрском клубе недалеко от Мелроуз Авеню, чтобы понаблюдать, как он делает то, что он больше всего любил, прежде чем начал актёрскую карьеру, и, возможно, присоединиться к нему. Мы встретились впервые накануне, и в конце нашей встречи я признался ему, что никогда не боксировал. «Я покажу тебе пару хороших ударов, дружище», – пообещал или весело пригрозил мне уроженец Дублина. Но когда я прихожу в зал в 9:27, Кеоган – потный и бодрый – уже закончил тренировку; он хотел бы пойти куда-нибудь ещё.
Примерно через двадцать минут он выходит на террасу у бассейна на крыше отеля Four Seasons. Он в прекрасном настроении. «Наконец-то чертовски счастлив», – серьёзно говорит он. Он бросает свои боксёрские перчатки под шезлонг и вытягивается на солнце.
Кеоган живёт в Лондоне, у него там маленький сын, но на некоторое время он остался здесь, живя отвлечённой от мирской суеты избалованной жизнью актёра, участвуя в различных промоакциях в сумасшедший сезон наград, который стремительно расширил свою своеобразную территорию с семи экранов до аж полутора с лишним тысяч в день нашего интервью. Он в восторге от Лос-Анджелеса, это хорошее место, чтобы выть на луну: «Я вою каждую ночь, приятель. Ау-у-у-у-у! – он смеётся. – Ну, может, не каждую ночь». (Корень «Keoghan» – «cano» – в переводе с гэльского означает «волчонок». «Это какое-то безумие, приятель, – говорит Кеоган. – Эта связь – я и волки»). Но прошлой ночью, вспоминает он, он смотрел на знаменитый знак HOLLYWOOD на южном склоне холма Маунт Ли и думал: «Просто проникнись этим моментом, чувак». Здесь царит великолепная атмосфера. Этот мистический флёр, некая дымка... Тонкая вещь, которую я чувствую, находясь здесь, словно у меня с ней роман. Я влюблён в неё».
В провокационном «Солтберне» режиссёра Эмиральд Феннел Кеоган играет роль Оливера, ботана, уничтожающего семью высокомерных британских аристократов. Рецензии на этот фильм не написали разве что самые ленивые, но буквально каждый согласен с тем, что Кеоган феноменален. И ведь так и есть – ты будто смотришь на то, как персонаж Марлона Брандо из «Последнего Танго В Париже» медленно перехватывает контроль над телом МакЛовина (в русской адаптации – «МaкТpaxep» – прим. пер.) из «SuperПерцев». Эта роль решающая, определяющая, предназначенная для того, чтобы фигурировать в монтаже жизненных достижений Барри Кеогана так же, как и, скажем, роль Дастина Хоффмана в «Выпускнике», за исключением того, что Хоффман не делал всего того, что делал Кеоган в «Солтберне».
Так, в сценарии Феннел финал сцены на клaдбищe прописан следующим образом: «Затем медленно, плача, он раздевается». И троеточие. По словам Феннел, в тот день она сказала Кеогану: «У меня такое ощущение, что Оливер расстегнёт мoлнию». На что Кеоган сказал: «Ага», и Феннел сделала съёмочную площадку закрытой, пытаясь только догадываться, как далеко зайдёт Кеоган. «Просто раccтeгнуть бpюки – это одно, – говорит режиссёр. – Но... Точка. Точка. Точка».
«Мы оба были заинтересованы в том, чтобы развивать персонажа и сюжет, – говорит Феннелл. – Не так, чтобы это было преднамеренно шокирующим, но потому что – особенно если мы говорим о желании, если мы говорим об одержимости – нам было нужно попасть туда, где на это становится очень трудно смотреть, потому что вот так он чувствует. Так что, думаю, для нас обоих речь всегда шла о взаимопонимании и о том, чтобы постоянно подталкивать друг друга к чему-то более интересному, более неожиданному».
Кеогану 31 год, он снимается в кино уже тринадцать лет, но игнорировать его стало невозможно примерно в 2017 году, когда он появился в фильме Йоргоса Лантимоса «Убийство Священного Оленя», ещё одном фильме о богатой семье, которую разрушает персонаж Кеогана, обманчиво вежливый социопат. Это лучшая работа десятилетия: бесстрашно антипатичная, лишённая наигранности и захватывающе натуральная демонстрация честности и искренности, которую все бывшие и нынешние коллеги Кеогана называют его, как актёра, величайшим качеством.
«Он жуткий, он пугает, но он настоящий, честный», – говорит Мартин Макдона, создавший Доминика в фильме «Банши Инишерина». «Он вселяется, вживается в человека со всеми недостатками, без прикрас, и, думаю, даже не пытается заставить вас его полюбить. Не пытается как-то подсластить пилюлю».
«Покажите мне правду, а не притворство», – говорил Колин Фаррелл, коллега Кеогана по фильмам «Убийство Священного Оленя» и «Банши Инишерина», – и это то, на что способен Барри. Это врождённое. Он выдаёт это на уровне инстинктов, с каждым разом углубляясь всё больше и больше.
«Не каждый готов показать миру, кем он является на самом деле», – говорит Хлоя Чжао, режиссёр фильма «Вечные», в котором Кеоган играет роль нестареющего суперсущества из вселенной Marvel. «Я имела дело с такими актёрами. Но Барри... Я сразу поняла – это не тот человек, который боится показать на экране всё: и хорошее, и плохое, и уродливое. Такие, как он, встречаются гораздо реже, чем вы думаете. И он не защищает себя никакими актёрскими техниками – он не отступает от правил поведения, которые обеспечивают его безопасность».
«Вечные» – размашистые, мифические и меланхоличные – далёкие по своему тону от яркого, синергического шума Кинематографической Вселенной Марвел, всё ещё являются частью гигантской машины по сжиганию денег, но и в этом фильме Кеоган демонстрирует забавную, эксцентричную и непредсказуемую игру. Он там не для галочки, не для того, чтобы потом написать об этом в своём резюме. Он там ради искусства.
«Он настолько присутствует в роли, что обнажает многие вещи – нравится это другим актёрам или нет, он их подталкивает к действиям, в частности благодаря тому, что он совершенно непредсказуем», – говорит Чжао. В фильме такого масштаба, как «Вечные», со своим «включённым счётчиком», кое-что можно сказать о предсказуемых актёрах. «Когда в кадре появляется Барри, не всегда можно получить то, что ожидаешь, и с этим бывают проблемы. Но жизненная сила, которую привносит он, – это своеобразная дикость, которая не даёт угасать многим таким моментам».
«Всё дело в его уникальном, исключительном духе, который как будто бы не совсем может уместиться в его теле. Его необходимо направлять как бы в терапевтически правильное русло, – говорит Чжао. – Барри – такой человек, который несёт в себе столько травм и столько эмоций своего поколения, и я сочувствую ему гораздо больше, чем просто как актёру. Поэтому я так рада видеть, что он нашёл способ направлять это в нужное русло».
Ещё до выхода на большие экраны осенью 2023 года «Солтберн» успел стать культурным событием, а химия между Барри Кеоганом и Джейкобом Элорди в кадре и за кадром стала предметом обсуждений и мемов. Многие из них смакуют то, как забавно выглядит Кеоган с ростом 173 см рядом с почти двухметровым Элорди; люди постят, к примеру, Гэндальфа рядом с Фродо или Джо Байдена с Розалин Картер и подписывают: «Каждая совместная фотография Барри Кеогана и Джейкоба Элорди выглядит вот так». Кеоган видел эти мемы и находит их забавными – на днях он даже сделал репост одного из них в своём Instagram (данная социальная сеть признана экстремистской и запрещена на территории Российской Федерации): фото Тимоти Шаламе, прижимающего к себе медведя Паддингтона.
Но часть внимания, уделяемого в Интернете Элорди и Кеогану, исходит из менее невинного мнения, рождённого фантазиями о том, что между этими двумя есть, скажем так, нечто большее – oтнoшeния, выходящие за рамки профессиональных. Актёры и сами немало сделали, будто поощряя эту идею: ни разу со времён Киану Ривза и Ривера Феникса в пресс-туре в поддержку фильма «Мой Личный Штат Айдахо» два гeтepocекcуaльных актёра не вели себя так бессознательно кoкeтливо (брo-кeтливo?) во время продвижения того или иного фильма. А тот самый момент на красной ковровой дорожке премьеры «Солтберна» в Лос-Анджелесе разжёг такую жажду в социальных сетях, что она могла бы осушить Ирландское море.
Если они кажутся кoкeтливыми, говорит мне Кеоган, этому есть хорошее объяснение. «Я действительно флиртую, – говорит он с улыбкой. – Мы с Джейкобом находились рядом постоянно, стали близки. И это не только «на камеру» и ради премьеры. Мы с Джейкобом... честно говоря, он мне как брат. Думаю, когда тебе с кем-то комфортно, ты можешь быть с ним настолько близок, насколько захочешь. Понимаешь, о чём я? Это не когда ты говоришь кому-то: «Ой, не подходи ко мне». А это когда тебе по-настоящему комфортно. Если мне комфортно среди людей, то мне реально комфортно.
На вопрос «Было ли у тебя что-нибудь подобное с теми, с кем ты дружил в детстве?» Кеоган отвечает: «Хах, нет», а затем тихонько смеётся, по-видимому, представляя, как «комфортно» может быть в ирландском католическом Дублине. «Но мне комфортно с Джейкобом. Валять дурака. Смеяться. Мы приятели. И мы совсем недавно снялись в фильме, где нам пришлось целоваться, чёрт побери. Посмотрите, в каких сценах мы снялись – тут с самим собой должно быть комфортно».
Некоторые критики отмечают, что Кеоган, которому на момент съёмок «Солтберна» было почти 30 лет, уже староват и несколько потрёпан, чтобы быть достаточно убедительным в роли первокурсника Оксфорда. Но смысл этого кастинга раскрывается ближе к концу фильма, когда Оливер, будучи уже взрослым человеком, завладевший величественным английским поместьем, убив при этом всех, кто на него претендовал, танцует там обнажённым. Этот извращённый фильм о взрослении кажется и моментом взросления его главной звезды – Кеоган демонстрирует зрителям свою мужественность как в буквальном, так и в переносном смысле.
Я спрашиваю у актёра, каково это – быть показанным (впервые!) на экране не мальчиком.
«Это приятно, чувак, – отвечает он. – Приятно, когда на тебя смотрят не просто как на странно выглядящего парня, своеобразного чёртового фрика, незрелого инфантила, уродливого мальчика в теле мужчины или как вам ещё будет угодно. Приятно видеть, что люди смотрят на тебя по-другому. Так что скажу честно – это приятно».
«Моя собственная привлекательность не давала мне зайти так далеко, – продолжает Кеоган, но он также осознаёт, что то, на кого зрители теперь хотят смотреть, «открывает для меня новые, другие пути – главные мужские роли».
«Но тебе удалось освоить, мастерски овладеть эпохой «маленького уродца», – говорю я.
«Эпохой чёртового фрика, незрелого инфантила, да. А теперь я просто человек, мужчина. Урод-мужчина. Мужчина-фрик».
Мужчина-фрик берёт со стола мой диктофон и говорит прямо в микрофон, заявляя о своей готовности углубиться:
«Привет, GQ, – говорит он. – Я присутствую сегодня здесь, позвольте мне сказать вам – я присутствую». Буква «п» звучит так, что кажется, что она окрашена на шкале громкости в красный. «Я дам вам больше, чем вы просили».
«Интервью для GQ – это для меня большой и важный момент, – говорит актёр. – Я записал это в свой список дел – быть на обложке GQ. Я не шучу. Я так и записал».
У Кеогана действительно есть список дел – так он вызывает их из материй Вселенной или зачаровывает сам себя, побуждая таким образом идти к той или иной цели. Он верит в проявления, отчасти потому, что, похоже, это неоднократно с ним происходило. Он хранит в своём телефоне список режиссёров, с которыми хотел бы поработать, и когда-то в нём были Мартин Макдона, Хлоя Чжао, Эмиральд Феннел. Я спрашиваю, есть ли у него трудности с придумыванием чего-то нового, о чём можно помечтать, и он отвечает: «Нет. Как ни странно, я не хочу достигать чувства блаженства самореализации. Я хочу продолжать преследовать это чувство, каким бы оно ни было».
Он хочет, чтобы ему бросали вызов, уважали, помнили, признавали. За его ремесло, за то, что он так старался расширять свои границы, свои возможности.
«Эти границы внутри каждого – типа, «Могу ли я это сделать?», «Вот эта роль требует физической подготовки, а эта требует вот такого акцента, – говорит Кеоган. – Мне бы хотелось сыграть роль, в которой я трансформируюсь физически».
«Ты хочешь что-то в духе Кристиана Бэйла», – говорю я.
Кеоган смеётся. «Что-то в этом духе, да. Даже в духе Дэниэла Дэй-Льюиса!».
Однажды он с ним встречался. С Дэй-Льюисом. Как-то в зоне ресепшена в парной к Барри подошёл какой-то парень и сказал, что и он, и его отец являются поклонниками его творчества, а когда парень упомянул, что его отец тоже актёр, Кеоган поинтересовался, в каких фильмах тот снимался. И парень ответил: «Эм-м-м... «Моя Левая Нога». Кеоган сперва не поверил. А парень, Гэбриел-Кэйн, действительно оказавшийся сыном Дэниэла Дэй-Льюиса, продолжил, что он был бы рад их двоих познакомить. Кеоган ответил, что с удовольствием познакомится с его отцом и больше не вспоминал об этом ровно до того дня, когда вновь оказался в той же самой парной в зоне ресепшена, а к нему подошёл «статный мужчина в прекрасном сером пальто». Это был Дэй-Льюис собственной персоной, Линкольн, Дэниел Плэйнвью из «Нефти», Уильям «Билл Мясник» Каттинг из «Банд Нью-Йорка», и он сказал ему: «Барри, просто хочу сказать, что я твой большой фанат, я смотрю все фильмы с твоим участием». И Кеоган в тот момент стоял и думал: «Дэниэл, дай мне секунду, я потерял дар речи». «Он был таким располагающим и любезным, кажется, он даже предложил мне как-нибудь заглянуть к ним, поужинать вместе с ними, – вспоминает Кеоган. – А потом началась пандемия, и я вернулся в Ирландию. Но, блин, это было здо́рово. Он для меня один из лучших».
Жаркие твиты, высокие оценки, Дэниэл Дэй-Льюис, обративший на него внимание – Кеоган честно признаётся, что ему всё это нравится, но он знает, что ему не следует зазнаваться. «Можно глубоко увязнуть в этом, и это довольно опасно», – говорит он. Вот почему он каждое утро заправляет постель в отеле, хотя знает, что обслуживающий персонал всё равно зайдёт и поменяет постельное бельё. «Это просто хорошее начало дня, возвращение с небес на землю, – говорит актёр. – По крайней мере, я сделал кое-что сам. Такие маленькие и простые вещи не дают уплыть из реальности».
Он касается кожи на четверть дюйма ниже брови, нащупывая тонкую рану. «Порезался на спарринге», – комментирует он.
Я советую ему его не трогать. «Всё так плохо?», – спрашивает он. Я отвечаю, что нет, выглядит нормально, но лучше оставить порез в покое. Шучу, что ему нужен специалист по рассечениям в его углу ринга, на что актёр говорит: «Забавно, что ты упомянул об этом». А затем рассказывает мне о фильме, который хочет снять. «Он будет называться «The Cut Man» («Катмен»). О моём воспитании».
По словам Кеогана, проект находится на ранней стадии, но повествование «сосредоточится на событиях моей жизни», а это, если предположить, означает, что проект расскажет о ребёнке из центра Дублина, который растёт без отца, теряет мать, бо́льшую часть своей жизни боровшуюся с зaвиcимocтью, затем семь лет скитается со своим братом по приёмным семьям и, наконец, переезжает к бабушке, очаровывается, сам сперва того не понимая, старыми фильмами, которые показывают по телевизору, долго не спит, уплетая рисовые хлопья Rice Krispies, и наблюдает за тем, как говорят, двигаются и удерживают всё внимание зрителя Марлон Брандо, Джеймс Дин и Пол Ньюман, и в конце концов оказывается сначала на боксёрском ринге, а затем уже – на съёмочной площадке. Если бы вы писали сценарий для этого фильма, то, вероятно, закончили бы чем-то вроде того, что диккенсоновская буря юности главного героя-неудачника уступает место широким и когда-то немыслимым возможностям жизни в искусстве, и он стоит, скажем, на церемонии вручения премии «Оскар» (куда его привела роль в «Банши Инишерина») или даёт интервью в отеле Four Seasons, во что будет очень сложно поверить.
«Когда я думаю об этом, всё это кажется настоящим безумием, – говорит Кеоган. – Вчера вечером я рассказывал другу о том, как смотрел на знак [HOLLYWOOD на Голливудских холмах], и, знаешь, в детстве я хотел этого. Странным образом это навевает воспоминания – конечно, трудно иметь воспоминания о месте, где ты никогда не был, но я смотрел те фильмы и был очарован Старым Голливудом. Это то, о чём я мечтал в детстве».
Что не значит по умолчанию, что вам теперь всегда будет комфортно.
«Со всем этим приходит и одиночество, – говорит Кеоган. – Огромное одиночество. Трудно не говорить об этом или делать вид, что ничего такого нет». Это тяжёлое чувство накрыло его в ноябре, когда он шёл по красной ковровой дорожке в костюме Prada на премьере «Солтберна» в Нью-Йорке. «Это один из самых шумных и оживлённых городов мира, – говорит актёр. – Но мне тогда казалось, что я здесь совсем один, один-единственный человек во всём Нью-Йорке».
«О ком ты думаешь в такие моменты», – спрашиваю я.
«Когда ощущаю себя отрезанным от всего мира? О моей маме, безусловно. Всегда о ней. Уже много лет прошло с тех пор как она умерла, но я всё равно всегда о ней думаю, – отвечает он. – И особенно сильно в такие моменты, которые я очень хотел бы с ней разделить, отпраздновать вместе с ней, понимаешь, о чём я?».
«Знала ли она, что ты хочешь стать актёром?».
«Нет-нет-нет», – говорит Кеоган и смеётся, будто Дебби было бы приятно сейчас увидеть его таким. Однако, по его словам, она знала, что ему нравится актёрское ремесло. Она всегда называла его «маленьким Тимми». «Я не знаю, почему она меня так называла, – говорит он. – Она говорила: «Где мой маленький Тимми?». Я бы хотел рассмешить её. Просто хотя бы станцевать для неё».
Мать Кеогана умерла, когда ему было двенадцать лет. К тому времени она уже не участвовала в его жизни так, как раньше. «Она находилась в больнице, – говорит Кеоган. – Она сражалась со многими вещами».
Позже Кеоган расскажет мне о встрече с Леонардо ДиКаприо: «Он был очень крутым. Говорят, «никогда не встречайся с кумиром», но блин!». А когда я спрошу у него, какая роль ДиКаприо ему нравится больше всего, он ответит – «Дневник Баскетболиста». «Ещё мне нравился «Что Гложет Гилберта Грейпа», – продолжит он. – Но в «Дневниках» я почувствовал личную связь – с моей мамой, которая была принимала запрещённые вещества. Мне действительно это очень близко. Там есть сцена, где он подходит к двери и спрашивает маму – можно ли ему войти? Я был свидетелем точно такой же сцены. Это произошло в доме моей бабушки – моя бабушка была мамой моей мамы. И это было так похоже. На меня это произвело сильное впечатление».
К тому времени он уже жил не в очередной приёмной семье – он переехал к бабушке, тёте и двоюродному брату. Они с братом заняли их комнату, а те переехали в другую.
Кеоган смеётся: «Они теперь наконец-то вернулись в свою спальню. Дом я им ещё не купил, но я над этим работаю».
У многих людей, живущих там, где родился и жил Барри, есть похожая история. «Мы называем наш район «Дублин 1», по номеру почтового индекса, – говорит Кеоган. – Это самый настоящий центр города. Его сердце. И, знаешь, в каждом районе есть свои проблемы и битвы. В моём районе все переживают одно и то же».
Он смотрит на воду в бассейне – голубую, обласканную солнцем. «Это такой контраст с тем местом, откуда любой из нас родом, – продолжает он. – Это не реально. Это ведь всё не правда, разве нет? Это не может быть правдой. Я прямо сейчас возьму и проснусь. Буквально через секунду я скажу: «Блин, чувак, это был сон».
Он знает, как это звучит. Он, будучи ребёнком в трудной жизненной ситуации, увидел в витрине магазина по соседству с местным боксёрским клубом объявление: кто-то хочет снять небольшой фильм. «Искали непрофессиональных актёров, – вспоминает Кеоган. – И ещё нужен был велосипед-внедорожник. У меня их было два. То есть, я не был профессиональным актёром и у меня был велосипед-внедорожник – бинго!». Он позвонил по указанному номеру с мобильного телефона своей бабушки, прослушался на роль и получил её. Это была его первая роль в фильме. Он назывался «Между Каналами». Он понимает, как притянуто за уши это звучит, как чертовски банально. «Но это не значит, что я просто взял, позвонил по какому-то номеру и вдруг внезапно оказался в Голливуде, понимаешь?». Между тем моментом и сегодняшним днём прошло более десяти лет усердного труда.
Строго говоря, он не был «непрофессиональным актёром», когда звонил по тому номеру в объявлении. Каждое Рождество он участвовал в школьных спектаклях; то были глупые роли, детские рассказы о негодниках, мучающих няню. Материал был не столь важен. «Мне нравилось приходить туда, – вспоминает Кеоган. – Быть кем-то другим, взаимодействовать с аудиторией, обладать контролем. Время почти не двигалось, если вы понимаете, о чём я. Когда я был на сцене, я ощущал себя вне времени, неподвластным ему».
Но когда он не играл на сцене, он давал всем жару в реальной жизни. «Не в плохом смысле – просто вёл себя как маленький засранец, не обращал ни на кого внимания, – говорит актёр. – Играл роли, рисовал что-то на стенах, передразнивал учителей, был клоуном класса». В какой-то момент, ломая голову над очередным наказанием, руководство школы запретило ему выходить на сцену. «Я подумал: «О, ну вот и закончилась моя актёрская карьера». И я действительно думал, что на этом всё».
Последние несколько лет он принимает лекарства от СДВГ. Я делаю предположение, что это особое неврологическое состояние было у него всегда, но никто этого не знал. Барри смеётся: «Все об этом знали, лично я не знал».
Я спрашиваю у него о том, сказанном им ранее, слове «контроль» – имеет ли он при этом в виду самоконтроль.
«Нет, – отвечает актёр. – Например, я могу произносить реплики тогда, когда захочу. Могу контролировать темп диалога. По сути, могу делать всё, что захочу. Мол, это они ждут меня. А потом они смеются, и я чувствую себя значимым. Меня видят и слышат – я это чувствую. Я в центре этого. Там, где я и должен был быть. Наверное, лучше и не описать. Ничто другое не имело значение в тот момент. Я ощущаю такое же и в боксе – чувствую эту раскованность, свободу, ощущение себя вне времени. Это настоящее чувство. Это волшебно. И ты гонишься за этим».
Солнце сейчас прямо над бассейном. Барри говорит, что хотел бы переместиться – и я предполагаю, что куда-то в тень, но нет. «Я подумал, что мы могли бы посидеть вон там, на солнышке! Хочу сесть прям под его лучами, хочу немного подзагореть – понимаешь, о чём я, приятель?».
Мы оккупируем беседку с «более жарким видом». Кеоган снимает рубашку, обнажая слегка бледную мускулистую грудь и кривой шрам, вьющийся вверх по руке, словно татуировка змеи – сувенир, оставшийся после перенесённого за несколько дней до начала съёмок «Банши Инишерина» некротического фасциита, также известного как «плотоядная инфекция» (инфекция глубоких слоев кожи – прим. пер.). Каждый пятый случай этой инфекции заканчивается смертельным исходом; по его словам, ему грозила ампутация. Он помнит, как спрашивал у врачей: «Но я же не умру, правда?», а они отвечали: «Ну, мы не знаем». Мартин Макдона вспоминает, как пришёл навестить его незадолго до начала съёмок: «Не уверен, что он принимал тогда много лекарств, но, похоже, он был вполне в адекватном состоянии. До начала съёмок оставалось около четырёх дней, и у него опухла рука, но он сказал: «Со мной всё будет в порядке, увидимся во вторник». Я шёл в больницу, думая: «Чёрт, он умрёт?». Не говоря уже о том, собирается ли он вообще сниматься в фильме. Но оттуда я вышел весь взволнованный, с нетерпением ожидая его появления на съёмках».
Кеоган вспоминает, как на фоне съёмок издавал звуки кардиомонитор, и Макдона говорил ему: «Вспомни это, когда тебя номинируют на «Оскар». Что, конечно же, и произошло. Он проиграл Ке Хюи Куану, но для него уже сама номинация была огромной честью, плюс – он не потерял руку.
Говорите вслух, просите у Вселенной. Поскольку он делал это в каждом своём интервью – и часто пророчески – я прошу его посмотреть, кто остался в том его списке режиссёров. «Барри Дженкинс, – называет он. – Пол Томас Андерсон. Кристофер Нолан (снова). Снова Йоргос Лантимос. Линн Рэмси. Снова Хлоя Чжао и Мартин Макдона. Грета Гервиг – мне бы очень хотелось поработать с Гретой. Думаю, она невероятная».
Он также хотел бы поработать со Стивеном Спилбергом. Они несколько раз встречались: первый раз это произошло много лет назад, когда Спилберг снимал «Первому Игроку Приготовиться». «Помню, как проходил пробы, и в его руке была маленькая видеокамера, и я подумал: «Это же безумие. Стивен Спилберг снимает меня на видеокамеру», – вспоминает актёр.
Та роль ему не досталась, но в этом году он стал на шаг ближе к работе с этим режиссёром – Спилберг и Том Хэнкс продюсировали сериал Apple TV+ «Властелины Воздуха» о пилотах бомбардировщиков B-17 времён Второй мировой войны из 100-й бомбардировочной группы ВВС США, известной как «Кровавая сотня». В этом сериале Кеоган играет лейтенанта Кёртиса Р. Биддика, задиру с бруклинским акцентом. Между дублями на огромной съёмочной площадке за пределами Лондона он и его коллега Остин Батлер основательно намяли друг другу бока. «Я научил его боксировать, – говорит Кеоган. – И он был довольно хорош».
«Я всегда хотел сыграть пилота», – говорит актёр. Почти семь лет назад он появился в «Дюнкерке» Кристофера Нолана в роли бедного обречённого Джорджа Миллса, который плывёт через Ла-Манш на прогулочном судне, чтобы спасти попавших в ловушку британских солдат. Играть с кислородной маской на лице – одна из причин, по которой Кеоган хотел присоединиться к «Властелинам» (вдохновившись примером персонажа Тома Харди, Фарриером). «Если вы умеете передавать чувства и эмоции только глазами – это мощно. Я постоянно говорил Остину: «Сегодня я Том Харди, да? Как ты считаешь?», и он отвечал: «Да, ты сегодня определённо Том Харди».
Кеоган знает, что его глаза – одно из его главных достоинств. Они красивы, но при этом являются высокоточными инструментами. Он умеет смотреть без капли сочувствия в них. Эмиральд Феннел сравнивает его глаза с глазами акулы.
«Похоже на двойное веко у акул, – говорит она. – Режим атаки. Фактические изменения происходят на молекулярном уровне, где-то очень глубоко. А когда находишься так близко – а я люблю снимать очень, очень, очень близко – нужен кто-то настолько одарённый, кто способен мельчайшей деталью изменить всё».
Судя по фотографиям, сыну Кеогана достались папины глаза. Его зовут Брандо, он родился в самый разгар съёмок «Солтберна», и Кеогану удалось однажды с них сбежать. «Мне дали выходной, – смеётся он. – Очень умно придумали: выходной – и сразу на ночные съёмки после ночных кормлений».
Он думает, что это заметно по лицу Оливера. «Можно заметить, что я уставший, – говорит актёр. – Ага. Это всё Брандо».
Голос Барри теперь звучит тише. «Честно говоря, это было, пожалуй, лучшее время в моей жизни. У меня родился сын, я снимаюсь в главной роли. Да, это было лучшее время в моей жизни».
Это было всего полтора года назад, но он говорит о том времени так, будто оно уже очень-очень далеко. Возможно, для него это именно так и ощущается. Мать Брандо, Элисон Сандро, тогда была девушкой Барри; в июле 2023 года британские таблоиды сообщили, что они расстались. «Она проделала огромную, сложнейшую работу, и она потрясающая мать», – говорит Кеоган, более не желая распространяться на эту тему.
Он говорит, что рождение сына не изменило его самого, но влияет на выбор, который он делает, на то, как долго он готов находиться на съёмочной площадке. «Я чувствую ответственность. Чувствую огромное давление, и это хорошо. Не могу выбросить малыша из головы. Это прекрасное чувство. Знаешь, это всё в голове не укладывается, но когда он смотрит на меня, я чувствую себя самым важным человеком в мире. Вот так он на меня воздействует. Он улыбается мне и я такой: «Ух ты. Ты мне так улыбаешься? Я этого не заслуживаю, но в любом случае – спасибо».
«Сколько ему сейчас?», – спрашиваю я.
«15 месяцев. Брандо Кеоган. Представляешь, такое имя. Я подумал: «Брандо Кеоган, пианист!». Я, очевидно, люблю Марлона Брандо, и я просто подумал, что «Брандо» в качестве имени звучит очень круто. Когда тебя зовут «Брандо» – блин, чувак! Ему есть кому соответствовать, – говорит Кеоган, а затем улыбается и уверенно продолжает. – Он оправдает все ожидания. Ему нужна кожаная куртка и образ рок-звезды. Думаю, в двенадцать лет у него уже будет мотоцикл».
«Это кажется хорошей идеей, пока он ещё совсем маленький, а потом он вырастет и будет ходить как в «Дикаре»... – говорю я.
«Он будет ходить с зубочисткой во рту в седьмом классе, – смеётся Кеоган. – Когда я вернусь домой, она, наверное, уже у него будет!».
«Они так быстро растут. Пошёл ты, папа!», – продолжаю я тему.
«О Боже... Папа, из тебя xpeнoвый актёр. Совсем не умеешь говорить с акцентами».
И, возможно, именно на этом фильм Кеогана должен закончиться: Барри в мистической дымке на каком-то далёком золотом пляже, имя сына срывается с его губ, он спит в постели, которую завтра сам заправит.
Он не знает, что будет дальше. После «Солтберна» он сразу снялся в «Птице» режиссёра Андреа Арнольд (снявшей в том числе «Аквариум» с Майклом Фассбендером) – и пока он не говорит, о чём этот фильм. Ради него он отказался от роли в «Гладиаторе 2» Ридли Скотта; по его словам, он решал этот вопрос исходя из своего графика, «а не потому-что-я-вот-такой-вот-актёр» (хотя Андреа Арнольд была одним из режиссёров из его списка). Он ждёт, какие предложения поступят ему после «Солтберна».
По его словам, есть один сценарий (написанный Хантером Эндрюсом; он также написал «Катмена» для Кеогана), который его очень волнует: фильм о жизни Уильяма Генри Маккарти, которого звали Уильям Х. Бонни и который вошёл в историю как Билли Кид. Режиссёром станет Барт Лэйтон, который уже работал с Кеоганом над фильмом «Американские Животные». «Мы ищем студию, с которой будем вести переговоры, – говорит актёр. – Мы хотели подождать выхода «Солтберна», потому что собираемся привлечь хороших и интересных актёров, но мы также хотим, чтобы эти актёры чувствовали, что человек, играющий в этом фильме главную роль, способен играть главную роль. Я сам задавался этим вопросом: «Могу ли я играть главную роль? Способен ли удерживать интерес зрителей?». До сих пор реакция была хорошей, так что теперь мы собираемся собрать таких актёров, в каких нуждаемся, каких хотим».
Кеоган говорит, что был фанатом Билли с детства. Чувствуется некое родство. Билли был ирландцем по происхождению, рано потерял мать, а отца – ещё раньше. «И он тоже в каком-то роде столкнулся с системой приёмных семей. Мы попытаемся рассказать его историю – конкретно ту, что скрывается за фасадом некоего мифического персонажа. Не тыкая зрителю в лицо, мол, смотрите, какой он мастер стрельбы из револьвера, как же он крут! Мы покажем его настоящим, покажем его человеком».
«Мы в процессе, – подытоживает Кеоган. – Так что готовьтесь увидеть много ковбойских шляп».
Он достаёт телефон. «Есть только одна его фотография, всего одна, и я чем-то похож на него. Безумие просто. У него тёмные волосы. Сейчас покажу».
Он ищет фотографию в Google, листает страницы, затем протягивает мне телефон. На экране цветная фотография (ферротипия): Билли в шляпе с широкими опущенными полями, опирающийся на винтовку Винчестера.
«Его глаза. Нос. Видишь, что я имею в виду? Это безумие. Есть его единственная фотография, и на ней он чертовски похож на меня. А я в жизни – тоже в какой-то степени как Билли Кид. Так что мы сделаем это. Лицо, объявленное вне закона, бандит, преступник! И ребёнок. Тот, что спрятался внутри него».
Автор оригинальной статьи: Алекс Паппадимас.
По материалам ресурса GQ.
Читайте больше о трудном детстве, психическом расстройстве, рождении сына и карьере Барри Кеогана здесь, а о самых шокирующих сценах «Солтберна», вариантах Оливера и о экспромте Барри Кеогана на съёмках здесь.