Петровск Саратовский. Старый город Петровск (духовная жизнь крестьян).
Раз уж мы вспомнили Н.В.Гоголя, предлагаю ещё немного уделить великому русскому писателю нашего внимания, и поможет нам в этом сегодня М.С.Полубояров. В своей знаменитой книге «Очерки истории города Петровска» Михаил Сергеевич посвящает целую главу «Таинственный К. и духовная жизнь крестьян» неизвестному автору, подготовившему целый сборник народных обычаев крестьян Петровского уезда для автора «Вечеров на хуторе близ Диканьки» и «Мертвых душ»...
Попробую для начала, как-то вкратце, объяснить читателю, о чем идет речь…
Начну с того, что во времена Н.В.Гоголя народный фольклор вызывал живой интерес многих современников великого писателя. Среди них известный историк Николай Иванович Костомаров (1817-1885), часть биографии которого связана с Поволжьем и… Петровским уездом. Дело в том, что одно из произведений этого историка, посвященное Петровскому уезду, опубликовано под литерой «К»…
По крайней мере, этого мнения придерживаются многие известные российские историки.
Конечно, со стопроцентной уверенностью (как говорит М.С.Полубояров) утверждать, что это работа Костомарова, нельзя. Тем не менее, авторство очерка «Предрассудки и поверья крестьян в Петровском уезде Саратовской губернии», подписанного буквой К., наводит именно на такое предположение.
В сопроводительном письме редактору журнала К. сообщает о себе, что он живет в селе Грязнухе Петровского уезда в окружении крестьян и хорошо знаком с их жизнью и бытом. Далее К. выражает надежду, что его заметки будут полезны Н.В.Гоголю при создании следующей части «Мертвых душ»…
Из школьной программы нам хорошо известен первый том Н.В.Гоголя «Мертвые души», второй же том его был не окончен, хотя уже после смерти Гоголя, С.П.Шевыревым был найден «Автограф пяти глав» писателя, который ныне хранится в Государственной библиотеке им.В.И.Ленина в Москве. За окончательный текст был принят последний слой этой рукописи…
Приведу лишь начальные строки второй главы «Мертвые души» Н.В.Гоголя:
Зачем же изображать бедность …, да несовершенство нашей жизни, выкапывая людей из глуши, из отдаленных закоулков государства? Что ж делать, если уже такого свойства сочинитель и, заболев собственным несовершенством, уже и не может изображать он ничего другого…
И вот опять попали мы в глушь, опять наткнулись на закоулок.
Зато, какая глушь, и какой закоулок!..
Мертвые души, том II - Гоголь Николай Васильевич
predanie.ru›book/69216-mertvye-dushi-tom-2/
Костомаров 24 июня 1848 года, как утверждает М.С.Полубояров, прибыл в Саратовскую губернию, где находилось поместье родителей его невесты Алины Леонтьевны Крагельской…
Р.s. К сожалению, не могу ничего сказать о родительских поместьях Алины Крагельской в Петровском уезде, может быть эта запись связана как-то с отчеством матери Алины Крагельской – Анель Устиновна Крагельская (Мазурова), что никоим образом не может связывать её с родом Устиновых. Да и к тому же довольно предвзятое было отношение родителей Алины К. к её жениху…
Вот лишь, какие данные биографии Н.И.Костомарова на тот период, можно найти в свободном доступе:
Костомаров, просидев год в Петропавловской крепости, был «переведён на службу» в Саратов и отдан под надзор местной полиции, причём ему на будущее время воспрещалось как преподавание, так и печатание его произведений. Ссылка указала Костомарову настоящие размеры пропасти, лежавшей между его идеалами и действительностью, но она не убила в нём ни идеализма, ни энергии и способности к работе. В Саратове он продолжал писать своего «Богдана Хмельницкого», начал новую работу о внутреннем быте московского государства XVI—XVII веков, совершал этнографические экскурсии, собирая песни и предания, знакомился с раскольниками и сектантами.
БОЛЬШАЯ САРАТОВСКАЯ ЭНЦИКЛОПЕДИЯ : Учёные...
http://saratovregion.ucoz.ru›people/science/…
Но предлагаю вернуться к очерку М.С.Полубоярова, где автор продолжает свою мысль:
Хронологически это первая этнографическая зарисовка о нравах наших предков и поэтому особенно ценная. Вот о чем поведал в ней таинственный автор К.
При рождении младенца в семье делали деревянную куклу в виде мальчика или девочки, в зависимости от пола новорожденного. Клали куклу в деревянный ящик (гробик), поместив туда же место родительницы, где плод лежал в чреве матери. Потом относили «ящик» на чужое позьмо или на задний двор соседа и там закапывали.
Гулянки на крестины тогда ещё не вошли в моду. Просто в дом ребенка являлись кум и кума. Хозяева ставили вдоль избы лавку, на которой до этого стоял ящик-гробик, расстилали на печи шубу, как символ будущего богатства, на шубу сажали новорожденного. В это время никого не должно быть на печи, кроме него. Кум с кумой садились на «мертвую лавку», некоторое время беседовали с хозяевами, наконец, все становились перед иконами и долго молились. Считалось, что «мертвая лавка» предохраняла младенца от сглаза и насильственной смерти. Отмолившись кумовья завертывали ребенка в шубу и несли в церковь крестить. Поп посвящал дитя в христианство обязательно в холодной воде. Даже зимой её не подогревали. Если ребенок чихнул, стало быть, дело нечисто – сглазили, надо нести к бабке-знахарке.
Встретив родителей с ребенком, старуха брала из печки три уголька, клала в деревянный ковшик, наполненный водой с солью, делала крестное знамение во имя святой Троицы и вспрыскивала («умывала») ребенка по разным местам тела. Если он сох, его сажали в печь вместе со щенком, «и там они визжат добрые полчаса», писал К.. Иногда больного парили в бане. Если и это не помогало, несли ребенка в лес. Отыскав зеленый дуб, раскалывали его на две половины до корня и через расщелину протаскивали младенца трижды, произнося имя святой Троицы.
Часть очерка посвящена взаимоотношениям молодежи.
На молодежных гулянках парни и девицы наперебой старались отличиться друг перед другом хороводными песнями, «в которых или вовсе нет никакого смысла, или заключается такой смысл, о котором не совсем удобно говорить», констатировал автор очерка. Хороводы начинались большей частью в праздники после обеда. Естественно, природа брала своё, и молодые люди влюблялись, но любовь у них «считается дьявольским наваждением, однако ж очень приятным».
Влюбленные не добившись взаимности, обращались к ворожее, которая произносила следующее заклинание: «Не молясь ложиться спать и не перекрестившись встану; не благословясь, пойду из двери в двери в трое двери, из ворот в ворота в трое ворота, в чистые поля. На море на окияне, на острове Буяне стоят три кузницы. Куют кузнецы на четырех столбах. Бес Салчак, не куй белого железа, а прикуй доброго молодца (или красную девицу) кожею, телом, сердцем (такими-то глазами, такими-то кудрями). Не сожги орехового дерева, а сожги ретивое сердце в добром молодце (или в красной девице); в ястве бы не западал, в поле бы не загулял, в питье бы не запивал, во сне бы не засыпал, с людьми бы не забаивал, во всем бы меня почитал и величал, светлей светлого месяца, красней красного солнца, милей отца-матери, роду и племени. Ключ. Небо. Замок. Земля».
На Кузьминки (день Козьмы и Демьяна) и на святки с 25 декабря по 6 января на селе совершается множество игр и обрядов с целью приобретения жениха или невесты, писал К.
Вот одна из игр в изображении этнографа.
В избу врывается с шумом, гвалтом ряженые парни и девицы. Они пляшут и припевают до усталости. После пляски ставят посредине избы ступу, как бы венчальный налой. Импровизированные жених и невеста становятся перед ступой и покрываются дружками решетами или горшками, как бы венцом. Ещё два парня, словно поп и дьякон, берут светец и обходят с ним вокруг ступы, вслед за тем глава праздника берет жениха и невесту за руки и три раза обходят ступу. Все это время собравшиеся поют:
Всю лучину пресветили И угарки пережгли.
Тумна тумнота, и угарки пережгли.
Я милова прождала И насилу дождалась.
Тумна тумнота, и насилу дождалась.
(«Тумна тумнота» повторяется и далее во всех двустишиях, с добавлением второй строки).
На шеюшку бросилась, Слезами залилась.
Ходи, миленький, почаще, Носи мне побольше.
По синенькой по бумажечке, По целковому рублю.
По склянице вина, Чтобы я пьяна была.
Чтобы пьяна я напились На кроваточку свалилась.
Супрать Кати у кровати Трое молодцев стоят.
Трое молодцев стоят, Про Катю говорят.
Про Катю говорят, Хочут жребий метать:
Кому деньги, кому платье, Кому Катенька душа.
Достались деньги Мишке,
Досталось платье Гришке,
Ермолаю молодцу – Катеньку душку.
Ермолай богу молился, С Катей спать ложился.
Тумна тумнота, с Катей спать ложился.
Далее распевалась песня, «не совсем удобная для печати», начинавшаяся со слов:
«Здравствуй, Домнушка-красотка, По всему брюху пошла чесотка»…
Песен, негодных для печати, можно было привести целые сотни с разными весьма эффектными вариантами. А если прибавить к ним целые сотни таких же сказок, неудобных для печати, но, тем не менее, весьма характеризующих направление фантазии, то господин Гоголь, для которого, собственно писалось это, получил бы драгоценнейшие материалы для поэтического изображения людей», - заключает К.
В день свадьбы невеста должна уметь хорошо вопить и плакать, продолжает К. «Это обряд, но случается весьма часто, что горькие слезы молодой проливаются от чистого сердца», - замечает он. При одевании к венцу на рубашку невесты накидывался бредень и им же молодую подпоясывали. Иногда вместо бредня навешивались нитки с многочисленными узелками. Бредень или нитка с узелками должна спасти новобрачных от колдуна. В привязанный к поясу карман насыпался зерновой хлеб как символ будущего богатства. При выходе невеста цеплялась за дверной косяк, чтобы ещё раз повопить на прощание. Потом садилась в телегу или сани и, сопровождаемая полчищем родственников и подружек. Отправлялась. Как говорят, «на суд Божий», в церковь венчатся с суженым, к которому она по большей части совершенно равнодушна. Далее идет описание, какие меры предпринимались в случае, если муж и жена жили плохо, изменяли друг другу. В заключение представлен похоронный обряд и тексты различных заговоров – от крови, червей, лихорадки и зубной боли.
Описание некоторых бытовых сцен в петровской деревне первой половины 19 века демонстрирует мощные остатки язычества, ещё бытовавшие среди крестьян спустя 800 лет после принятия христианства.
