Дома его, как всегда, ждал накрытый к ужину стол. Настя готовила очень вкусно и с удовольствием изучала новые рецепты, чтобы побаловать своего мужчину. Дня через три после её переезда к Таджику он с изумлением увидел на обеденном столе горячие курзе. Потом она как-то умудрилась состряпать очень приличный плов… И с тех пор чередовала блюда русской и дагестанской кухни, каждый раз садясь напротив и с тревогой и умилением наблюдая, как Таджик ест. И он, привыкший принимать женскую стряпню как данность, не стоящую особого внимания, вдруг поймал себя на том, что каждый раз хвалит Настину готовку и делает это совершенно искренне, от души. Ему почему-то нравилось её хвалить – может, потому что она расцветала от каждого его слова?..
Сегодня она тоже сидела напротив, глядя, как он поглощает запечённую в сливочном соусе форель, заедая её свежими, только из духовки, слоёнными лепёшками. Сама Настя почему-то не ела и смотрела на него не так, как обычно – с глубокой грустью и чем-то похожим на жалость, но не так, чтобы она на эту жалость напрашивалась, а наоборот, словно это он не знает чего-то очень печального, а ей предстоит ему об этом сообщить, и ей уже заранее от этого больно.
- Ты чего? – спросил он, отпивая из высокого стакана свежевыжатый апельсиновый сок. – Что случилось?
Девушка вздохнула. Только теперь Таджик увидел, что одета она не в домашнюю маечку и шортики, которые он особенно любил видеть на ней, а в тонкую водолазку и джинсы. В них она несколько недель назад перешагнула порог этого дома. И сейчас выглядела так, будто просто присела «на дорожку» по русскому обычаю. Неужели куда-то собралась на ночь глядя?
- Я уезжаю, Таджутдин, - спокойно и серьёзно сообщила Настя как о чём-то давно решённом. – Сегодня. Сейчас. Вот покормлю тебя и…
- Не понял, - нахмурился он. – В чём дело?
- В этом.
Она протянула ему тоненькую полоску теста на беременность. Приподняв бровь, Таджик смотрел на два ярко-алых штриха.
- Я же не дура, - грустно улыбнулась Настя. – Я прекрасно понимаю, что тебе ни к чему ребёнок от любовницы, не первой и не последней… Если бы ты хотел семью, ты давно бы уже женился и обзавёлся не одним наследником. Но аборт я делать не хочу и не буду. Потому что это моё дитя. Моё – и мужчины, которого я люблю.
Он молча слушал её, не веря собственным ушам – и по привычке выискивая подвох. Вот сейчас она намекнёт, что, в общем-то, могла бы и не уезжать, и даже решить эту маленькую проблему, если он даст на это денег, а потом ещё добавит, чтобы она могла «немножечко развеяться». Но Настя ни на что не намекала. Просто поставила его перед фактом, точнее, перед двумя фактами: она носит его ребёнка. И она уйдёт от него, чтобы этого ребёнка родить.
- Сначала я думала уехать днём, - говорила между тем девушка. – Но потом решила, что это неправильно. Ты имеешь право знать. Но мы не станем тебе обузой, - и инстинктивным жестом прижала ладонь к ещё плоскому животу.
- А больше я ни на что не имею права? – уточнил он сквозь шум в голове. – Ведь я его отец…
Ни сейчас, ни потом Таджик ни на минуту не усомнился в том, что отец – именно он. И не только потому, что каждый шаг девушки незаметно контролировался его людьми.
- А я его мать. – Она опустила глаза, сжала руки, собираясь с духом. – Там… в спальне, на столике… деньги, которые ты мне давал. Одежду, которую ты покупал мне, я тоже оставила. Собрала только своё.
Он вспомнил, что действительно краем глаза заметил в холле старенькую спортивную сумку, с которой Настя приехала в Москву, а потом – к нему. Сколько раз он то в шутку, то почти серьёзно предлагал ей выкинуть уже этот хлам вместе со штопаным-перештопанным старьём, который она всерьёз именовала одеждой. Возможно, где-то там, в Вологодской области, в селе со смешным названием Сямжа, откуда она родом, это действительно сошло бы за одежду. И, вероятно, на окраине его родной Махачкалы, в бедном квартале, - тоже.
А того, что он покупал ей, - не взяла…
- И на что ты собираешься жить? – поинтересовался он.
- Я недавно закончила съёмки… В Москве есть одно ателье, там занимаются куклами – изготавливают, ремонтируют, шьют им одежду. Хозяйка решила расширить производство, набрала новый персонал – портнихи, реставраторы… И запустила рекламную кампанию. Пригласила известного фотографа – может, ты даже про неё слышал, Дана Левина… Она делала каталоги, рекламные ролики, фотоконтент для сайта ателье… Я тебе говорила об этом, не помнишь? Две недели снимали. Позавчера вот закончили… - Густо покраснев, девушка призналась:
- Мне стало там плохо. Голова закружилась, затошнило… Ну, понимаешь, запахи всякие – лаки, красители… Я вообще думала, что мне не заплатят, а наоборот – сдерут неустойку за срыв рабочего процесса. Но Дана как-то очень быстро всё разрулила. И даже выбила мне приличную премию… когда узнала, что я беременна. Так что на первое время мне хватит. Я же не останусь в Москве. Вернусь на родину – там у меня домик, в селе. Бабушка мне его завещала. Потом придумаю что-нибудь с работой…
Таджик мысленно застонал. На родину!.. В эту ж.о.п.у мира под названием Сямжа!.. Где ни медицины нормальной, ни детских садов, школ, ничего – может быть, кроме экологически чистой обстановки, но и только! И что она там будет делать? П.о.м.и.р.а.т.ь, когда роды начнутся?!
Он молчал, и Настя поднялась из-за стола. Собрала посуду, привычно загрузила посудомойку, отправила недоеденное в холодильник. Таджик смотрел на неё и представлял, что завтра он вернётся домой – а её здесь не будет… Его встретит та же самая тишина, как после с.м.е.р.т.и Саныча… Где-то на дне разума колыхнулась мысль о новой подружке, но от этого его чуть не стошнило. Заменять Настю кем-то… какой-то…
А она спокойно, без суеты прибралась в кухне и, не глядя на мужчину, вышла в холл. Он машинально поднялся из-за стола, с беспощадной ясностью осознавая – он может приказать ей остаться. Может запереть её в доме, приставить к ней охрану, которая с неё глаз не спустит. Но что это будет за жизнь? Что это будут за отношения – тюремщик и пленница? Надеяться на пресловутый стокгольмский синдром, который привяжет её к нему, может быть, очень прочными, но изначально нездоровыми узами? Он не мог так поступить с ней. И потом, разве она не была привязана к нему всё это время? Разве не показывала своими разговорами, своими поступками, всей собой, что ей нужен только он?
Поэтому отпустить её он тоже не мог.
Торопливо выйдя в холл, Таджик увидел, что Настя застёгивает ветровку. На экране смартфона светилось приложение вызова такси. Он подошёл к ней сзади, обнял, крепко прижал к себе. Всем телом ощутил её звенящее напряжение струны, готовой вот-вот лопнуть.
- Что ты делаешь? – сипло прошептала она, давя подступающие слёзы.
- А ты что делаешь? – выдохнул он в её золотисто-русую макушку. – Что ты творишь? Всё решила, да? Не дура, да? Так вот, самая настоящая дура! Дурочка ты, Настя, дурёха моя…
Таджик чуть не сказал «любимая», но что-то помешало ему, и после секундной паузы он докончил:
- …родная! А меня ты спросила? Откуда ты знаешь, чего я хочу или не хочу?
- Я… думала… - пролепетала она – и то, как её ледяные от волнения пальцы стиснули его руки, обнимавшие её талию, сказало ему гораздо больше, чем сотни тысяч слов.
- Думала она… - проворчал он, ошарашенно прислушиваясь к совершенно новому чувству, медленно растущему внутри. Странно тёплому, чуть щекочущему, как солнечный луч, который подбирается по утрам к ресницам, заставляя чихнуть – и проснуться. – Индюк тоже думал, да в суп попал. И ты вот…
- Тоже в суп? – то ли хихикнула, то ли всхлипнула девушка.
- Щас, разбежалась. То в суп, то в эту твою… Сямжу… Не сидится ей дома!..
- А как же… Что же мы будем…
- Что будем, что будем… Рожать будем, поняла? Растить будем. Воспитывать. Гулять с ним…
- А если это не он, а она?
- Ну, значит, с ней гулять. Даже ещё лучше. А может, и вообще – с ними!
- Ой…
Он наконец развернул девушку к себе, и она буквально взорвалась плачем в его плечо, и плакала долго, судорожно цепляясь за его моментально промокшую рубашку, и не заметила, как он дотянулся до её смартфона и отменил вызов такси. А потом легко подхватил её на руки, унёс в гостиную и опустился в своё любимое кресло, держа её на коленях и тихонько покачивая.
Когда плач затих, Таджик приподнял Настино лицо за подбородок, долго смотрел в заплаканные, припухшие глаза.
- Ты всерьёз решила, что я дам тебе уехать? И что бы я тут делал без тебя? Без… вас? – Он погладил её живот. – И даже не заикайся больше о каких-то там любовницах, поняла? У меня теперь есть жена. И скоро у нас с ней будет ребёнок.
Настя кивнула, как зачарованная. А он, воодушевляясь с каждым словом, продолжал:
- Завтра поедем, распишемся. Потом свадьбу закатим… Хочешь свадьбу? Большую, шумную, на всю Москву? С музыкой, танцами, фейерверками…
Её ладошка зажала ему рот.
- Не хочу, - твёрдо сказала она. – Я ничего этого не хочу. Я хочу быть с тобой. Всегда-всегда. Чтобы мы были вместе и жили долго и счастливо. И чтобы у нас была большая семья. Много детей… Пообещай мне, Тадж.
- Обещаю, - кивнул он. – Всегда-всегда вместе. В большой семье. Обещаю.
Продолжение следует....
