Люди в окопах имеют куда более сложный внутренний мир, чем может показаться иному интеллигенту или избегающему любого, даже малейшего соприкосновения с войной интеллектуалу. Во-первых, конечно, человек в принципе существо сложное, ну а во-вторых, вольно, невольно ли, но абсолютно неизбежно война является одним из самых драматичных способов познания мира. Недаром ведь с войны мальчишки возвращаются стариками, интенсивность проживания каждого момента в постоянном контакте со смертью настолько зашкаливает, что время, впрочем, как и окружающее пространство, категорически меняет свои свойства. Имеющегося научного арсенала и бесконечных усилий душевных лекарей, работающих с ПТСР, явно недостаточно, чтобы примирить трансформированное войной сознание с законами реальности и нормального человеческого существования (хотя кто знает, что по-настоящему нормально и для кого?). И именно для того, чтобы этот момент примирения экстремального жизненного опыта с новой жизнью всё-таки произошёл, необходима поэзия.
Как это объяснить понятнее? Попробую. Но есть одна критическая оговорка. Феномен поэзии заключается в том, что её можно объяснить только с помощью её самой. То есть посредством системы образов и сравнений (метафор), которые являются основными инструментами поэзии. Поэтому попробую описать процесс взаимодействия поэзии и войны (точнее, как это видится мне), используя метафорическую картину. Интенсивность проживания пространства и времени, которую обеспечивает постоянный контакт со смертью и хаосом (а носящиеся куски металла вокруг тебя — это и есть самый что ни на есть смертельный хаос), также ранит сознание, вспарывает его, разрывает в отдельных местах подобно тому, как пули или осколки вскрывают человеческие плоть и кожу. Для того чтобы тело оставалось живым, медики и полевые хирурги зашивают эти раны, латают их. Затем на месте швов остаются страшные рубцы и шрамы. Так вот, поэзия — это и есть невидимые шёлковые нити, которыми сшивается разорванное войной сознание, нити, имеющие одновременно поту- и посюстороннюю природу. Нити, способные наложить ювелирный и тонкий, точно узор, шов на те раны, сквозь которые проступает мясо небытия и необъяснимого ужаса, невыносимой внутренней пустоты, заполняющих внезапными приступами нутро послевоенного (и ныне военного) человека.
Шёлк в данной ситуации — это тоже, как вы понимаете, метафора. Из какого же они состоят материала в действительности? Мне представляется, что основной материал, из которого создаётся, из которого (вот именно что!) соткана поэзия — это пот души. Попытаюсь развернуть мысль. Когда наша душа по тем или иным причинам испытывает большие нагрузки, когда душевные переживания, подобно кровотоку в теле, разгоняются до запредельных ритмов и температурных показателей, душа начинает потеть, и вот эти капельки душевного пота, полные соли, горечи, колючей терпкости пережитого опыта, — вот из этой субстанции и состоят те самые шёлковые нити, которыми поэзия сшивает рвы разорванного войной человеческого сознания. Поэзия — это волшебное лекарство от безумия, и надо отметить: люди в окопах это очень тонко чувствуют. Они — кроме шуток — очень много читают, много рассуждают, много размышляют, и очень часто это всё носит глубоко поэтический характер. Пожалуй, сейчас — как никогда за современную российскую историю — люди всей своей душой нуждаются в поэзии. В правильной коннотации зависимы от неё. Потому что чудо поэзии заключается в том, что в своём истинном проявлении только она на протяжении всей человеческой истории служила нам прививкой от хаоса. Ведь все наши войны и все наши примирения, вся наша история испокон веков, из поколения в поколения передавались в стихах (той или иной формы). И работа поэта (как санитара-летописца) на войне не менее значима и по-своему не менее опасна, чем работа артиллериста или разведчика. Ведь, как говорил классик, «поэты ходят пятками по лезвию ножа и режут в кровь свои босые души!».
Военный корреспондент Семён Пегов, автор Telegram-канала @wargonzoya специально для @russian.rt.com
