Люба собралась быстро. А Петру и собираться не нужно, он даже толком раздеться не успел. Казалось, что даже природа радуется скорой встрече. Впервые за несколько дней небо очистилось, солнышко вышло из за серых облаков. Легкий морозец. Дышится легко.
Петр понимал, что Люба не может быстро идти, поэтому старался семенить рядом с ней, но постоянно сбивался и ускорял шаг. Чтобы не отставать, Люба ухватилась за руку Петра. Со стороны могло показаться, что идет влюбленная пара. И многие бы очень удивились, узнав, что этот красивый военный спешит на встречу со своей женой.
Они не стали ждать автобус, ходили в то время они не регулярно, промежутки длинные. А стоять и ждать для Петра было просто невыносимо. Ну что стоит пройтись по городу в такой веселый денек. Да и идти-то недалеко совсем. По деревенским меркам, так совсем близко.
Минут через тридцать впереди показался ажурное ограждение больничных корпусов.
- Вон там я лежала в больнице. Там же и с Оксаной познакомилась. Точнее с Павликом. Оксана не захотела говорить со мной. Страх всегда был ее спутником.
Люба показала на строения внутри ограждения. Они подошли к железной калитке, открывающей вход в больничный скверик. Пять двухэтажных корпусов уютно расположились среди кустов и высоких деревьев. И пусть сейчас была зима, легко можно было представить, как хорошо здесь летом, в жару, в тени клёнов и лип.
- Видишь, вот это розовое длинное здание. Здесь два отделения. Там, где вход слева, лежала я. А Оксана работает в соседнем отделении Вход в него справа. Я сейчас зайду туда, вызову Оксану. А ты, Петр, пока здесь побудь.
Петр согласно кивнул. Он сел на скамеечку возле входа и приготовился ждать. Внутри его каждая клеточка дрожала от волнения. Сейчас…Сейчас он увидит ее, свою Ксюшу. Сколько лет ждал этого момента.
Люба исчезла за тяжелой входной дверью. В коридоре стоял терпкий запах хлорки. Странно, что когда лежишь в больнице, то даже не замечаешь этого. А сейчас Люба даже закашлялась, вдохнув такого воздуха.
В коридоре никого не было видно, ни больных, ни медперсонала. Нарушая все правила больницы, одетая, в своем полушубке и валенках, Люба бочком пошла к той двери, где нашла Оксану в прошлый раз. Тихонько приоткрыла ее. Оксана сидела к ней спиной и что-то штопала. Павлик спал, свернувшись калачиком на мешках с бельем, приготовленным для прачечной.
- Оксана - тихо позвала Люба женщину. Та быстро повернулась, подскочила, отбросив свою работу. Она взмахнула руками, выпроваживая ее из коридора.
- Ты что, увидит кто, как ты одетая тут шастаешь, достанется и мне и тебе. Подожди, я сейчас выйду, пальто только накину.
Люба осталась ждать в маленьком темном коридорчике у самого входа. Одинокая лампочка освещала его. Не прошло и пяти минут, как к ней подошла Оксана.
- Ты чего сюда-то пришла. Начальство не любит, когда мы личными вопросами занимаемся на работе.
- Оксана, у меня важное дело, совсем не терпится. Ты только не волнуйся сильно. Приехал Петр. Я ему все про тебя рассказала, что знала. Он не мог ждать. Я думала вечером с ним к вам придем, но он меня чуть ли не насильно потащил к тебе. Ты не волнуйся. Он на улице тебя дожидается. Здесь, у входа.
Люба в тусклом свете лампочки успела заметить, как лицо Оксаны вдруг побелело. Она рванула дверь и выскочила на улицу. Петр так и сидел на скамейке, опустив голову в задумчивости. Он сразу и не заметил, как из отделения выскочила Оксана, нет, не Оксана, а Ксения, бросилась к мужу на грудь, уткнулась носом в колючую шинель. Она не могла сказать ни слова от рыданий. Петр с усилием приподнял лицо своей Ксюши, смотрел и не мог насмотреться на любимые черты, целовал ее соленые глаза, глаза, которые столько ночей не давали ему спать ночами, звали к себе.
- Петро, сколько я пережила за это время. Никогда не думала, что буду обнимать тебя и радоваться нашей встрече. Сколько проклятий я высыпала на твою голову. Как мне теперь с этим жить. Прости меня за все, чего я тебе желала. Как я могла поверить, что ты изменник, что ты продался фашистам. Чужим людям поверила. А своему сердцу нет. А оно ведь шептало мне, что не может такого быть. Но я заставила его замолчать.
- Ксюша, моя любимая. Ты не в чем не виновата. Это я должен стоять перед тобой на коленях и просить прощения. Я не смог защитить вас с Сонечкой. Даже не попытался.
Они не могли оторваться друг от друга. Казалось, что эти двое срослись в единое целое. Ксения вдруг резко отшатнулась от мужа.
- Петр, я ведь теперь не Ксения, а Оксана.
- Да мне-то какая разница, главное, что ты жива. И Сонечка. Мне жить теперь хочется. Жить! Вон Люба расскажет, как я жил. Никого не хотел видеть. Люди мне все словно враги были. Мне ведь даже в психушке пришлось лечиться после того, как вернулся с того задания.
Люба стояла и молча смотрела на эту встречу. Слезы катились по ее щекам. Это были слезы радости за Петра и слезы горести, что не она сейчас обнимает Алешу. Она заметила, что у окон появились любопытные больные. Надо же, какой муж у этой санитарки. Все же знали, что живет она одна, с двумя ребятишками в страшной нужде, а муж ее погиб в войну. А тут смотрите, нашелся! Да красавец какой.
Открылась дверь, и словно клубок, по лестнице скатился маленький человечек.
- Папа, папка! - кричал он на бегу. Оксана отстранилась от мужа, посмотрела на Петра. Как он примет ребенка. Она уже считала, что Павлик ее кровный сынок. А Петр? Что скажет Петр. Вдруг оттолкнет его от себя. В этот момент Ксюше стало страшно. Что тогда ей делать.На одной чаше весов муж, на другой сын. Кого ей выбирать из двоих. Пока она в страхе раздумывала, Петр подхватил мальчишку, прижал к себе.
- Сынок, как ты вырос! Совсем большой стал.
Ксения счастливо выдохнула из себя весь страх. Да разве могло быть иначе. Это же ее Петр, самый любимый, самый лучший на свете. Разве мог он обидеть малыша.
- Павлик, беги обратно, простудишься.
Мальчик выскочил на улицу раздетым. Кто-то разбудил его и сказал, что папка пришел. Петр натянул на его голову свою шапку, расстегнул шинель и прижал парнишку к звенящим на груди медалям.
- Папка, это все твои? - удивился Павлик.
- Мои, а теперь и твои будут. Ты их тоже заслужил.
- Оксана, иди отпрашивайся у своего начальства. Какая тебе сегодня работа. Чай, все люди, поймут. - подсказала Люба.
- Пойдем, Павлик, маму нашу у начальства отпрашивать - улыбнулся Петр.
Они вместе втроем, обнявшись, пошли к маминому начальству отпрашиваться. Разве кто-то мог отказать в просьбе такому геройскому офицеру. Конечно, Оксане разрешили уйти, да еще по такому случаю и на следующий день ей устроили выходной.
Счастливой толпой все вышли за ворота больницы. Павлик радостно подпрыгивал в своем стареньком пальтишке, латаном-перелатаном, держась с одной стороны за мамину руку, а с другой за папину.
- Теперь за Соней надо зайти в интернат. Он здесь недалеко. Вот она обрадуется.
- Ну давай, Павлик, показывай нам дорогу к Соне.
Тот хоть и не очень ее помнил, важно пошел вперед. Правда поминутно оглядывался на маму и спрашивал ее глазами, туда ли он всех ведет. Та только кивала ему головой.
В вестибюле интерната Оксана попросила у дежурной, чтоб вызвали Соню из первого класса. Сонечка выскочила из коридора, увидела мать, бросилась было к ней, но увидев военного, к которому прижимался Павлик, остановилась в нерешительности.
- Дочка, Сонечка! неужели ты меня забыла. Совсем забыла? Я же папка твой. Вон Павлик так и тот сразу признал меня. Иди ко мне. Как я по тебе соскучился.
Соня молча, осторожными шажками подошла к отцу. Так же нерешительно прижалась к груди. Из глаз Петра слезы катились градом. И ему ни сколько не стыдно было, что он плачет на глазах собравшихся возле них детей. Было видно, как отчаянно завидовали они сейчас этой тихоне Соньке. К ней папа пришел, а она еще упирается. Да каждый из них был бы счастлив обнять такого отца.
Оксана утрясла с учительницей вопрос, что они сейчас заберут девочку. У нее папа нашелся. Из интерната выходили толпой, увеличившейся еще на одного человека.
Прошли немного и Оксана остановилась. Она просто не знала, куда им сейчас идти. В женское общежитие Петра даже переночевать не пустят. Тем более по документам выходило, что они чужие люди.
- Пойдемте к бабе Оле - предложила Люба. - Как-нибудь все вместе разместимся. Думаю, что она не будет против.
А баба Оля давно уже поджидала всех к себе. Она понимала, что Петра в общежитие не пустят, а расставаться они даже на ночь не захотят. Поэтому и пришлось ей достать свою самую большую кастрюлю. Уж и не помнила, когда в ней что-то варила. Пшенная каша совсем неплохо для праздничной встречи. Вот и сварила ее. Достала из запасов банку тушенки, которую привезла Люба. Щедрой рукой зачерпнула несколько ложек и сдобрила свое угощение. В комнате запахло вкусно мясом и лавровым листом. Ну вот, теперь и гостей угощать не стыдно.
А они не заставили себя долго ждать. Пришли такие счастливые, уставшие от хождения по городским улицам, голодные. Ну как раз к столу.
- Баба Оля, ты не будешь ругаться. Мы все сюда пришли. Куда еще им идти. - начала оправдываться Люба.
- Да что ты, девонька. Я уж жду вас. Думаю, что-то долго нет. У меня вон и каша под подушкой упревает. Голодные, чай. Давайте девки, накрывайте на стол. А я с Петром посижу. Буду думать, что сынок мой вернулся со снохой, да с детками.
Она вытерла рукой набежавшие слезы. Нет, не дождется она своего сыночка и сноху никогда не увидит, и детки у них не родятся. Хоть чужому счастью порадуется, около них погреется ее душа.
За столом разговорам не было конца. Петр рассказывал, как искал свою семью, Оксана - о своей жизни. Петр смотрел на детей и у него сжималось сердце от боли, какие худенькие дети, бледные личики. Да и сама Ксюша в чем только душа держится. Петру даже стыдно стало. Он-то на свою жизнь жаловался, жалел себя, несчастного. А вот о ком надо было думать. Вот кому горюшка пришлось хлебнуть.
Теперь-то он возьмет все заботы на себя. Сделает все, что можно, чтобы забыли они прошлое, вычеркнули напрочь из своей памяти.
Люба смотрела на это счастливое семейство и радовалась. Искренне, от всей души. Только в глубине ее кошки скребли. Что она дальше делать будет. Как будет дальше искать своего Алешу.