Труп лежал здесь, на этом самом месте, я точно помню. До того дня я никогда не видела трупов, но узрев нечто, закрытое простыней, сразу все поняла. С кем-то случилось несчастье.
- Никита… – шепчутся между собой соседки. – Это Никита Макаров, Саши Макарова сын. А ведь какой молодой, красивый был парень! Ему бы жить да жить! Что-то ему привиделось, вот и шагнул из окна!
- Употреблял, что ли?
- Да кто же его знат… Может и употреблял…
Словно в калейдоскопе, завертелись перед глазами картинки из прошлого. Как странно возвращаться туда, где когда-то провел детство... Сейчас родная пятиэтажка выглядит маленькой, сгорбленной старушкой, окруженной высотками молодых домов. А двухэтажные деревянные бараки, на фоне которых раньше эта хрущевская архитектура казалась роскошной, давно сожгли, и от них не осталось ни щепки, ни воспоминания.
У нас вообще много чего жгли: деревянная застройка сохранялась в сердце города несколько веков, но быстро пала под ударами капитализма. Земля здесь стоила дорого, строительство обещало быть прибыльным, поэтому у большинства обителей бараков квартиры просто выкупили, и они разлетелись по городским окраинам. А к тем, кто слишком долго прикидывал, продавать квадратные метры или принципиально не хотел съезжать, пускали красного петуха. И вот уже несговорчивые соседи с криками вылетали из горящего ветхого здания, в лучшем случае успев прихватить с собой документы. Они бились в истерике, голосили и плакали. Кутались в то, что успели накинуть на плечи, кто в одной тапочке, кто вовсе без обуви, с какими-то сумками, словно кочующий табор. А прибывшая на место происшествия пожарная бригада лишь разводила руками: что там тушить-то, одни головешки.
- Это вы подожгли! Будьте вы прокляты! Я вам устрою, всех со света сживу! – грозила кулаком в сторону нашего подъезда черноволосая, пышная, словно поднявшееся дрожжевое тесто, старуха. Потом заходилась в рыданиях, глядя на тлеющий остов здания, тряслась, как холодец, и снова сыпала проклятьями. – Дома лишили! Последнее отняли!
- Успокойся, Лала! Мы тебе поможем, и работу найдем, документы восставновим! Это жизнь, все пройдет, все устаканится! Вот, проглоти, легче станет! – успокаивала ее старшая по подъезду, пихая в руку шуршащие серебряной фольгой таблетки.
Впрочем, и без этих пожаров обстановка во дворе была напряженной. Особенно отличался, как назло, наш подъезд, холодный, словно погреб, неуютный, вечно пропахший гнилью подвала.
На первом этаже жила Мася Голубева, худенькая девчушка в больших круглых очках с толстыми линзами и с такими тугими косичками, что на них даже смотреть было больно. Родители Маси, университетские преподаватели, позволяли дочке заводить разных животных. В отличие от несчастных ровесников, которые годами не могли уговорить предков купить собаку, Мася могла притащить домой любую живность: от ящериц до ужей. В их квартире я старалась лишний раз не мыть руки, так как никогда нельзя было угадать, кто притаился в ванной.
- Екарный бабай! – как-то заорала я, напугав весь подъезд, когда из ванны высунулась змеиная голова.
- Как вы сказали, Варенька? Екарный? Бабай? Скажите, а когда вы впервые услышали это выражение? Знаете ли вы его историю?
Мама Маси, Вера Андреевна, была странноватой дамой. В таких же огромных очках, как у Маси, и с неизменными трогательными кудряшками. Вся происходящая вокруг разруха, чернуха и ежедневная тухлая обыденность ее будто бы не касались. Она всегда ходила восторженная, энергичная, и записывала в блокнот все подряд: от просторечных слов старушки-соседки до глупых бытовых заклинаний, типа «чертик-чертик, поиграй». Женщина как будто отгородилась от окружающего мира забором из слов, пословиц и поговорок, фольклора и присказок. Так или иначе, змея в ванной интересовала ее меньше, чем просторечное выражение, значение которого она рвалась пояснить.
- Я боюсь! – сказала я обиженно. – Неужели нельзя было предупредить, что у вас там змея? Одно дело, когда ожидаешь их увидеть, на даче, например. Но в квартире…
- Это тритон! – поправила Мася. - И у него солнечный удар.
- У меня сейчас будет удар! – возмутилась я. – Нельзя же так пугать гостей!
- Если бы я хотела тебя пугать, я бы показала тебе аквариумы в папином кабинете. Показать тебе?
- Нееет!
- А зря. Мне кажется, они положительно реагируют на тебя. Каждый раз, когда ты приходишь, они так оживляются.
- Обойдусь я и без их оживления…
Несмотря на наличие в квартире Голубевых всякой земноводной живности, я часто забегала к Масе в гости с третьего этажа на первый. Больше в подъезде не было девочек нашего возраста. А вот мальчик был. Но ничего хорошего своим присутствием в нашу жизнь он не добавлял.
Серега Горбунов, Масин сосед по лестничной клетке, по нынешним меркам был парнем педагогически запущенным. Лет в десять он получил от пьяного отца первый втык за курение, и практически ушел из дома, обиженно сидя на холодной бетонной лестнице с газетой. В тот момент, наверное, он окончательно оторвался от семьи, ожесточился и озлобился. Масин папа много раз пытался взять над ним шефство, заинтересовать тритонами и лягушками. Но парня биология интересовала меньше всего. К тому же, его пригрели в другом месте. Серега связался с плохой компанией, где перенял блатной жаргон, неприятные манеры и привычку зловеще крутить в руках перочинный нож-бабочку. Мы с Масей сильно его не боялись, но относились опаской. Как к маленькой, агрессивной, готовой в любой момент укусить собаке. Старались держаться от него подальше.
В отличие от него, белокурый широкоплечий Никита Марков с пятого этажа казался нам настоящим рыцарем. Это сейчас, отмотав пленку памяти на тридцать лет назад, я могу сказать, что его нам следовало опасаться в первую очередь. Выросший в нищей семье, он выглядел франтом, одет был с иголочки, и носил дорогущие по тем временам вещи – какие-то немыслимые шапки, дубленки. Где он их взял, сейчас можно было только догадываться, хотя чего там догадываться? Наверняка, снял с кого-то. Физической силы у него было с избытком, страха он, кажется, вообще никогда не испытывал. И как многие обаятельные хулиганы, нравился женщинам. Вечерами Никита уходил куда-то, и после этих прогулок у него появлялись то новые кроссовки, то модные джинсы, то магнитофон. Но мы были еще слишком малы, чтобы придавать этому какое-то значение. Жил он с тихим алкоголиком-отцом и не оправившейся после инсульта матерью, которая вроде все понимала, но когда говорила, слова звучали нечленораздельно, странно и неуместно. Мать топала ногой, мычала и злилась. Оба родителя были едва живые, больные, несчастные, а полного сил и жизненной энергии Никиту им будто подбросили. Впрочем, говорили, что мать его нагуляла от какого-то спортсмена. А тестов ДНК, позволяющих узнать правду, тогда все равно не было.
Прямо под Никитой и ровно над моей головой жила парализованная бабка с дальними родственниками Игнатьевыми. Кто ей были эти родственники – мы не знали, но точно не сын и не дочь, седьмая вода на киселе, вмиг прилетевшая из деревни ради прописки. К своим обязанностям по уходу за старушкой они относились из рук вон плохо, и часто уходили надолго, оставляя ее одну, или нанимали пьющего старика Макарова посодействовать за бутылку. Об этом я узнала однажды, когда на недавно побеленном потолке набухли желтоватые пятна, и из шва между плитами вдруг закапала вонючая жидкость, оказавшаяся ничем иным, как содержимым срамного ведра. О том, что белить нам потолок они не стали, можно, наверное, даже не упоминать. Все пытались свалить вину на пьяницу Макарова – мол, оставили бабку с ним на целый день, и вот результат.
Прямо под нами жила Анфиса Максимовна, старшая по подъезду, бывшая директор школы. Крупная, крикливая дама в неизменном бордовом халате, ненавидевшая детей и все с ними связанное. Больше всего на свете эта тетка любила руководить, читать нотации и писать на кого-нибудь жалобы. Ее чуткий слух различал малейшее движение наверху, от крадущихся в ночи шагов до передвинутого стула. В такие моменты она тут же бросалась звонить маме, и с удовольствием читала ей получасовую лекцию о том, как надо воспитывать детей.
- Вы меня в могилу сведете! У меня давление! – кричала она.
А сама умерла только в прошлом году, изрядно попив соседской кровушки.
К концу телефонного разговора голова у нее переставала болеть, а давление приходило в норму. Мне всегда казалось, что у этой громыхающей тетки есть специальная трубочка, через которую она высасывают чужую силу, здоровье и даже жизнь. Потому что любой человек, который с ней разговаривал, чувствовал хуже и хуже. А сама она после каждого скандала будто расцветала, щеки ее наливались кровью, а глаза довольно поблескивали.
Анфису Максимовну уважало даже начальство. Если в подъезд приходили какие-то комиссии, она встречала их лично. Демонстрировала знание правил, инструкций, и даже самые черствые начальники постепенно начинали сомневаться в себе. Впрочем, это все были начальники мелкие – большим-то что было делать в нашем пропахшем тухлятиной подъезде? Большой начальник приезжал к нам только один раз, в то злополучное лето, когда меня увезли из деревни после солнечного удара. Для приезда был веский, как нам казалось, повод – водопроводная вода вдруг испортилась. Она и раньше-то была невкусной, и воняла хлоркой. А в тот день из крана потекла зеленоватая вонючая жижа.
- Ты бы воду в вазе поменяла! – меланхолично сказала маме бабушка. – А то воняет!
- А я меняла! – обиженно ответила мама.
- Как же ты меняла, когда воняет?
- Только что меняла!
В итоге мама поднесла к бабушкиному носу полный стакан мутноватой воды. Выглядела и пахла она так, как будто ее брали из сточной трубы, а не из-под крана.
- Это же ужас! Это угроза эпидемии! – констатировала бабушка, медик по образованию. - Надо Анфисе Максимовне звонить! Может она их там как-то… приструнит.
Однако в этот раз даже специфическое колдовство Анфисы Максимовны, позволявшее загипнотизировать практически любого чиновника, было бессильно. Оказалось, что вода испортилась не только у нас, а во всем районе. Запахло жареным, и начальник водоснабжения Игорь Михайлович Сидоренко, испугавшись за свой зад и кресло под ним, решил отрицать реальность до конца. Он объявил воду абсолютно нормальной, и даже выпил залпом стакан этой воды перед телевизионщиками у Анфисы Максимовны на кухне. Мол, нормальная же вода! Вкусная! И даже большой палец показал.
- Да как же она нормальная, когда она как из лужи! – бросилась в атаку Анфиса Максимовна. – Пить нельзя, невозможно! Согласно требованиям санэпидем…
Однако зря бойкая пенсионерка задыхалась от возмущения, грозила пальцем и теребила свой неизменный бордовый халат. Юркий Сидоренко велел телевизионщикам все это вырезать, и был таков. Жильцы поняли, что остались со своей проблемой один на один, и послушно потянулись к колонке с ведрами и бутылками. Все, кроме пьющего старика Макарова, разумеется. Он пил только пиво и подбродивший квас.
Мы с Масей тоже пошли с ведерками, не пить же эту канализационную муть, в самом деле. А на обратном пути нас остановил Серега. В руках он покручивал тот самый ножичек. Это придавало его хлипкой фигуре зловещий вид.
- Фирма! Фирма! – несколько раз крикнул он мне прямо в лицо.
- Что это было? – спросила я у Маси.
Та поправила на переносице свои очки с толстыми линзами, как это делала обычно ее мама, перед тем как пуститься в филологические пояснения.
- Ну, понимаешь, «фирма» - это значит классная, фирменная. Но так как он был агрессивен, то, видимо, он употребил это слово, имея в виду противоположное значение. Короче говоря, ты не очень нравишься ему, вот он тебя и пугает. Или наоборот, нравишься.
- Понятно… – печально отозвалась я. – И что делать, чтобы он не лез ко мне больше?
- Не знаю. Может, Никитке нажаловаться? – предложила храбрая Мася.
- А мы ему зачем?
- Не знаю. Он такой сильный, справедливый…
Словно по заказу, щурясь от яркого летнего солнца нам на встречу шел плечистый, белокурый Никита. Он что-то напевал себе под нос, и видно было, что сегодня он в очень хорошем настроении.
- Никит, у нас тут проблема! – набрав в легкие воздуха, затараторила Мася. – Серега Горбунов с первого этажа обижает Варю. Обзывает, ножом угрожает, прохода не дает. Поможешь? Поговоришь с ним?
- Поговорю! – добродушно согласился Никита. – Вечером найду мальца и растолкую ему, что к чему. Будет он еще в моем подъезде выделываться!
Я так обрадовалась тогда… Только вот никакого «вечером» не случилось. Уже к обеду Никита лежал под окном в неестественной позе, укрытый белой простыней. А соседи вовсю обсуждали, что же такое ему привиделось…
- Употреблял, говорю тебе! Он еще жив был, вначале-то. Все про какую-то тварь повторял, которая живет в канализации. Вроде бы он от нее спасался, вот и вышел из окна.
- Да все потому, что такую страну разрушили… Вот молодежь из окон и падает…
Я была расстроена. Не до такой степени, чтобы заплакать, но все же. Это была моя первая маленькая потеря. Человек, который по какой-то причине готов был меня защитить от Сереги Горбунова, лежал на асфальте мертвым.
Вера Андреевна, Масина мама, неожиданно выскочила из подъезда, увлекая нас за собой в квартиру – видимо, увидела окна. Бормотала что-то про жизнь и смерть, сыпала присказками, наливала в тарелки ароматный суп. Сейчас не понятно, как мы тогда умещались в маленькой кухоньке, где, казалось, невозможно даже развернуться. Теперь все будто съежилось, усохло… А тогда так ароматно пахло куриным супом. У Масиной мамы он был потрясающий… Мы побежали мыть руки. Наверное, войди я в ванную первой, я испугалась бы. Но первой вошла Мася. И тут же вылетела с таким оглушительным визгом, что Анфиса Максимовна наверняка написала жалобы как минимум в три инстанции.
- Что там такое? – поинтересовалась я. Не думала, что подругу может напугать ее собственная живность.
- Это не мои животные! Я их не приносила! – твердила ошарашенная Мася. Я не стала проверять правильность ее слов. На крик прибежала из кухни Масина мама, и подтвердила сказанное дочерью. Ванна была полна лягушек и жаб, которые невесть каким способом здесь оказались.
- Может, это отец сделал? – с сомнением спросила мама. – Но на него не похоже. Он обычно предупреждает, когда приносит животное.
- Или самозарождение… - похвасталась сложным словом Мася.
- Да вы кушайте! – успокаивала нас мама. – Кушайте. Отец придет – разберемся.
А я вдруг услышала из ванной выразительное кваканье. Мне на секунду вдруг показалось, что я могу понять его особый, скрытый от посторонних смысл.
Когда я пришла домой, мама с кем-то говорила по телефону, чуть не плача. По интонациям я догадалась, что на том конце провода находилась Анфиса Максимовна, и она явно на кого-то жалуется. Скорее всего, на меня.
- Да не могла она шуметь. Она только что вошла. Вот сами и проверяйте, что у вас там в ванной. Никто у нас тут не ползает, скажете тоже…
- Совсем с ума сошла бабке! – сказала мама, положив трубку на рычаги. – Все ей какая-то гадость мерещится. Лечиться надо.
Я тихонько пробралась в свою длинную, узкую, как вагон, комнатку, и легла на диван, тупо глядя в потолок. Но полежать спокойно мне не удалось. Потому что сверху на меня посыпалась штукатурка.
- Бах! – ударило по полу что-то вроде клюки или швабры.
- Трррр!Трррр! – шаркнуло, похоже, ведро
- Бах! – снова ударила швабра.
- Трррр!Трррр! Трррр!
- Трррр!Трррр!
Жившая надо мной старуха сошла с ума на пару с Анфисой Максимовной. Сначала опрокинула ведро, теперь вот эти выходки. И, главное, так настойчиво шумит. Как будто в этом всем есть какой-то смысл. Короткий стук, словно точка. И длинный скрежет, словно тире. Точка-тире-тире-точка… Пару месяцев мы с Масей переворошили книжный шкаф Голубевых. Среди прочего нашли затертый и истрепанный справочник «Все обо всем». В нем были абсолютно бесполезные справочные данные, в том числе и азбука Морзе. Может быть, записать этот сигнал на всякий случай? Вдруг сумеем расшифровать?
- Бабушка, а кем работала соседка сверху? Ну, та, которая сейчас не встает? – спросила я, когда шум прекратился. Морячка? Шпион?
- Евдокия Семеновна? Кажется, метеоролог.
- А метеорологи знают азбуку Морзе?
- Должны знать, а как же. У них на точки иногда ничего и нет, кроме радио. А что?
- Да так, ничего…
На следующий день мы с Масей расшифровывали таинственное послание. Ошибки быть не могло. Раз за разом бабка передавала одно и то же слово. «Помогите».
- И что мы будем делать? – спросила я Масю.
Она не знала, что делать. Я тоже. Поэтому мы пошли за мороженым.
На обратном пути нам встретилась Анфиса Максимовна, на этот раз нарядная, важная, объясняющая что-то усталым людям в белых рубашках и при галстуках. Она сменила свой бордовый халат на белую блузку с жабо и крупной брошью на шее.
- Лягушки и жабы! Из канализации! Говорю вам! А не далее, чем сегодня в моем унитазе обнаружилась змея!
- Спокойно, гражданочка, спокойно! – успокаивал ее самый толстый мужчина из комиссии, видимо он был у них главным. – Все исследуем, возьмем на карандаш. Вы, главное, не волнуйтесь. Вы таблеточки пьете?
- Пью, от давления! Но причем тут мои таблетки? Да я на вас жалобу напишу… Широкое блестящее лицо Анфисы Максимовны наливалось краской. Члены комиссии резво попрыгали в служебную машину, и скрылись за поворотом.
- Анфиса Максимовна, а у змеи были такие маааленькие лапки по бокам? – поинтересовалась у раскрасневшейся женщины Мася.
- Да, откуда ты знаешь?
- Значит, это не змея, это тритон.
- Да я милицию сейчас вызову на всю вашу сумасшедшую семейку! – задыхаясь, кричала старшая по подъезду. - Теперь-то я поняла, откуда они ко мне лезут…
- Сидоренко вы уже вызывали! – нагло заявила окончательно расхрабрившаяся Мася. Их интеллигентное семейство иногда поражала окружающих какой-то внезапной вежливой наглостью, как называла это Анфиса Максимовна. Вроде бы не хамят, и бранных слов не употребляют, но от этого еще обиднее.
Сидоренко, кстати, после того случая исчез с экранов навсегда. И не только с экранов. Он просто испарился, как сквозь землю провалился. Ночью пропал из дома, хотя из двери подъезда точно не выходил – жил он в правительственном доме с круглосуточной охраной. Найти его не сумели ни живым, ни мертвым.
Наверное, Мася стала бы мишенью для гнева Анфисы Максимовны, если бы не соседи, которые отвлекли ее разговорами о лягушках. Кто-то ночью выходил к мусорным бакам, и заметил, что весь асфальт был усыпан маленькими лягушечками. Как будто над двором прошел настоящий лягушачий дождь. Но подробности того, как именно это происходит, мы уже не услышали, скрывшись в подъезде.
По пути на третий этаж мы столкнулись с огромной колыхающейся, как тесто старухой Лалой, мывшей в подъезде полы. Видимо, Анфиса Максимовна и правда организовала ей возможность подработать. Мы хотели ей помочь – воду поменять, например. Но она почему-то отказалась. Более того, снова принялась шептать проклятья. «Беру воду черную, полуночную, духом водным подаренную, на дело лютое, порчу крепкую…».
Ночью я долго не могла заснуть. Погода была теплая, и мама оставила створку окна распахнутой. С улицы до меня доносился шум машин, повизгивание тормозов и иногда – пьяные голоса молодежи. Я даже решила закрыть окно, но вдруг мое внимание привлек еще один звук, незнакомый, непонятный. Будто по стене ползла гигантская ящерица.
Шаг навстречу. Если боишься – сделай шаг навстречу монстру. Эту простую формулу я усвоила еще на даче. И снова решила ею воспользоваться, хоть предчувствия у меня были самые нехорошие. Я решительно подошла к окну и высунулась навстречу теплому летнему воздуху. Картина, которую я увидела, поразила меня. Вниз по отвесной стене сползала, вниз головой, Игнатьевская бабка. Ее седые спутанные волосы находились как раз на уровне моих глаз. И щеки свисали куда-то вниз под силой притяжения.
- Евдокия Семеновна! Это вы? – зачем-то спросила я. Сейчас я не могу объяснить, зачем я сделала это. Почему-то мне тогда показалось, что названный монстр должен быть добрее и благодушнее монстра неназванного.
- Т-ссс! – зашипела на меня старуха, продолжая спускаться.
Я смотрела на нее в упор, деля вид, будто не замечаю, что одежды на женщине нет вовсе, кожа ее покрыта чешуей, а вместо ногтей на сморщенных руках – длинные когти. Евдокия Семеновна быстро сползла до первого этажа, и под прикрытием разросшихся кустарников деловито поползла в сторону дач.
После увиденного я боялась заснуть, боялась потревожить маму, которая на каждую маленькую проблему реагировала бурной паникой и порцией успокоительных, поэтому просто лежала с открытыми глазами, пока не забылась тревожным сном под утро. А к обеду отправилась к Масе и ее маме, у нее все равно был длительный преподавательский отпуск.
- Варечка, опиши мне еще раз, пожалуйста, какое существо ты видела? – поправила фирменным Голубевским движением очки мама Маси, и я увидела, что она крайне обеспокоена. Я описала ей то, что видела ночью – страшную ящероподбную Евдокию Семеновну, ее растрепанные волосы, чешуйчатую кожу и появившуюся вдруг манеру висеть вниз головой.
- Так-так-так… - приговаривала мама Маси, барабаня пальцами по столу. - Так-так-так…
Она убежала в папин кабинет, долго там копалась, и вернулась с толстым потертым блокнотом. Такой я у нее еще не видела, видимо, это очень старый, еще со времен ее студенческой молодости.
- Понимаете, наш подъезд прокляли. Я раньше не верила в эти штуки, хотя фольклор весьма интересовал меня как жанр народного творчества, но… Всему происходящему есть только одно объяснение. Проклятье на болотную воду. Только вот кто смог бы незаметно окропить ей весь подъезд, не привлекая внимания…
Ответ на этот вопрос мы с Масей прекрасно знали. Лала. Это она постоянно грозилась проклясть всех и вся, и имела возможность ежедневно мыть подъезд проклятой болотной водой. Это из-за нее в кране испортитась вода, во дворе развелась всякая живность, а смелый герой Никита сделал роковой шаг. Все из-за нее.
- А с этим можно бороться? Это проклятье вообще как-то снимается? – с надеждой спросили мы с Масей.
- А как вы думаете, зачем мне этот блокнот? Не зря я с двадцати лет собираю древние легенды, заклинания и присказки. Служением и верой все спасается. И душа, и семья, и Отечество. Служением человека маленького, человека на своем посту. Я свой пост не покидала. Может быть, и мы спасемся все…
Как-то разом вдруг преобразилась в моих глазах эта маленькая худенькая женщина в огромных очках с толстыми линзами. Стала уверенной в себе, знающей, смелой, сильной. Готовой даже жизнью пожертвовать ради других. А я-то считала ее немного сумасшедшей…
- А вас я не возьму, даже и не думайте! – сказала она, перехватив Масин взгляд.
Но мы все равно пошли. Дождавшись, пока Масина мама выйдет из подъезда, бросились вслед за ней, и следили из кустов, как шпионы. Мама долго спускалась в низину до самых дач, до затянутого зеленью озерца. Думали, она будет какой-то обряд проводить, колдовать. А она просто вошла по шейку в мутные воды. Крикнула что-то вроде «болотный царь, принимай жертву». И вдруг как будто кто-то дернул ее резко за ноги вниз. Еще на секунду задержались над поверхностью воды трогательные тугие локоны … и исчезли в зеленой жиже.
- Мама! – закричала Мася. И бросилась к воде. Я оттолкнула ее.
- Давай я! Меня не тронут!
Я почему-то была уверена, что болото, настоящее, природное, а не созданное чьим-то злым умыслом болото не обидит меня. Я ему почти родная, почти своя. По крайней мере, после происшествия на даче.
Утопая ногами в мягком теплом иле, я с трудом делала шаги. А войдя, наконец, по пояс, нырнула в тухлую стоячую воду и поняла, что вижу почти все, что происходит в толще пруда. Нет, здесь не было бледных девушек-болотниц. Здесь жило другое, страшное, темное, древнее. Оно, похоже, жило здесь задолго до того, как впервые увидело людей. И оно очень хотело есть…
Мама Маси, словно безвольная кукла кружилась в его щупальцах. Существо забавлялось ею, предвкушая трапезу, а теперь оно уставилось на меня… Уставилось, и заговорило. Клянусь, я могла каким-то образом понимать его речь, если это вообще можно было назвать речью. Но оно почему-то считало меня своей…
- Внучка… - произносил огромный зубастый рыбий рот. – Внучка…
Я схватила Масину маму за волосы и попыталась выплыть. Огромное щупальце потянулось ко мне… И вытолкнуло нас обеих прочь на берег.
Мы долго откашливались, отлеживались на берегу, выжимали платья и снимали с них болотную тину. Потом все втроем, в обнимку, отправились домой. Уходя, мы еще раз обернулись на пруд. На секунду нам показалось, что из кустов высунулась всклоченная, с рассевшимися на ней мухами голова Евдокии Семеновны. Она пристально смотрела на нас. Каким-то образом я поняла, что у теперь все хорошо. Рядом с ней было еще какое-то ящероподобное существо. Издалека оно почему-то напоминало начальника коммунальных служб Сидоренко.
- Все будет хорошо! – квакали нам вслед лягушки. – Теперь все будет хорошо.
Когда мы подошли к дому, соседи провожали нас озабоченными взглядами. Но нам было все равно. Мы были командой. Никто не был нам страшен, не похожая на взошедшее тесто колдунья Лала, ни старшая по подъезду, ни расплодившиеся в доме лягушки, ни безразличные коммунальщики, ни малолетние бандиты.
- Все нормально, мы ходили в поход! – сообщала Масина мама, игнорируя водоросли у себя в волосах. Соседки неодобрительно качали головами.
- Ой, Верочка, а у нас радость-то какая! Воду наладили! – сообщила присмиревшая вдруг Анфиса Максимовна. Наверное, слишком величественно выглядела Масина мама, наконец дождавшаяся того часа, когда ее знания смогут кого-то спасти.
Хотя, признаться честно, мы удивились. Анфиса Максимовна говорит нормальным тоном? Прекратила командовать?
Устало перебирая ногами, мы открыли скрипучую дверь подъезда. В этот момент старшая по подъезду будто бы очнулась ото сна.
- Но тритонов я требую из квартиры вашей выселить! Иначе я напишу жалобу!
Предыдущая история :
