Глава 105
– Во-первых, здравствуйте, Никита Михайлович… – начинаю в ответ, но главврач нервно и резко машет рукой в ответ, хватает стул и садится напротив.
– Ты хоть понимаешь, какой репутационный удар нанесла нашей клинике?
– Я?! – делаю невинное лицо и хлопаю глазами. – Что же, позвольте спросить, я такого сделала?
– Хватит придуриваться! – орёт Гранин, но тут же делает голос на два тона ниже. – Прости. Но всё равно. Прекрати делать вид, будто ты ничего не знаешь.
– Если вы про депутата Мураховского, то…
– Да, я именно о нём. Знаешь, откуда мне уже звонили?
Мотаю головой. Хотя догадалась. Нарочно злю Гранина. Ненавижу, когда на меня повышают голос, и он прекрасно это знает.
– С Малой Садовой улицы, дом 1 дробь 25, знаком адрес? – ехидно спрашивает главврач. – Но это было лишь начало. Потом к комитету по здравоохранению подключился Смольный. Жду вот теперь, когда с Рахмановского переулка позвонят или даже с самого Охотного Ряда. Знаешь, что там располагается?
– Минздрав и Госдума, – отвечаю ему.
– Вот именно, Элли. Вот именно. Чёрт! – Гранин закрывает глаза и устало трёт виски. – Какую же кашу ты заварила с этим проклятым депутатом!
– Я ничего не заваривала, а действовала в соответствии с должностными инструкциями, – говорю негромко. – Скажи спасибо, что не отправила его в психиатрическое отделение спелёнатым в смирительную рубашку. А стоило бы – гражданин вёл себя совершенно неадекватно. Ты знаешь, что он тут делал?
Гранин поджимает губы и кивает.
– Наслышан. Но ты не должна была…
– Оставлять его на ночь в отделении? Верно. Следовало вызвать полицию, чтобы зафиксировала побои, которые Мураховский нанёс медсестре Альбине Тишкиной. Привести её сюда, показать, что он сделал?
– Не надо.
– Ты мне должен спасибо сказать, что Альбина не стала писать заявление. Иначе бы этот Мураховский отправился отсюда в отделение в наручниках. Посидел бы ночь в обезьяннике среди асоциальных элементов, протрезвел, подумал над своим поведением.
– Ладно, Элли! Хватит эту чушь нести! – взрывается Гранин, шарахая ладонью по моему столу. Аж письменные принадлежности подпрыгивают.
Я откидываюсь на спинку, скрещиваю руки на груди.
– Хватит делать из меня идиота! – продолжает орать главврач. – Мне отлично известно, что прямая трансляция того блогера – твоя затея.
«Откуда он знает? – проносится мысль в голове. – Кто меня сдал?! Неужели Альбина? Или сам Иннокентий?!»
– Твои обвинения бездоказательны, – говорю, стараясь сохранять спокойный тон.
– Формально да, – Гранин снова говорит тише. – Но я точно знаю: идея твоя. Можешь отпираться сколько угодно, – не поможет. Так вот. Мой тебе добрый совет: пиши прямо сейчас заявление по собственному желанию. Прости, но защитить тебя не смогу. Беда не в том, что этот Мураховский депутат. Подумаешь, какого-то там региона! У этого… нехорошего человека нашёлся сильный покровитель. Не московский, местный. Но с большими властными полномочиями. Он приказал тебя уволить по статье за нарушение врачебной этики.
– Пусть только попробует, – сжимаю кулаки. – Я здесь работаю…
– Элли, послушай, – устало говорит Гранин. Так, словно этот разговор выжал из него все соки. – Тебе эту войну не выиграть, уж поверь. Когда мне звонили и требовали тебя уволить по статье, я сначала сказал, что делать этого не буду. Защищал тебя, как мог, но…
– Но потом тебя напугали тем, что самого лишат должности? – прерываю Гранина.
Он отводит взгляд.
Ну да! Как же я могла забыть о тщеславии Никиты Михайловича!
В следующую секунду внутри меня мир переворачивается. Уйти отсюда! Добровольно? Горечь, страх, боль, злость, – эти чувства перемешиваются в один очень горький и острый коктейль, который буквально распирает изнутри, требуя выхода. Что мне делать? Как быть? Ведь у меня Олюшка, мне же надо о ней заботиться. Как буду это делать без работы?
Кому позвонить?! Кого попросить… но о чём?
Я же знала, что так поступать нельзя. Блогер Иннокентий получил свой «хайп», то есть популярность, а мне досталась горечь унижения и поражения.
«Всё правильно, не надо было врачебную этику нарушать, тебе за это и расплата», – слышу внутренний голос.
– Элли, что ты молчишь? Хотя ладно, – главврач встаёт. – Жду твоего заявления до обеда. Потом, прости, будем увольнять по статье.
Гранин уходит, оставляя меня одну.
Ощущаю себя той самой старухой из сказки Пушкина, перед которой разбитое корыто.
Машинально достаю листок из ящика стола. Беру ручку и пишу.
«Прошу уволить меня по собственному желанию…»
Но так не должно быть! Кладу ручку и тянусь за телефоном. Вот сейчас позвоню Осипу Марковичу, и он обязательно поможет. Но не решаюсь. Швыдкой всегда превыше всего ставил честь врача. Когда ему расскажут о моём поступке, разочаруется во мне. И пусть лучше это произойдёт потом, чем теперь. Мне стыдно будет сообщить ему правду о своём гнусном поступке. Да, возможно, я совершила смелый гражданский поступок, исходя из идеи «Зло должно быть наказано». Но как доктор не имела права так делать!
Итак, что я имею? Швыдкой не поможет. Гранин уже сдал с потрохами. Марина Арнольдовна? Но ей до пенсии немного осталось, а лишаться работы в таком возрасте… Даже пытаться не стану просить её о помощи. Всё. Больше не к кому обращаться. Что ж, придётся искать работу в другой клинике. Хотя это вряд ли. Если не Гранин, то какой-нибудь из его доброхотов разнесёт весть о том, как я поступила, по всем лечебным учреждениям города.
Придётся, видимо, возвращаться в Волхов. Уж там-то врачи всегда нужны.
Не выдерживаю напряжения, роняю голову на руки и плачу.
Не дают мне слишком долго предаваться своему внезапно свалившемуся горю.
– Минуту! – отвечаю и, достав зеркальце, старательно поправляю макияж. Хотя глаза красные, нос розовый – сразу понятно, кто здесь слёзы лил. Да и пусть! – Войдите.
В кабинет входит Маша, улыбается, но, глядя на меня, стирает улыбку с лица.
– Элли, что случилось?!
– Заходи, – вздыхаю, – и дверь плотнее прикрой.
В следующие пять минут подруга узнаёт обо всём, что свалилось мне на голову снежной лавиной и почти раздавило. Маша сразу же идёт в наступление. «Надо позвонить», «нужно обратиться», «мы этого так не оставим» и тому подобное. Она даже вскакивает со стула. Нервно ходит туда-сюда по кабинету, всплёскивая руками, очень возбуждена и решительно настроена.
Приходится её попросить сесть обратно и не мельтешить перед глазами – и так голова разболелась от переживаний. Потом, стараясь оставаться спокойной, объясняю: так работает административная система. С той поры, как чиновники придумали его с изобретением проводной связи, существует «телефонное право» – негласный, но самый, пожалуй, влиятельный способ управлять процессами. Если покровитель Мураховского настолько высоко сидит, что даже комитет по здравоохранению ему не указ, то мои шансы на победу равны нулю.
– Ты слишком рано крест на себе ставишь! – возмущается Маша.
– Привет, о чём сыр-бор? – в приоткрытую дверь просовывается физиономия Данилы.
– Элли увольняется! – выпаливает подруга.
Береговой залетает внутрь.
Маша быстро рассказывает ему всё, даже не спросив у меня разрешения. Данила молча слушает, играя желваками. Потом цедит сквозь зубы:
– Пойду сейчас и этому Мураховскому биорхиэктомию. Найду самые тупые и ржавые во всей клинике ножницы и отрежу к чёртовой матери!
– Прекрати пороть чушь, Данила, – прошу его устало.
– Нет, Элли, а что, я не прав?! – возмущается Береговой. – Да этот депутат…
– Ну хватит уже! – повышаю голос, и коллега сдувается, как лопнувший шарик.
– Что же делать, Элли? – спрашивает меня. Его лицо вдруг светлеет. – Слушай! Придумал! Мы напишем коллективную петицию! Хоть в комитет, хоть в министерство, – да хоть самому президенту!
– Наивный ты, Данила, – кисло улыбаюсь ему.
– Это почему?
– А ты знаешь, как система работает? Твоё обращение до президента не дойдёт. У него таких писем миллионы. Оно попадёт в канцелярию. Та отпишет минздраву. Тот – в комитет, а там будет резолюция главврачу и заведующей: «Принять решение, доложить». Ну, а позицию Гранина по этому вопросу ты знаешь.
– Да, но Марина…
– Она ради меня портить себе жизнь накануне пенсии не станет, – перебиваю Данилу.
В кабинете повисает тяжёлая тишина. Мы втроём молчим, потому что идеи закончились.
– Чем мы можем тебе помочь, Бэмби? – грустно спрашивает Маша.
– Возвращайтесь к работе, – говорю им. – Пациенты ждут. Я сама скоро… тоже…
Друзья встают и понуро уходят. Привожу себя в порядок и через несколько минут выхожу следом. Первым делом надо посмотреть, что там с этим чёртовым депутатом. Мне сообщают: уехал. Прибыли два его помощника-собутыльника, помогли одеться и покинули клинику. Даже выписку забирать не стали. Администратор растерянно спрашивает, что написать в отчёте? «Правду», – коротко отвечаю и иду дальше.
Стоит оказаться у входа, как ввозят гражданина лет 50-ти. За ним, кроме бригады «Скорой», следует ещё один незнакомый гражданин.
– Андрей Андреевич Спивак, укус в грудную клетку, – сообщает фельдшер.
– Это был сетчатый питон, – говорит мужчина удручённым голосом.
– Он ядовитый? – спрашиваю его.
– Нет, но у него зубы, как у пираньи, а голова с дыню, – отвечает Спивак.
– Как же это случилось?
– Я работаю в террариуме. Провожу исследования. Кормил питона, он меня укусил, – буднично сообщает больной.
– Что, вот так просто взял и тяпнул?
– Не совсем. Я пролил на себя куриный бульон. Вот питон и решил, что раз от меня так вкусно пахнет, я тоже – еда. Ну…
– При чём тут бульон, не пойму?
– Питоны любят курицу. Чтобы у питона был лучше аппетит, он обмакнул крысу в куриный бульон, тот пролился мне на пиджак, а дальше вы знаете, – говорит незнакомец.
– Простите, а вы кто?
– Я помощник Андрея Андреевича.
– Змей решил, что перед ним цыплёнок-гигант, – шутит фельдшер и удаляется.
Спивака доставляют в палату. Осматриваю рану.
– Мы сделаем вам прививку от столбняка, введём антибиотики, – говорю больному. – А сейчас удалю змеиные зубы.
– Я принёс Флорентину, чтобы вы смогли взять мазки, – говорит помощник.
– Что принесли?
Мужчина расстёгивает большую чёрную сумку и извлекает оттуда… питона.
У меня мурашки по телу, медсестра вскрикивает и жмётся к стене.
– Она очень добрая, когда не голодная, – спокойно заявляет помощник.
– Откуда вы знаете? – спрашиваю нервно.
– Да безвредная она. Но инфекцию занести могла.
– Вы считаете, что мы должны взять мазок у питона?
– Я её обожаю, – улыбается помощник Спивака. – Но её пасть – помойка.
Нервно сглатываю. Беру медицинскую палочку.
– Держите зверюгу покрепче, – предупреждаю помощника.
– Да-да, конечно, – он берёт Флорентину за голову и куда-то нажимает.
Я осторожно провожу палочкой внутри змеиной пасти. Ну вот таким мне ещё заниматься не приходилось. «Видимо, больше и не придётся», – тут же следует грустная мысль.
Отдаю мазок на анализ, помощник убирает питона. Флорентина сытая и спокойно сидит в сумке. Возвращаюсь к Спиваку.
– Откуда у вас эти рубцы? – их вижу на его груди.
– Я защищал одного аквалангиста, и мы запутались в водорослях. Вам нравится дайвинг?
– Нет.
– Это так интересно!
Извлекаю из кожи мужчины питоний зуб. Обрабатываю рану, закрываю повязкой.
«Ну, вот и всё. Мой последний пациент в клинике А.П. Земского», – думаю печально и, пожелав Спиваку скорейшего выздоровления, возвращаюсь в кабинет, чтобы дописать заявление по собственному желанию.
КОНЕЦ 1-й ЧАСТИ
Продолжение следует…