В последнее время с пунктуальной Вероникой Евгеньевной стали твориться странные вещи. Подойдет к холодильнику, откроет и задумается. Долго стоит, вспоминает, махнет рукой и пойдет по делам дальше. Через некоторое время вспомнит: да за ветчиной же шла!
Пообедает за книгой (выработалась от одинокой жизни такая привычка), завернет ветчину в бумажку и отнесет: книжку в холодильник, ветчину за стекло на книжную полку. И, конечно, наткнется через месяц на позеленевший скукоженный ветчинный кусок, когда в нем червячки заведутся.
Весной на мамину могилку, вместо петуньи, чуть не высадила семена кормовой брюквы. Бог не попустил: в последнюю минуту надела очки, прочитала на пакетике: «Брюква кормовая». И маме была бы обида, и от людей стыдно…
А-то еще: варит суп с фрикадельками. Засмотрится на розовые мясные кусочки, которые всплывают в бульоне, теряют центр тяжести, переворачиваются как маленькие айсберги, задумается и, вместо приправы, возьмет да и высыплет чайной заварки или пищевой соды. И летит содержимое всей кастрюли в унитаз.
А ведь почти полвека пунктуальная Вероника Евгеньевна проработала в жэке с документами. В голове держала целую бухгалтерию с точностью до последней циферки, и вот на тебе.
А еще ее в последнее время в самых неподходящих местах: на людях, на улице, в общественном транспорте — стало обливать внезапным мощным жаром. Как если бы медсестра- распустеха горячий укол со всей силы всадила.
***
Вероника Евгеньевна собралась и пошла к бывшему районному невропатологу, а ныне широко известному в городе и области экстрасенсу, обладательнице Платинового Международного Медицинского Диплома и разных золотых Орденов Ольге Вячеславовне.
Они были не то что бы близкие подруги, но давние, проверенные, надежные приятельницы. Даже внешне были похожи: обе гренадерского роста, тучные, с маленькими, по- мальчишечьи коротко стрижеными головками на мощных шеях, которые плавно перетекали в объемистые торсы. Ольга Вячеславовна в своем медицинском халате была вылитая белая медведица из мультика про медвежонка Умку. И голос такой же добрый, густой, медленный.
В свое время, когда еще была в силе, Вероника Евгеньевна задним числом приватизировала на имя Ольги Вячеславовны квартиру после смерти ее папы. Очень тогда помог товарищ Полюшкин из администрации. А так — не пито не едено — досталось бы государству.
Ольга Вячеславовна не любила оставаться в долгу. Пользуясь связями в районной медкомиссии, вывела Викторию Евгеньевну на группу — это когда в системе ЖКХ начались смутные времена. ЖЭКи стали обзывать монополистами и грабителями, и писать статьи под рубрикой «Жэк-потрошитель».
***
В городе объявился конкурент в лице управляющей компании с грозным названием «Энергодивизион». Вероника Евгеньевна опомниться не успела, а «Дивизиону» — не без помощи вероломного товарища Полюшкина — уже достались сплошь элитные новостройки. А ее-то ЖЭКам — старые районы с аварийным жилым фондом, со сгнившими трубами — ровесницами самой Вероники Евгеньевны.
Очень было горько и обидно. Не так, не так представляла себе Виктория Евгеньевна свой уход на пенсию: чтобы были речи со сцены, и вывесили в актовом зале на плюшевом занавесе круглые, вырезанные из золотой фольги юбилейные цифры, чтобы зачитали под аплодисменты благодарственные письма. И чтобы был расписной электрический самовар на подносе и другие практичные подарки. Эх, такие ветераны уходят в Историю!
Сколько, бывало, извлекали Веронику Евгеньевну из глинистых траншей, из затопленных подвалов, с протекающих чердаков, привозили в нарядный зал на торжественное мероприятие. Извиняясь, неловко протискивала крупное тело к стульчику в президиуме. Среди надушенных, начесанных жэковских дам, она уже и не снимала мохеровый берет: все равно под ним заботливо накрученные с вечера волосы свалялись. А по окончании торжеств, батюшки, обнаруживала: берет-то весь в паутине, в бумажках, в подвально-чердачном соре. И жэковские дамы хихикали, и все видели, и товарищ Полюшкин, конечно, видел…
Ну где вы нынче найдете начальницу ЖЭКа, которая, узнала что нерадивый жилец снова не донес ведро до мусоропровода и вывернул его на лестничной площадке, кряхтя вылезала бы из- за стола, напяливала тесное пальто и ехала в старом «козлике» на окраину города?
Там, бормоча: «Разве же это люди? Это же скоты, а не люди», — самолично исследовала мусорную кучу и — по клоку газету с номером квартиры, по тетрадке отпрыска-школяра, по какой-нибудь скомканной справке, использованной в качестве туалетной бумаги — вычисляла злоумышленника.
За глаза ее называли «наш Шерлок Холмс». И страшна и скора на расправу была ее тяжелая длань.
***
Ольга Вячеславовна не дурила подруге голову: не вертела хрустальных шаров, не жгла благовония, не проделывала пассы над головой и прочие экстрасенские заморочки. Она перелистала ее пухлую медицинскую карту и вздохнула.
— Вам сколько лет? Пятьдесят? Конечно, я могу устроить койку. Могу назначить дорогие заграничные препараты. Но самое лучшее лекарство в нашем возрасте, матушка — это секс. Регулярный и качественный. Да, да. Эффективное, но, я вам скажу, оч-чень труднодоступное лекарство.
Вероника Евгеньевна не поверила своим ушам. Поерзала на стуле, поправила черную шерстяную юбку:
— Это вы мужчин имеете в виду? Тьфу, добра- то.
— Напрасно вы так говорите, Вероника Евгеньевна. Нынче попробуй встретить настоящего мужика — я постель имею в виду. Это — Счастье. Вы от жизни отстали. Нынче женщины за ЭТО на такие вещи способны, рассказать — волосы дыбом встанут, со стыда сгорите. Я практикую, мне ли не знать.
И она развернула перед ошеломленной, отставшей от жизни Вероникой Евгеньевной страшную картину повсеместной жестокой и беспощадной охоты женского пола на мужской. Рыщут в поисках ускользающей добычи особи, растянуты повсюду паутины невидимых сетей, хитроумно замаскированы силки, воткнуты красные флажки…
— Это мы с вами, Вероника Евгеньевна, воспитаны на тургеневских девушках. Вот и кукуем в одиночестве.
— Пакость какая. И не уговаривайте, Ольга Вячеславовна. Я их брезгую, мужиков- то.
***
Экстрасенсша по селектору сказала секретарю, что сегодня больше не принимает. Задернула бархатные шторы, включила тихую музыку. Внимательно осмотрела клиентку сквозь поблескивающие в полумраке стекла очков.
— Не можете ли вы, Вероника Евгеньевна, вспомнить и описать первые волнующие мгновения зарождения Женщины в вас, девочке? В гадком утенке — прекрасного лебедя? Робкое распускание нежных лепестков из скромного бутона?
Вероника Евгеньевна убрала с черной шерстяной юбки пушинку и задумалась. Она выросла в деревенской избе, которая состояла из одной большой горницы, уставленной шестью койками: Вероники и ее пяти братьев. Родители спали за печью. С тринадцати лет — каждый месяц боли, стыда, страха. Страха быть обнаруженной врасплох, не успеть замести преступные следы девичьего взросления от хитрющих братишкиных глаз.
Теплого туалета в избе не было. О тампаксах и прокладках не слыхивали. Зато в аптеках продавалась вата: восемнадцать копеек рулон. Девочки лепили из ваты плоские «пирожки», подстилали — для герметичности — куски полиэтилена, прикалывали булавкой к трусикам.
Какой уж там бутон, какой прекрасный лебедь…
***
— Вероника Евгеньевна, а у вас есть красивое нижнее белье? — поинтересовалась экстрасенсша.
Есть, а как же. Недавно купила, и вот почему. Шла по улице, в очередной раз в жар бросило так, что хоть караул кричи. Спасибо, добрые люди довели до ближайшей больницы. В приемном покое она чуть со стыда не сгорела перед молоденьким фельдшером: за обвислые застиранные рейтузы, за линялые хэбэшные майку и трусы, за мешковидный бюстгальтер.
После этого взяла за железное правило, выходя даже ненадолго на улицу, надевать купленное по этому случаю белье: узкое, скользкое, негреющее, неудобное, а кое в каких местах прозрачное и откровенно похабное. Зато перед врачом будет не совестно.
— Скажите, только честно, — задала решающий вопрос Ольга Вячеславовна. — Вы когда-нибудь испытывали оргазм?
С этим словом у Вероники Евгеньевны были связаны неприятные воспоминания. Это когда однажды при коллективе, передавая недавний диалог в администрации, она подбоченилась и сказала: «И тогда товарищ Полюшкин мне с таким оргазмом говорит…».
Грянул хохот — штукатурка со стен посыпалась. «Вероника Евгеньевна, — задыхаясь от смеха, поправили ее, — не с оргазмом — с сарказмом!»
Тогда она стала ходячим анекдотом для всего городского жилищно- коммунального хозяйства. До товарища Полюшкина, конечно, дошло…
***
— Вот видите, — ласково, как ребенку, объяснила Ольга Вячеславовна. — А ведь оргазм — это мощнейшая разрядка для организма. Без нее обеспечены застойные явления в органах малого таза. А застойные явления — это целый букет заболеваний. Это воспаления, кисты, опухоли, рак, не приведи господи.
Услышав о раке, Вероника Евгеньевна стушевалась.
— И потом, можно подумать, я вам мужчину на блюдечке принесу. Вспотеете, дорогуша, пока побегаем, найдем. Что же нам придумать? ЛКН, конечно, не подойдут…
— Кто это еще, господи?
— Лица кавказской национальности. С этим делом-то у них все в порядке, даже чересчур. В ведро с водой опустят — вода закипит. Но уж больно народ непредсказуемый, хлопот потом не оберешься. В санаторий бы вас послать, да ведь вы и так туда каждый год как инвалид ездите. Некоторые мужчины очень даже к крупным дамам неравнодушны. Не познакомились в санатории ни с кем? Ну ладно. В этом деле нам нужен не любитель, а профессионал. Мачо.
***
…От экстрасенсши она возвращалась поздно вечером в холодном, по-весеннему сыром трамвае. И надо же, на переднем кресле прямо перед ней расположился товарищ Полюшкин. Растопырил коротенькие колени, установил на них портфель, закрывая им, как щитом, уязвимый мягкий живот. Он сидел под компостером, который хлопал не переставая, и усеял его плечи бумажными кругляшками, будто крупной перхотью.
Полюшкин кивком пригласил Веронику Евгеньевну сесть рядом. Хотя после его чудовищного вероломства она зареклась до смерти не замечать его, послушно пересела.
Полюшкина точно непрестанно дергали за нитку, он дрыгал ногами, поправляя портфель, толкал локтем Веронику Евгеньевну, подпрыгивал, усаживаясь удобнее, шмыгал носом, как простуженный сорванец. Явно был не в духе, всю дорогу бубнил о вопиющей бесхозяйственности в масштабах города и страны, о безнаказанном разбазаривании госимущества.
— Всюду бросается в глаза эта непростительная, вопиющая расточительность, это халатное отношение. Взгляните, — он раздраженно ткнул пальцем за окно на гигантскую растяжку, протянувшуюся вдоль линии почти на полтораста метров: «Нашему государственному университету — 200 лет!»
— Зачем это? — брюзжал Полюшкин. — Зачем так выспренно, так длинно, когда можно просто: «Государственному университету — 200 лет!» Или еще проще: «Университету — 200 лет!» Лучше даже так: «Университет — 200». Всем все понятно, а город, таким образом, сэкономит 28 щитов с буквами, включая восклицательный знак — их можно употребить при составлении других плакатов. А экономия рабочего времени? Красок? Кистей?! А если ввести в государственный масштаб такую экономию — это ведь просто Боже мой!
Вероника Евгеньевна помалкивала и думала, как, должно быть, тесно, душно человеку с таким государственным мышлением работать в администрации их маленького городка. В областной, в государственной Думе, в правительстве, да что там, в президентской команде, а может, и в президентском кресле — вот где место товарищу Полюшкину.
***
Судя по фотографии, мачо представлял из себя малорослого, с плешивой большой, как у лягушонка, головой, с уныло обвисшим прыщавым носом-хоботом. Молодого человека звали Олег.
— Вот в таких неброских, невзрачных юношах скрывается потенциал, уникальные силы. Они в бревне, в камне разбудят Женщину, — горячо и немножко фальшиво убеждала экстрасенсша, сама розовая от волнения. — Заметьте, Вероника Евгеньевна, опытные дамы всегда обращают внимание на густоту шевелюры у мужчины — чем ее меньше, тем больше тестостерона в крови.
А нос! Вероника Евгеньевна, нос — это самая примечательная деталь в лице мужчины, вам любая дама подтвердит. Вы все думаете, что сексуальные гиганты — это Ален Делон и Джеймс Бонд. Да они в сексе, по сравнению с такими, как Олег, — мышата. У тех же вся сила в бицепсы да трицепсы уходит, на анаболиках держатся. Не сомневайтесь, все дамы потом только Олега заказывают.
Веронике Евгеньевне закралось в голову подозрение, что подруга, помимо целительства и ясновидения, параллельно ведет еще один бизнес. Сутенёрский.
***
Услуги мачо стоили столько, что не хватило наличности и пришлось отправляться в банк. Пока стояла в маленькой очереди к окошку, старалась морально поддержать себя. Вспоминала напористый голос целительницы:
— Здоровье, Вероника Евгеньевна, ни за какие деньги не купишь. А так — кисты, фибромы, злокачественные опухоли…
Вероника Евгеньевна без колебания сняла с книжки две пенсии.
В этот решающий, переломный для нее день она погуляла с утра, сходила в магазин. Хоть и заплачены бешеные деньги, а человека за пустой стол не усадишь. Купила бутылку водки, курочку, соленой капустки. В квартире делать нечего: все блестит, ни пылинки, повсюду расстелены вязаные салфеточки.
Но на сердце держалась пустота, и провальная эта пустота была хуже всего, дышала холодом как пропасть.
В восемь часов вечера в дверь позвонили. Олег, переложив в левую руку саквояж, поздоровался с хозяйкой: рука у него была вялая, влажная. От водки отказался: алкоголь и курение снижают потенцию. Прошел в ванну прямо с саквояжем, долго там постукивал, позвякивал какими- то своими профессиональными инструментами. Шумел душ.
Вышел закутанный в простыню, как римлянин, с зачесанной поперек лба влажной жидкой прядью, свидетельствующей о наличии большого количества тестостерона в крови. Предложил Веронике Евгеньевне, которая как добрый молодец глубоко задумалась за столом, последовать его примеру: сходить в ванну. Сам прошел в спальню, улегся в постель, натянув одеяло до носа, и притих.
Вообще-то Вероника Евгеньевна с утра намылась до резинового скрипа. Она долго бесцельно сидела на краю ванны. Неприятно, зябко поджималось, ныло в низу живота, как перед приемом у гинеколога или как будто хотелось в туалет по- маленькому. Мёртво, оцепенело было на душе — хоть бейся головой о ванну.
***
Она на цыпочках вышла на лестничную площадку, позвонила соседке Лене напротив. Соседка была одинокая женщина, жила с парализованной матерью и иногда водила к себе мужчин. Лена вышла сонная и злая.
— Какого еще мачу выдумала… Васька только ушел. У меня она казенная, что ли?
— Лен, выручи. Мы с тобой одной комплекции, он в темноте не заметит. А я тебе бутылочку поставлю.
В Лене боролись два сильнейших желания: выпить, свалиться и уснуть, но только завтра после работы — или свалиться и уснуть, но прямо сейчас и без выпивки.
— Как что, сразу Лену вспоминают: отдувайся, Лена. Ну да ладно, — она зевнула, задумалась. — Ты пока там у матери бельишко в ванной постирай, опять обделалась. За неделю гора белья скопилось, все руки не доходят.
Только погрузив круглые руки в тазик с горячей потрескивающей, разноцветной пеной, Вероника Евгеньевна почувствовала, как отходит, отогревается, возвращается к жизни ее душа. А уж когда развесила на веревке горячее еще, туго отжатое тяжелое старухино белье, попила под уютный старухин лепет чаю на Лениной кухне, которая кишела тараканами, и окончательно успокоилась.
***
В первом часу ночи Вероника Евгеньевна вернулась в освободившуюся квартиру. Распахнула настежь балконную и входную двери, устроила сквозной ветер. Поменяла все постельное белье. С огромным облегчением скинула колючее, режущее под мышками и в паху кружевное белье, влезла в родную просторную ночную сорочку. Устало рухнула, с наслаждением вытянулась под свежим пододеяльником. В окошко заглядывала круглая луна. Господи, как хорошо!
Под утро Вероника Евгеньевна сквозь сон почувствовала что- то эдакое. Кто-то большой, светлый и бесплотный приблизился и склонился низко, обволок ее всю собою. С ней ничего не делали, не касались даже, но она чувствовала, изнемогая, как её окружили лаской и любовью. Без сомнения, этот кто-то любил ее больше всех на свете. От сладости и истомы спящая металась, стонала. Бесплотный и светлый окружал ее со всех сторон сразу и набегал, как на берег, на широкую Веронику Евгеньевну новыми волнами любви.
«Товарищ Полюшкин?! — узнала она. — Това-арищ Полюшкин!»
И все парочки на Земном Шаре, прикрываясь ладошками от нестерпимого жара, боязливо раздались, освобождая площадку для чужой непостижимой титанической любви, понимая, что им тут близко делать нечего. Тут разламывались, сталкиваясь и содрогались тектонические плиты, разверзались огнедышащие пропасти, били мощные гейзеры, и сжигала все вокруг себя горячая вулканическая лава.
И бесконечно продолжался полет, пробуждающий к Божественному возрождению новой жизни…
Мой рассказ, который, возможно, вы не читали: