Когда мне было тринадцать, я очень мечтала 1) про мир во всем мире 2) чтобы Толкин был жив 3) поцеловаться с кем-нибудь кроме зеркала.
И была примерно в равной степени далека от выполнения каждого из этих желаний.
Мои сверстники вели нормальную здоровую жизнь стремительно взрослеющих бабуинов – скакали и прыгали, ссорились за еду и дрались за внимание противоположного пола, решали, кто в стае лидер, а кто аутсайдер. А я, если продолжать зоологические ассоциации, вела себя, как рыба-капля – одинокая, как забытый в холодильнике кусок позавчерашнего холодца, зависала на глубине, широко открыв рот для максимально комфортного поглощения как можно большего количества книг.
Ко времени первого цветения своей женственности я почти смирилась с тем фактом, что поверхность с ее бурями – не для меня. И тут внезапно выяснилось, что планету населяют не только приматы и обитатели моря. Мир оказался большим и пёстрым. В нем нашлось место утконосам, и страусам, и броненосцам, и тысячам других удивительных существ, довольно странных с точки зрения бабуинов и рыб, но невероятно интересных – с точки зрения человека.
Как только я это поняла, у меня появились друзья.
Вне зависимости от биологического вида (а экземпляры там попадались самые разные), они тоже питались книгами, поэтому встречались мы преимущественно в библиотеке. Это было прекрасное место. Во-первых, помимо нас и библиотекарей мало кто знал, где оно находится. Во-вторых, там можно было до хрипоты спорить, почему Гэндальф не отправил кольцо Всевластья в Мордор на орлах. В-третьих, сердобольные библиотекари наливали нам чай и угощали печеньем. Все вместе называлось «заседание клуба любителей фантастики».
После закрытия библиотеки заседания перемещались на улицу. Там было холодно, но спорить хотелось по-прежнему. Чтобы не замерзнуть, пришлось научиться пить дешевый портвейн. Оказалось, чтобы его проглотить, достаточно просто не дышать носом и сразу затянуться сигаретой. Та зима вообще была полна удивительных открытий, хотя иные из них, увы, принесли разочарование. Так, обнаружилось, что по сравнению с некоторыми людьми зеркало не так уж плохо целуется. К счастью, весь этот печальный опыт не отвратил меня ни от людей, ни от поцелуев, ни от портвейна (правда, теперь дешевый я не пью).
После зимы, как водится, наступило лето, начались каникулы, и наш клуб засобирался на 3-дневное заседание в лес. Программа мероприятия предусматривала облачение в костюмы эльфов и гномов, поединки на деревянных мечах, вечерние концерты под гитару у костра и ночевки в палатках.
Я еще ни разу в жизни не уезжала никуда без взрослых и хотела этого пуще всего на свете. Но на пути к этой цели возникло серьезное препятствие.
Разумеется, Мама.
Которая решительно отказывалась понимать, как нормальные люди могут добровольно жить в антисанитарном лесу, бегать в старых занавесках и тыкать друг в друга черенками от лопат, а с ненормальными отправлять своего единственного ребенка в лес она категорически не соглашалась. Я попыталась объяснить ей романтические принципы ролевого движения, но мой сбивчивый ликбез возымел прямо противоположный результат.
– А чем они, интересно, будут заниматься по ночам в палатках, когда, фигурально выражаясь, догорят костры? – многозначительно спросила Мама Папу.
Папа задумался.
– Спать? – наконец предположил он.
По Маминому лицу было видно, что эта версия не кажется ей правдоподобной.
– Сильно сомневаюсь!.. А где они будут мыться?
Папа снова задумался.
– Может, в реке?..
– В реке?! Где в каждой капле воды миллион бактерий спондилеза?!
– Спондилёз, кажется, не заразен, – усомнился Папа. – Наверное, ты его с педикулезом спутала…
Но Мама только махнула рукой.
– Да хоть с простатитом! Никуда она не поедет! - отрезала она. - И это мое последнее слово!
И вот только тогда, сочтя цивилизованные методы убеждения исчерпанными, я прибегла к примитивной, но крайне действенной тактике — взревела белугой, а потом принялась так настойчиво, нудно и тоскливо канючить, что через час Мама принялась тихонько биться головой об кухонную дверь, а через два согласилась-таки меня отпустить — правда, только в сопровождении Папы.
Ему было поручено отправиться со мной и проверить обстановку на предмет соблюдения нравственно-гигиенических норм. При благоприятном раскладе Мама милостиво разрешила ему оставить меня в лесу, а самому вернуться обратно.
Папа надрывно крякнул. Нет, не так мечтал он провести свой выходной. Он-то намеревался весь день ходить в трусах, читать газеты, пить пиво, а вечером кричать телевизору «Давай!.. Гол! Гол!».
Я тоже не рассчитывала на эскорт и не без оснований опасалась выглядеть глупо. Но спорить с Мамой в том момент, когда она вынужденно сдвинулась со своих позиций, было опасно, и мы с Папой это хорошо знали. Поэтому он покрякал, я поворчала и, смирившись с неизбежным, мы легли спать.
Полночи сквозь сон я слышала какие-то шорохи.
А утром мы проснулись и увидели, что посреди комнаты приземлился ярко-голубой клетчатый дирижабль. Проморгавшись, я поняла, что во-первых, это сумка, а во-вторых, она не такая уж и огромная - примерно с мой письменный стол. Это была знаменитая «челночная» сумка, за свои габариты и вместительность в народе получившая прозвище «труповозка». Наша соседка тетя Валя использовала похожий инвентарь для транспортировки из Турции трусов и косметики с целью последующей мелкорозничной торговли на рынке.
Папа осторожно оглядел объект со всех сторон.
– Что это? – наконец спросил он.
– Сумка! – воинственно вскинулась Мама.
– Нет, это не сумка. Это мой гроб, – скорбно отозвался Папа.
Он взял сумку за ручки, попробовал приподнять.
Та не шелохнулась.
Папа выразительно посмотрел на Маму.
– Там только самое необходимое! – гарантировала она.
– Сейчас проверим, – мрачно произнес Папа и открыл сумку.
Его почти не смутили восемнадцать банок с рыбными консервами, тушенкой, кабачковой икрой и сгущенкой, макароны, рис, гречка, пшено, картошка, хлеб, пакеты с сухарями, печеньем и сушками, огурцы, помидоры, яблоки, а также посуда, трусы, свитера, носки и теплые подштанники, два одеяла, подушка, комплект постельного белья, три полотенца (для лица, для рук и для тела), аптечка, маникюрный набор, мыло, две расчески и зубная паста. Даже складной стульчик не вызвал у Папы, давно и близко знакомого с Мамой, особых вопросов. И все-таки он попросил уточнить, откуда в сумке взялась резиновая грелка.
– Ну, стул — это понятно, традиция... А грелка зачем? – с отчаянием поинтересовался он.
– Как зачем? – искренне возмутилась Мама. – А если ночью в палатке будет холодно?
– Сейчас середина июля. Мы живем на юге. Температура ночью ниже 20С не опускается, - попробовал Папа воззвать к голосу Маминого рассудка.
Голос рассудка на призывы не ответил.
– А зонт?! - продолжал недоумевать Папа.
– А если дождь?..
– Ты бы еще капкан ей положила!
– Зачем?
Как зачем?! А если медведи?..
Пока они выясняли, кто сам дурак, я бегала вокруг, тихонько подвывая — до электрички оставалось всего ничего. Папа принялся было выбрасывать из сумки лишний груз, но, тронутый моими жалобными причитаниями, кряхтя, взвалил ее на себя и нетвердой походкой двинулся к выходу.
– Если вернусь — убью! – зловещим шепотом пообещал он Маме напоследок.
Мы вывалились из дома, поймали такси и, грохоча по трамвайным рельсам, помчались на вокзал. Успели в последний момент — передовые отряды эльфов, гномов и прочих нелюдей уже споро грузились в электричку.
Мы тоже кое-как залезли. Отдышавшись, Папа сел и уткнулся в газету, предоставив мне общаться с приятелями и морально готовясь к новому марш-броску от станции до лагеря в лесу.
Как оказалось, не зря. Потому что топать там нужно было километров пять — через голый луг и поле под ласковым полуденным солнцем юга.
Сущая ерунда, когда тебе, к примеру, восемнадцать, за спиной удобный рюкзак, а впереди несколько дней беспечного раздолбайства на природе с товарищами.
Но Папа давно попрощался с юностью. Вместо рюкзака у него была сумка-труповозка. А вместо товарищей — Мама.
Несмотря на это, первые десять минут он держался отлично, просто. Широко улыбаясь багровым лицом, он терпеливо глотал пыль и тащил сумку. Потом начал спотыкаться, останавливаться, вытирать лоб платком. Попробовал взвалить сумку на спину. На плечо. Тащить ее волоком. Кантовать...
Что он при этом бормотал себе под нос, я точно воспроизвести не возьмусь, но, боюсь, что Мамино имя упоминалось неоднократно.
Я плелась рядом, чувствуя себя ужасно несчастной. Мимо нас, на ходу бросая: «Привет!», пробегали легконогие эльфы и неутомимые гномы. Некоторые останавливались и предлагали свою помощь, но Папа только улыбался и отмахивался с видом человека, у которого все под контролем. А когда добровольцы скрывались из виду, принимался тихо выть и бить сумку ногой в область печени.
В конце концов, дорога совсем опустела, а Папа окончательно обессилел. Он швырнул сумку, рухнул на землю, свернулся в крохотном клочке тени у нее под боком и сообщил, что намерен лежать здесь и ждать чуда.
– Вообще-то я атеист, — слабым голосом признался Папа. — Но сейчас я готов уверовать, если Он что-то сделает...
И Он сделал.
Правда не совсем «сейчас».
Часа через полтора, когда мы с Папой достигли последней стадии отчаяния (я скулила от жалости к себе, Папа беседовал с духом Ломоносова), вдалеке послышались нестройные голоса. Голоса вдохновенно оповещали окрестности, что две тысячи лет война, война без особых причин, война дело молодых, лекарство против морщин. Вскоре они приблизились, и стало ясно, что нас догоняет штурмовой отряд гоблинов, который опоздал на предыдущую электричку.
Гоблины были, признаться, не совсем трезвы, но вполне грузоподъемны и, главное, полны энтузиазма и человеколюбия. Кроме того, два часа на солнцепеке заставили Папу кардинально пересмотреть свои взгляды на постороннюю помощь. Он безропотно позволил гоблинам забрать сумку и сорваться с места, а сам тяжело поднялся и поковылял им вслед. Его обращенное к небу лицо хранилов выражение задумчивого благоговения.
Через полчаса мы прибыли в лагерь, где гоблины, продолжая настаивать на том, что «красная, красная кровь — через час уже просто земля», сгрузили сумку в теньке, и, получив в награду за свой подвиг по банке консервов на лицо, припустили дальше, искать себе подобных. Папа растянулся под деревом и с наслаждением закурил. Минут через десять он ожил настолько, что стал с любопытством осматриваться. Вокруг резвились эльфы и единороги. Некоторые из них даже не были галлюцинацией. Какой-то человек в костюме Робин Гуда робко попросил у Папы закурить.
Папа к тому моменту пришел в себя настолько, что деликатно указал ему на ряд исторических неточностей в оформлении наряда. Робин Гуд оказался студентом истфака и попробовал возражать. Стремительный диспут завершился безусловным поражением благородного разбойника, после чего Папа почувствовал такой прилив благодушия, что раздал подтянувшейся публике все свои сигареты, а также комплект ценных знаний из области средневековой английской литературы.
Потом, невзирая на строжайший Мамин наказ «всё досконально проверить и убедиться», он обнял меня, тихо сообщил: «Грелку я выложил», и с чувством выполненного отцовского долга отбыл на обратную электричку. В благонадежности ролевого движения у него отныне не было никаких сомнений.
Вечером меня нашли голодные гоблины. Я скормила им всю тушенку и с тех пор стала считаться настоящей боевой подругой. Один из них даже, как выяснилось в тот же вечер, целовался лучше, чем зеркало.
Накануне отъезда я нашла на дне сумки грелку. Папа, видимо, ее все же не вытащил. Пламенея от стыда, я зашвырнула позорное свидетельство родительской заботы в ближайшие кусты. А маме дома сказала, что грелку потеряла.
Папа спросил:
– Как отдохнули?
И я честно ответила:
– Отлично. Правда, грелку ты вынуть все-таки забыл.
– Правда? И где же она?
– Потерялась.
– Бедная…
– Кто?
– Грелка, конечно.
Мы посмотрели друг на друга. Потом я обняла его и сказала:
– Спасибо.
Он удивился:
– За что?
– За всё.
Еще:
Автор с превеликим удовольствием принимает комплименты и звонкие монеты. Комплименты — в личку, монеты — на карту 4048025000528086. Хороших вам историй и семейного тепла - этой зимой и всегда!
- Подписка на канал, лайки и репосты строго приветствуются.
- Чтобы не пропускать новые материалы, подписывайтесь на бесплатный канал в Телеграме.
- Чтобы читать посты в режиме реального времени, задавать вопросы и комментировать в атмосфере тепла и дружеской поддержки - на приватный Телеграм-канал.