- Макарыч, поеду я, - Толик влетел в кабинет начальника, срывая на ходу шапку и размахивая папкой.
- Далече? – удивлённо уставился на него майор.
- В город! – кивнул лейтенант и положил папку на стол начальнику, притопывая от нетерпения.
- Насовсем? – исподлобья глянул на Толика Размахнин и прокашлялся, пытаясь скрыть разочарование.
- С чего насовсем-то?! – опешил Толик и, подвинув ногой стул, уселся без приглашения, - По делу Люси Рединой, разрешите? В папке всё.
- А я было подумал…, - Иван Макарыч не договорил, потянув за вязочки на папке, вынул протокол и побежал взглядом по строчкам, то хмурясь, то вздыхая, а то и выдавая себе под нос матерок.
- Зря подумал, - чуть погодя, будто сложив, наконец, в уме два плюс два пробубнил Толик, - Я ж не барышня кисейная, чтобы губы дуть и тикать от обидных слов.
- Не барышня он, - передразнил Размахнин, складывая дочитанные листки, - Вот и ехай тогда! Доводи до ума. Да смотри там у меня! – он состроил грозную мину и уставился на лейтенанта, - Не вскипи, как самовар на шишках! Кумекай по закону!
- И в мыслях не было! – заиграл желваками Толик, образ Люси до сих пор стоял перед его глазами.
- Ну, я так и подумал, - усмехнулся майор, - Как только физиономию твою узрел, - он подтолкнул папку в сторону Толика и, покхекав, продолжил, - Ты, Толя, до подполковника Семёнова сперва подавайся, в угро, я позвоню, он поспособствует. Да чтоб без художественной самодеятельности мне!
Лейтенант кивнул, погасив нахлынувший было пыл. Как не крути, а Размахнин прав, самовольства на чужой территории не стерпят.
- Вот и ладно, - продолжил майор, считав с подчинённого сменившийся настрой - Утрешним поездом и двигай. Остановиться-то есть где?
- Есть, Иван Макарыч, - улыбнулся Толик, - У меня ж квартира родительская в городе.
- По́нято! – майор откинулся на спинку стула и с хитрецой глянул на лейтенанта, - А вернёшься, отметим это дело! На махалку тебя сведу, приобщу, так сказать, к подлёдному лову, салага.
- Так приобщённый я, - расхохотался Толик, - Батя ещё мальцом меня за собой на реку таскал. Но с тобой, Макарыч, за милую душу!
Увлекшись общей темой, они обсудили предстоящую рыбалку, блёсны, хапуги и даже оптимальную длину пешни, напрочь позабыв об утрешней ссоре. Спохватившийся первым Размахнин погнал Толика домой, снабдив в дорогу всеми необходимыми документами и напутствиями. Бабка Ганна, прознав о спешной командировке своего постояльца, развила шибко бурную деятельность, заводя квашню, паря-жаря, собирая унучика в путь-дорожку, словно не до города, а в дремучую тайгу. Толик пытался угомонить заботушку, но быстро смекнув про бесполезность этих попыток, ушёл спать. Ранним утром, с благодарностью приняв от бабуси кузовок со снедью и благословение на благое дело, он поспешил на поезд.
Подполковник Николай Захарович Семёнов, внешне – вылитый Будённый, балагур, похлеще Размахнина, встретил посланника своего фронтового друга, как родного. Расспросив о житье-бытье Макарыча и поведав Толику пару баек, Семёнов посерьёзнел и велел ввести его в курс дела. После, созвав подчинённых на экстренное совещание, он представил лейтенанта Семенчука и сам обсказал суть преступления, попутно раздавая приказы. Всех фигурантов, даже не думавших таиться, уверенных в том, что Людмилы Рединой давно нет в живых, задержали одним днём. Смелые, против девчонки, на допросах, да под давлением улик, «поплыли» все они быстро. Даже о причастности дружка своего и, собственно, зачинщика содеянного, Генки Воробьёва к смерти его жены, Люсиной матери, «спели» в унисон, хоть и по разным допросным. Толиковы кулаки, так чесавшиеся на предмет мордобоя гадёныша, сотворившего такую мерзость с хрупкой девчушкой, сдержали слова подполковника Семёнова:
- Не надо, паря, о помёт руки марать! Я тебе слово даю, посодействую, чтобы гниде этой небо с овчинку до конца его дней обеспечено было!
На том и порешили. И Семенчук, с лёгким сердцем, отправился в Ивантеевку, пообещав Семёнову напоследок всерьёз подумать о переводе под его начало в городской уголовный розыск. Да только, с каждой станцией, приближавшей его к Ивантеевке, душа всё больше заходилась радостью возвращения… домой. К бабке Ганне, маленькой, шебутной, говорливой, давно ставшей родной бабусей, собравшейся было уже помирать, да притормозившей за ради него, Толика. К Макарычу, добродушному ворчуну и строгому бате-начальнику, к его жене, тёте Тоне, весёлой, хлебосольной, такой уютной, как мамка, женщине. К Витьке Илюхину, другу, да что там, почти брату, всегда спешащему на помощь по зову и без. К односельчанам, таким уважительным, простым, без камней за пазухами. К Тане… К Тане? К Тане! Совсем уж неожиданная мысль, разлилась теплом по телу и всколыхнула неведомое ранее трепетное чувство.
- Товарищ! Мужчина! - голос, ворвавшийся в Толиковы думки, был незнакомым, тихим, - Вы не подскажете, Ивантеевка скоро?
- А? – словно очнулся Толик, - Да, через полчаса.
Он обернулся на зов и уставился на вклинившуюся в его мысли женщину средних лет, с усталым лицом. Рядом с женщиной, крепко уцепившись в её руку, сидел мальчишка, лет пяти-шести, чернявый, востроглазый, только будто напуганный.
- А мы в Ивантеевку, - пояснила женщина, - Вот, Яшу к Пономарёвым везу.
- А кем вы Пономарёвым будете? – поинтересовался Толик, вспоминая, что деда Пономарёва схоронили месяца два назад, а бабка Пономариха, Зинаида Тарасовна, за пару дней до Толикова отъезда слегла в больницу с сердечным приступом.
- Я-то? – женщина подняла печальные глаза на лейтенанта, - Никто. А вот Яша – внук. Соседи мои, Семён с Лизой, родители Яшины неделю, как в бане угорели. Телеграмму мы давали, только не откликнулся никто. Сами, как смогли, схоронили. А мальчонку, что ж, в сиротский дом, при живых бабке с дедом?! Вот меня и делегировали отвезти.
- Так помер дед-то, - выпалил Толик, запоздало приметив наполненные страхом глаза мальчишки, - Разве Вы не знали? А бабка Зина, видать, от той телеграммы в больницу с сердцем и загремела. Больно плоха она.
- Я не знала, - растерялась женщина, - Отношения у Лизы с родителями вроде как не ладились, но про отца она не говорила. Что же делать теперь… с Яшей? – лицо её вытянулось и руки буквально плетьми повисли.
- Перво-наперво, выходить, прибыли мы, - Толик вскочил, подхватил мальчишку и баул и заторопил женщину к выходу, - Не волнуйтесь, гражданочка, порешаем с мальцом.
Больницу решили посетить вторым пунктом, а пока Толик сопроводил Тамару – так назвалась женщина, с Яшей к себе домой, сдав их в добрые, заботливые руки бабки Ганны. А сам рванул до отделения, с докладом о командировке и с проблемой в Яшином лице. Перепуганный пацан за всё это время не вымолвил ни слова.
Размахнин, уже, собственно, всё знавший от Семёнова, в том числе и о его предложении Семенчуку, сразу в лоб спросил о решении Толика, лишь только тот переступил порог его кабинета. Получив уверенный отрицательный ответ, майор кивнул, расплывшись в улыбке. Вот ведь не ошибся он в этом парне, дааа! Посерьёзнел Макарыч, когда Толик затарахтел про Яшу. Тот факт, что лейтенант ни за что не отдаст пацана в детдом, по крайней мере, пока бабка Пономариха жива, хоть и готова в любой момент преставиться, он смекнул с первых слов. Они недолго попрепирались, где перекантуется мальчишка, под приглядом Тони у Размахниных, или под опекой бабки Ганны, а потом вместе отправились искать решения у «предмета» спора. Тамарин след простыл сразу после Толикова ухода. А Яша, обогретый и накормленный досыта доброй бабусей, сморился на высокой перине её кровати крепким сном. Такой тигрицей бабку Ганну в селе сроду не видал никто. Она даже ногой топнула, заявив, что Яшеньку отдаст лишь родной бабке. Толик разделил бабусино мнение. А Размахнин спорить не решился, но помочь, в случае чего, обещался.
Продолжение следует.